Раз решила, то собирайся.
Куда собирайся? Максим вбежал в комнату и остановился, загораживая бабушке дорогу к дивану и глядя то на нее, то на мать. Куда собирайся? В Ивушки? Бабуль! Мам! Вы чего?! Мам, мамочка, не надо, пожалуйста, он упал на колени рядом с диваном и жалобно смотрел испуганными глазами на опухшее материно лицо. Мамочка, родная, не надо переезжать в Ивушки! Ты живи, прошу тебя! Живи, мамуля! Не надо! Я потерплю, я не буду больше плакать, честно. Даже в гости можешь не приезжать! Ты только живи, не умирай, мамочка!
Мась? Галин голос дрогнул, сорвался. Она протянула руку и погладила лунный луч, бьющий сквозь грязное окно. Мась, ты? Не плачь, хороший мой, не плачь. Ну Иди ко мне она ласково обняла луч руками, прижала ладони к груди, обхватила себя за плечи. Не плачь, сыночка, все хорошо. Я не умру. Ты не бойся. Давай я тебе песенку спою
Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам
И маленьким детям
Спать наступила пора
Луна, желтая и круглая, смотрела с неба в одно из окон обычного девятиэтажного дома, где пьяная женщина укачивала свет и пела ему колыбельную.
Спи, мой воробушек,
Спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной.[1]
Утром первым же автобусом Максим с бабушкой вернулись домой. Входя в ворота кладбища «Ивушки», окунаясь в его зеленую безмятежность, Максим спросил:
Бабуль, а мы тут будем жить всегда?
Пока нас кто-то помнит, Максимушка, пока кто-то помнит
Инна Девятьярова
Красный колпак
Эйлин резала лук и порезала палец. Ах, какая неловкость!
Нож клацнул «Крак!» железным ведьминым зубом, надгрыз мясисто-розовое и сочнохрусткое белое, вишнево-ягодными каплями украсил пирог. Когда режешь лук, принято плакать.
У гостя был луковично-острый колпак, красный, как созревшая вишенка, игольно-острые зубы торчали над нижней губой, точно у лесного хорька. Эйлин подумала, он пришел, потому что она вкусно готовит. Фейри всегда слетаются на запах ее пирога.
День добфый, хозяюфка! бельчачье-рыжим хвостом колпак махнул по столешнице, красно-алою лужицей растекся под ногами его, едва не запачкав башмаки. Пфемного добфра тфоему дому, добфа муфу и детям малым, добфа тебе фамой. Не уделиф ли и нам, добфому нафодцу
Эйлин смотрела, как он ест: разевая непомерно большой, лягушачье широкий рот, заталкивает за губу куски пирога один за другим, вишнево-красной улыбкой щерится ей в лицо. Как крошки разбегаются по столу рыжими резвоногими мурашами. Как ноет укушенный палец. Как красное пятно на переднике темнеет, подсыхая, словно притушенный костер на ветру.
Убить лягушонка! Отрезать дурацкие лягушечьи ноги! Мам, это он тебя обидел! только Кэйвен умеет так громко кричать. Только у Кэйвена есть злая, дальнобьющая рогатка. Кэйвен хотел заступиться за нее, он выскочил из-за дверей, выхватил из-за пазухи камень, прицелился
Бум-мс!
Ах ты, мефский мальцифка! Это тебе так не фойдет! неловко, как подраненный лягушонок, гость прыгал по столу на одной ноге, обеими руками держась за другую, и темно-зеленые бриджи его, цвета сочной болотной ряски, горели потеками красного, точно пламя переметнулось с передника на них, пал пущен по траве, камыш занимается ярко-рыжим огнем. Мы еще пфидем! Мы тебе устфоим!
Остатки пирога горчили луковично-острым и были черны по краям, точно догоревшие уголья. Она не решилась есть их сама или кормить семью и выкинула пирог за ограду, и стала ждать. А три луны спустя
* * *
А три луны спустя они все-таки пришли.
Не за Кэйвеном за нею, и это было вполне справедливо плоха та мать, что не научила своего ребенка законам вежливости и гостеприимства, и вся вина за случившееся лежит на ней.
Красные, как мухоморовы шляпки, их остроухие колпаки прятались в непролазной траве, дразнили с самых высоких веток, грибами прорастали в древесной коре. Фейри смеялись, фейри зубоскалили ей, с ежиным шорохом терлись об юбки, кололи сквозь башмаки длинно-острыми иглами.
