Аппарат на коленях. В спешке заправленная бумага встала немного вкось. Поверх машинки плед, на случай если неожиданно прилетит фотодрон. Писать в слепую давно отточенная практика. Телевизор продолжал галдеть в эфире транслировались достижения народного хозяйства, но Дегтяреву было не до этого ибо, наконец, он мог писать.
Единственным пальцем писатель вслепую жал на клавиши машинки. Каждый щелчок механизмов заставлял содрогаться от страха, но сейчас звук растворялся в гуле торжественной музыки, и только потому, Андрей ждал этого времени. «Раньше для писательства мне нужна была тишина, а сейчас шум», подумал он. Безуспешные попытки писать ручкой держа её одним пальцем он бросил сразу после исполнения приговора «за несанкционированную графодеятельность», карающееся отсечением всех пальцев, кроме одного, оставленного чтобы жать кнопки телевизора. То был всего лишь безобидный рассказ, абсолютно аполитичный он не дотягивал до того, чтобы приговорить к казни, но, тем не менее, несанкционированный. Но то, что писал Дегтярев сейчас, тянуло даже не на казнь его одного, а на суровое наказание всех жильцов дома за не проявленную бдительность к соседу-диссиденту. Он это понимал, но держать мысли в себе, не придав бумаге, казалось большей пыткой, чем отсечение конечностей. «И что потом делать с этим текстом?» не раз задавался вопросом Дегтярев. В молодости, до становления Режима он мечтал о многотысячных публикациях, но сейчас был бы рад, если его рукопись просто не уничтожат, а прочтет хотя бы один человек. «Спрятать. Необходимо её как следует спрятать. История еще не раз перепишется, но пусть хотя бы сквозь столетия кто-то узнает, как было всё на самом деле».
Клавиша уперлась в блокировочный механизм конец строки. Звоночек, оповещающий об этом, Дегтярев давно извлек лишний шум был ни к чему. Он сдвинул рычаг перевода строки и вновь принялся за дело. В течение дня Андрей досконально продумывал, как и что напишет, а когда машинка, наконец, была на коленях, даже одним пальцем он быстро излагал всё что задумал. Лист приходилось пропечатывать с обеих сторон, ведь бумагу достать было совсем не просто. Часто он использовал листы ежедневной газеты «Наша Правда». Тогда меж строк лживых статей появлялись слова свободного человека. Андрей прикинул, что однажды, от безысходности, ему придется зарядить в машинку рулон туалетной бумаги, но решил об этом не думать.
Телеэкран осветился цветастой заставкой «Всенародной развлекательной передачи». «И почему, чем больше в стране гнета, тем чаще всё называют народным?» задался немым вопросом Дегтярёв. Но на размышления не оставалась и мгновения. Начало передачи означало, что выделенное время окончено скоро прилетит с проверкой фотодрон.
Писатель скинул плед, и вынул пропечатанный лист с минимальным межстрочным интервалом. Слова буквально склеивались друг с другом, но читать всё же возможно. Главное, что бы было кому. В первую очередь, писатель спрятал свежие страницы отдельно от машинки. Это неприметный тайник между стенками неумолкающего телевизора. «То и другое может быть как добром, так и злом», подумал Дегтярев. Смотря как использовать».
Машинку писатель прятал во вторую очередь. Он встал на колени перед дырой в стене у самого пола и начал разбирать кирпичную кладку, но вдруг услышал щелчок. Еще один.
Целая очередь выстрелов обрушилась на него и Дегтярев замер, уже зная, что произошло.
Стеклянным глазом в спину смотрел фотодрон. Химический состав плёнки впитал в себя фотоны преступления и аппарат улетел как обычно, ведь он не мог знать, что сейчас заснял.
Дегтярёв судорожно прятал машинку, но понимал всё уже кончено. Выйти в это время на улицу равно преступлению комендантский час никто не отменял. «Выбросить машинку в окно!» подумал писатель, но даже полное её растворение в воздухе не спасло бы ситуацию фото были неопровержимым доказательством. И только надеясь на то, что в Центре просто физически не успевают просматривать все пленки, Андрей не стал идти на крайние меры и просто спрятал машинку. Закончив, он сел перед телеэкраном и постарался расслабиться, смотря «Всенародную развлекательную передачу». Глупые шутки быстро вытеснили гнетущие мысли, для чего собственно и была она предназначена.
В телеэфире сменилась картинка, теперь шла историческая хроника. Диктор рассказывал историю становление Режима и подчеркивал, сколько он сделал для народа за последние сорок лет.
Дегтярев задремал. Вместе с сознанием, уплывали страхи, переживания, но в тот самый момент, когда сон почти обволок разум, раздался пронзительный скрип двери. Замков в стране не было. Двадцать лет назад власть гордо заявила, что Режим поборол преступность, и посчитала, что запираться гражданам теперь ни к чему. Было это так или всего на всего предлог, тот, кто хоть немного сомневался в истинности их слов не знал. Однако теперь доступ к квартирам граждан для полиции всегда был открыт, а для некоторых, это оказалось страшнее, чем грабители.