Эйлин, иди к на-ам! Нет, к на-ам! Эйли-ин! тропинки сматывались под ногами в большой, путано-рваный клубок, колкой шерстистою нитью петляли влево и вправо, назад и вперед, пот на губах был солено-горьким, точно ножом рассеченные луковичные внутренности. Эйлин, куда-а?
Когда под ногами хлюпнула липко-болотная жижа, а камыши наклонились к лицу ее, щекоча волосы пухово-нежным, она едва не рассмеялась от облегчения. Пусть будет так. Мягкие руки трясины, тянущие за щиколотки вниз. Ряска, зеленой рыбьей чешуей облепившая грудь и шею. Захлестывающие ноздри и рот луковично-горькие волны. Смех фейри над головою. Темнота
Пять лун спустя Кэйвен, играя с мальчишками в камышах, нашел ее перепачканный в иле браслет и полуистлевший лоскут от платья и очень горько плакал.
Речь в рассказе идет о фейри-пикси, чьей отличительной особенностью является умение перекидываться в ежей и в таком виде бродить среди смертных. В обычном обличье своем они бывают ростом от одной пяди до нормального человеческого, носят ярко-красный островерхий колпак и зеленую куртку, а любимая забава их сбивать с дороги путников. Как и все фейри, имеют во внешности своей некое отличительное уродство: копыта вместо ступней, перепончатые ладони, клыки, торчащие изо рта и т. п.
Олег Фомин
Преломление
Сега двигает по горячему тротуару из тренажерного центра, ухо жжет мобильник.
Короче, давай в два, о'кей?.. Ну мне еще надо пожрать и Давай.
Сброс.
Катька, тварь! Если б знал заранее, что туда пойдет и она
Роется в голове, но та молчит. И чего они с Ковшом из-за этой стервы поцапались?.. Могли решить мирно, а теперь на ножах. Ясно, что Катька та еще гадина не нужна и даром. Сега остыл, а она все жаждет насолить. Прилюдно сюсюкается с Ковшом, а тот, дубина, радуется, что она в него вдруг втюрилась, и даже не вдруг ваще всю жизнь сохнет, а с Сегой так чтоб душу отвести.
Сегодня снова будут гнать картину
Ладно, потом. Щас бы разрулить еще одно дельце
Через двадцать минут Сега мнет эспандер в комнате Игорька.
Сушй, ну выручи
Да некогда мне, Серега, я занят! ЗА-НЯТ!
Игорек с кулаком в зубах мечется из угла в угол. Стол завален всякими схемками, хренками, чертежами Паяльник дымит. Комп древнее «запорожца», гудит, как мозги перед экзаменом.
Сега хлопает Игорька по плечу.
Не кипиши, братуха, спокойно Я ж те друг? Друг. Кто тебя водил по бабам?.. А? Во-во. Помоги другу, че ты
Игорек воет, глаза смотрят в потолок умоляюще.
Ну ты ж знаешь, продолжает Сега, я эти сочинения строчить не мастак, а наша преподша баба одинокая, чуть что, сразу минусует Черкани хоть полстранички, так, по-быстрому, мне ж не надо как у Пургенева
Тургенева.
Ну да, его. Короче, дружище
Ладно, стоп! Сейчас.
Спустя минуту Игорек возвращается из кухни с пластиковой баночкой.
Нет у меня времени, поэтому вот. Отрываю от сердца!
Сега чешет бритый череп.
Объясняю, продолжает Игорек. Здесь особая жвачка. Наша с ребятами закрытая разработка, так что при посторонних языком не чеши
С какими ребятами?
Из кружка юных ботанов! Слушать будешь?! Показываю на пальцах!.. Жуешь одну где-то час. Эффект почувствуешь либо сразу, либо опять же через час. Длится примерно сутки. Воображение улучшается на порядок, накатывает куча новых мыслей, успевай записывать. Можешь садиться хоть за диссертацию. Понял?
Сега лыбится до ушей:
Это че, дурь?
Дурь у тебя в башке! А эта вещь как раз ее прочистит!
А я копыта не откину?
Мои, как видишь, на месте.
Игорек пихает Сегу за порог.
Можешь не благодарить.
Дверь хлопает.
Сега беззвучно ржет. Ну, Игорек, блин! Мало что весь день в хате как в ослиной моче маячит из угла в угол, чего-то ковыряет, чинит, так еще и толкает наркоту!
Ботинки дробят лестницу, Сега вынимает из баночки белое драже. Лезут всякие мысли об отбрасывании копыт, склеивании ласт, вынесении из дверного проема вперед ногами, преподше по русскому Последняя вгрызается в руку с жвачкой, подносит ко рту и
Мятная.
Вдоль проспекта ревут машины-кометы, хвосты вьются цветными шлейфами, сиренью бензина. От стальных покрытий отражаются лучи, горячий воздух сияет каждой пылинкой. Одеколон киснет, ароматный пот облаком летит в свинцовое небо. Мост раскаленным прутом вклинивается меж берегов, жрет лучи, как солнечная батарея, гудит. Электроны белоснежно кипят, ядра в узлах кристаллических решеток бьются миллионами сердец, мост хочет выгнуться дугой, разорваться в клочья, но не может, ведь умники Игорьки все просчитали точно
Внизу река. Вода Постоянно меняет форму, переливается, каждый изгиб отдается нежным упругим звуком
Бр-р-р! Сега по-собачьи трясет головой. Реально глюки!.. Хотя в такую жарень и впрямь бы искупаться. Лучше в море На море кайф! По песку шлепают девки в купальниках, рассекают волны
Живая синяя ткань рвется по собственной воле, свободно, вода встает на дыбы, упругие пласты перехлестывают друг друга, монолитами летят к берегу. Гребни, свежие разрывы, кровоточат пеной.
Мальчики! кричит Катя, ее глушит рев моря, но зазывающая рука переводит.
Она моя, гудит Ковш. Меня любит, поал?.. С тобой поиграла и хватит, а у нас с ней серьезно. Она те и так намеки делает, чтоб отвял. Ты парень свой, поэтому не усугубляй, лады? Найдешь се еще, а ей нужен надежный, с достатком.
Сега взирает снизу вверх. Неотрывно смотрит в глаза.
Ковш как гранитный утес гневные иссиня-черные волны его молотят, а он высится неподвижной глыбой, и все. Смотрит, ждет
У Сеги внутри лед. Холодная ярость.
Он поворачивается к морю и твердо шагает навстречу гигантской волне Да, Ковш утес. Но любые утесы вода рано или поздно размывает. Сега разбегается, прыгает в объятия могучего союзника выпить его силу, летит навстречу стихии
Врезался в столб.
Очень удачно, прямо перед ревущим потоком комет, иначе был бы сейчас красным человечком со светофора Море оседает, под ногами серый тухлый асфальт. Сега растерянно оглядывается, люди бурлят как пузыри, растекаются зигзагами, наискось, вперед, назад
Садится на скамейку в тени аллеи, задница нервно елозит по угловатым рейкам, голова в тисках ладоней. Надо все как следует обдумать! Докатился, елы
Море было как в киношке сквозь 3D-очки, выпуклое, с глубиной. Краски, звуки На море Сега не ездил никогда одни мечты. Была Катя, что махала рукой, звала «Мальчики!», был разговор, где говорил только Ковш, а Сега молчал.
Но у озера, на Катькиной даче!
И Ковш тогда не выглядел скалой, они с ним почти одного роста. В тот день Сега откопал в сарае кусок арматуры, решил забить друга до состояния красного человечка со светофора. Но вовремя рассудил: на кой хрен ему Катька? Если променяла раз, променяет и второй. Ради этой лярвы еще и руки марать? Не, пусть теперь с ней мучается Ковш.
Увез прут домой, пообещал, что однажды его согнет. Записался в качалку, дома дополнительные нагрузки, мясная, молочная пища, в кармане всегда эспандер А на подоконнике прут. По-прежнему прямой. Все чаще посещала мысль, что затея напрасна, а клятву, хоть и глупую, нарушить нельзя. Иначе он кто? Такая же вша Катька! Сега представлял, что гнет прут, из тела выжимается пот, текут ручьи, а когда пот кончается, из кожи течет кровь, а вместо прута сгибаются, хрустят кости
Бьет себя по морде Ну Игорек, химик долбанный! Сутки, значит, колотить будет?.. Все эти мысли про Катьку, Ковша, арматуру негнущуюся Если пустить на самотек, к концу дня сиганет с крыши
Нужно отвлечься. Если шальное воображение не может остановиться, его надо куда-то сплавить.
Сега крючится, как пугало под тучей гадящих ворон. Инстинкт толкает к выходу, но каленое самообладание заставляет пройтись между стеллажами. Он и вообразить не мог, что книг бывает столько! Думал, писателей ну штук двадцать от силы, а тут Мелькают фамилии, названия!.. А сколько ж тогда книг?! Их что, все читают?!