Дегтярев замер в кресле, как того требовал протокол 1720 «О проверке полицией граждан». Запрещалось двигаться, разговаривать и даже смотреть на стражей порядка во время систематических проверок. В небольшую однокомнатную квартиру вошли двое полицейских и собака. «Так быстро?» делая вид, что смотрит передачу, подумал жилец. Он пытался утешить себя, что это просто плановая проверка дома. Как и раньше люди в синих комбинезонах с отличительными знаками, электродубинками на поясах и массивными касками своим видом просто напомнят о вседозволенности и уйдут, так и не сказав ни слова. Эта практика была весьма действенна. Дегтярев после этого часто неделями не мог писать, но со временем, всё возвращалось в своё русло. Но сейчас он был запечатлен беспощадным оком фотодрона и мог только утешать себя в последние часы фальшивой свободы, что всё уляжется.
«Мухтар» быстро дышал, высунув язык. Казалось, он не слишком заинтересован в происходящем, а может просто ждал команды «фас», как каждый порядочный пёс. Мелкая сошка Режима, второй полицейский, приблизился к тайнику с машинкой. Смотреть, оторвав взгляд от телеэкрана нельзя, но Дегтярев всё же бросил пару тревожных взоров, и его сердце бешено заколотилось ногой в тяжелом ботинке полицейский разнес кирпичную кладку и привстал на одно колено для обыска. Позади Дегтярев услышал щелчок затвора пистолета.
Запрещено, сухо сказал полицейский, держа в руках потрепанную временем машинку. Гражданин с ИИН один, девять, девять, четыре, один, ноль, ноль семь, вы обвиняетесь
Дальше Дегтярев уже не слушал, его мысли были громче слов стража безумного порядка. «Черт возьми, и как мы это допустили? Еще сорок лет назад мы были относительно свободной страной, со своими проблемами, конечно, но тогда выразить свою мысль мог каждый. Но почему, что случилось? спросил он себя, но давно знал ответ. Равнодушие, преступный нейтралитет. Как оказалось для торжества зла требуется, только чтобы добро бездействовало».
Полицейский закончил зачитывать обвинение. Жильцу было приказано встать. Он повиновался. За спиной защелкнулись наручники, но с изуродованных кистей они сразу же свалилась на пол. Тогда полицейские заломили руки арестованному, и повели к выходу. В коридорах дома не было ни одного человека.
Дегтярев хотел кричать и плакать, молиться и проклинать, но какой толк? Впереди жуткие дни, а может и месяцы пыток. Совсем скоро он пожалеет, что не вышел в окно вслед за улетающим фотодроном. «Откуда машинка? Где тексты?» осыплет вопросами специально назначенный для этого человек. Затем Дегтярёва торжественно объявят врагом народа, припишут связи с заграничными государствами, обвинят в шпионаже и предательстве. А ведь он просто хотел писать. «А раньше, думал Дегтярёв, когда полицейские забросили его в кабину автозака в те далекие времена свободы, каждый пишущий мог найти тысячу причин, чтобы не набросить и строчки времени нет, слишком устал или не приходит призрачное вдохновение. Но тогда у нас была возможность заниматься тем, что любим. Но разве ценили это? двери автозака захлопнулись, машина тронулась. Нет. Принимали как должное. Мы получили то, что заслужили. У нас отобрали это право. Право писать».
Март 2017 г.
Екатерина Кутыга
Об авторе
17 лет. Стихи начала писать в 14 лет. Выступала на поэтических вечерах. Несколько моих стихотворений вошло в литературный сборник «Голуби серебряные» (к 125-летию М.И. Цветаевой). Вдохновляет живая природа и музыка, а также человеческие отношения.
Осознание того, что чувствуешь
«Липкими от страха пальцами»
М. Булгакову
Десятками перевернутых страниц идёт дорога вдаль.Не остановиться, не остановиться.И времени не жаль.Михаил Иванов
О себе
Пишу под псевдонимом Михаил Серебрянский. Победитель Всероссийского литературного фестиваля «Русские рифмы» юношеской категории в номинации «поэзия», лауреат (III место) Международного литературного конкурса «Горю поэзии огнём». Первая публикация Литературный сборник «Голуби серебряные (к 125-летию М.И. Цветаевой)», Волгоград.
«Петербург плачет серым дождём»
26 марта 2017 г.
«Опять не спится мне: Бушует ночь»
26 августа 2017 г.
«Вновь трясёт сединой старичок-стеклодел»
2017 г.
Плачь, моя родная!
Сентябрь 2017 г.
«Золотая городская ночь!..»
2017 г.
Умер человек
9 октября 2017 г.
«Я в храме ставлю за тебя свечу»
27 ноября 2017 г.
Красная сирень
Примечания
1
Монгво мужское индейское имя, дословно означает «сова».
2
Нэша женское индейское имя, дословно означает «сова».