Мерещится, как эти книги сыплются с неба тяжелыми связками, острые углы прошибают людям черепа, ураган страниц режет кожу
Вам помочь? чирикает девушка с бейджиком «Оксана».
Ага, мне бы это мнется Сега. А чего ему и впрямь нужно? Ну, знаете такую книгу, шоб человек такой, из простых ну-у-у, проходит, там, испытания и становится
Самоучитель?
Не, это Ну как его ху Художественное, во!
Героическое!
Да-да, героическое, где это герой и
Идемте!
Плетется за миниатюрной Оксаной провинившимся псом. Та встает у очередной полки, Сега чуть не врезается в хрупкую спинку. Ручка вынимает из бумажной стены ничем не примечательный кирпич.
Очень популярная серия фэнтези, раскупается на ура. Как раз то, что вам нужно, язык простой и в то же время образный.
Язык?.. Ну да, простой. Не английский же.
Брать будете?
Че?.. А, да! Сколько?
На улице заворачивает книгу в пакет. Прижимает к себе, чтобы не увидели логотип книжного: пацаны спалят подумают, крыша поехала. Если спросят, отмажется, мол, шпроты, салатик.
Квартира как паровозная топка, в стены сквозь жалюзи вонзаются полированные листы света, воздух горит.
Пельмени не лезут даже после тренировки. Вот елы Раньше думал конкретно: позвонить тому-то, прийти туда-то, пожрать вот это, лечь спать во столько-то. Отдыхал за компом: контра, сто-пятьсот или еще какие видяхи. Самый верх с пацанами побухать. Ну, еще мечты о море и согнуть этот прут Все. А щас начинает думать о том, шоб не думать, в башку прет всякая хренотень. Память скрипит: когда последний раз читал?.. В школе давно, даже жвачка вспомнить не помогает Бианки, про какого-то мыша наверное, Микки Мауса
Тарелка уже пустая. Но вставать из-за стола не хочется, Сега нервно стучит носком по затертому коврику. Думает.
Да елы зеленые, че за фигня?!
Со злостью вскакивает и в комнату. Срывает пакет, перед глазами сочная красная обложка, витиеватый шрифт. Садится на кровать, книгу на колени Нет, за стол. Локти на край стола, наклоняется Или откинуться на стул, а книгу держать в руках?..
Первую в жизни бабу раздевал, так не парился!
На подоконнике кусок арматуры. Может, еще раз попробовать? Ясно, не получится, но хоть какая-то разрядка Следом плывут картинки, что вместо прута гнутся кости, рвется кожа, обломки выпирают наружу, выворачивая сердце, легкие
Сега минут пять ходит по комнате из угла в угол
Пошло оно все! Ложится на кровать, книгу на подушку.
Раскрывает
Я лишь Танор, сын пряхи и кузнеца, сотканный из стальных нитей. Наверное, поэтому еще жив Лежу в помойной яме, мухи грызут сочные язвы. Драконы не смогли покорить нас дыханием огня, и тогда их беззубые колдуны, скребущие порог смерти, выдохнули болезнь Драконья Чума третий год парит над селами, обволакивает людей зловонием рваных крыльев. Дабы спастись, родители меня выбросили.
Я лишь сын простых людей и не понимаю, почему надо мной придворная ведьма и король.
Он возвышается неприступной скалой. Надменный взор касается меня.
Что ты видишь, прорицательница?
Старуха бледно-зеленые глаза, белоснежные косы, пропасти морщин водит надо мной ладонями. Их жар пронзителен: вижу скрюченные пальцы раненой кожей.
Этот мальчик найдет твою дочь и приведет к тебе.
Голос как ровный ветер древних пещер.
Король отворачивается.
Не воскрешай надежду Тварь во мне разлагалась слишком долго, прежде чем я ее испепелил Не хочу снова.
Не хочешь увидеть дочь?.. Она жива, ее держит в плену Шазур, Владыка Драконов. Ты устал слышать от меня это Но я не ошибаюсь никогда. Мальчику суждено ее освободить.
И убить Шазура?
Шазур падет от руки собственного сына. Это я говорила тоже.
Как освободить мою Делавру? Шазур сильнейший из драконов, он не подпустит
Прими мальчика и время сию завесу откроет.
Король погружается в раздумья. Бриллианты на венце неспешно переливаются из пролитой крови в смиренную лазурь неба.