Нечего мне больше, братец, желать. Беседа с тобой, честная да искренняя, для меня лучший подарок! сказал старец и поднялся во весь рост, встрепенулся, заторопился. Вот что скажу я тебе. Некогда нам рассиживаться. Дела не только меня, но и тебя поджидают. Поспешать нужно!
Куда же, мил человек? удивился старый солдат. Ночь на дворе!
Только сейчас он заметил, что вокруг тихо и спокойно стало. Ни ветерка, ни снежинки.
Ты хотел, чтобы тебя ждали? Хотел! Вот и исполнилось твое желание. Теперь тебя всегда ждать будут, только ты уж не подведи!
Вот тебе почин. Слушай внимательно, да запоминай. У самой дороги, между трех березок, снегом запорошен, мальчишечка замерзает. Хороший паренек. Много надежд на него. Тезка наш, Николаем зовут. Неоткуда ему, кроме как от тебя, помощи ждать. Поспеши, солдат! Знай, спасаешь его себя спасаешь! Не подведи!!!
Не подведу! Ох, не подведу! Если я хоть кому-то нужен, прибуду вовремя! браво отрапортовал солдат.
Очень точно ты сказал, загадочно улыбнулся святой. Рассекая теплой рукой искрящийся морозный воздух, он начертал крест, благословляя старого солдата, и торжественно произнес: ПРЕБУДЕШИ ВО ВРЕМЯ!
Сказал и исчез, словно растворился в пропитанной лунным светом снежно-звездной дымке. Огляделся старый солдат по сторонам: ни людей, ни следов, будто и не было никого вовсе. Только тепло и радость в сердце остались вечной памятью чудесной встречи.
Перекрестился солдат, вздохнул полной грудью, горячо поблагодарил Бога. Подхватил санки с дровами и быстрее в обратный путь пустился.
***
Снег, подхваченный ветром, кружился, несся неизвестно куда и своей бессмысленной кутерьмой отвлекал, сбивал с пути. Старый солдат, наклонив голову, шел вперед и вперед. Сквозь пургу и метель, ветер и стужу. Его вел самый теплый, самый чудесный на свете янтарно-золотой огонек.
Его ждут! Он нужен! Раньше, в далекой молодости, он представлял свет лампадки в окошке родного дома. Теплый, нежный, бесценный. К этому свету он стремился, когда выползал из-под обстрела, вылезал из болот. Об этом свете он рассказывал молоденьким солдатикам, когда волоком тащил их, израненных из-под вражеских пуль. И выжили. И выживали еще много-много раз. Даже воспоминание о чудесном свете помогало им. А теперь этот самый чудный свет старый солдат чувствовал в самом себе. Этот свет, как и прежде, согревал сердце и вел его верным путем.
Снегопад остановился так же внезапно, как и начался. Сквозь разорванные тучи выглянула яркая, молочно-белая луна. Ее холодный блеск хрустально отразился каждой снежинкой. Засияли в лунном свете, засеребрились рыхлые горбы сугробов. Замерзшие деревья заискрились точно по волшебству. Показались засыпанные по окна снегом избы они оказались гораздо ближе, чем мерещилось в пургу. И тут совсем рядом, рукой подать, стоят занесенные до половины стройных стволов три одинокие березки.
Склонили березы свои тонкие, покрытые искрящимся инеем ветви над маленьким заснеженным холмиком.
Непорядок, непорядок. Не положено здесь холмику быть. Рановато вам, березоньки, над ним плакать, веточками утираться, нахмурился старик. Рванул по сугробам к белому холмику. Быстрее, быстрее, только бы успеть! Торопится, вязнет в снегу, саночки за собой подтягивает.
Упал сходу на колени, стал руками снег разгребать. Замерзшие стариковские руки изо всех сил снег копают-откидывают, а сердце огнем горит, молится: «Помоги Господи! Спаси душу невинную! Если не найду, оба погибнем!». Вот руки и зацепили что-то жесткое, твердое. Задубевший на морозе ворот тулупчика «Слава тебе, Господи! Нашелся!»
Мальчонка, свернувшись калачиком, спал, умаявшись на морозе, коварным ледяным сном. Лицо побелело от холода, ресницы покрылись инеем. Только едва уловимое дыхание еще оставалось теплым и превращало острые снежинки, дерзко садившиеся на его губу, в маленькие капельки.
Вставай, брат! Вставай! солдат тряс, тормошил мальчишку, пытаясь его разбудить. Но тот никак не мог проснуться. Уставший, промерзший, потерявший последние силы, паренек едва слышно что-то пробормотал, силясь открыть глаза. Но ничего не получалось, и снова он погружался в страшный ледяной сон. Медлить нельзя ни минуты.
Солдат глянул на санки с навязанными на них дровами. На секунду возникла предательская мысль: на три дня дров хватит Он перевел взгляд на съежившегося в снежной яме мальчонку. Рассердился на себя, рванул бечеву, державшую поленья. «И на что мне эти три дня! Вот ему-то целую жизнь жить!» Скинул солдат свою шинель и завернул в нее, прогретую его теплом, парнишку прям с головой. На санки кулем уложил и веревкой крепко-накрепко обвязал, чтоб груз драгоценный не обронить.
Снова занялась метель, но солдат не чувствовал ни ледяного ветра, ни яростно-колючего снега. Белое, точно мел, лицо мальчика стояло у него перед глазами. Времени совсем мало! Нужно срочно добраться до тепла! Опередить, обогнать коварную смерть!
И снова вьюжило, кружило, свистел ледяной ветер, яростно бросаясь в лицо острыми льдинками. Слабые стариковские ноги проваливались в глубокий снег по самое колено: «Держись, сынок! Держись!» старик бежал сквозь снежную бурю. «Держииись!» рвалось хриплым выдохом из-за ворота промокшей от пота старой гимнастерки. «Рысак у тебя дряхлая развалина! Дай нам Боже до дому добраться!» сипел, упираясь из последних сил, старик.
Он бежал как в последний раз. Все его мысли, чувства, Бог весть откуда взявшиеся силы были устремлены к теплому трепетному свету окошка. Жилье! Человеческое жилье! Теплое. Светлое. Надежное. Заветное золотое окошко мерцало, дрожало, точно единственно живое в густой снежной бесконечности.
Стукнул старик с разгону кулаком в дверь. Незапертая дверь распахнулась, и старик вместе со снежными волнами ввалился в сени. Споткнувшись, повалился через порог. Санки он втянул почти по себе. Силы оставили его: и метель, и снежно-звездное небо, и мокрый темный пол, и бревенчатые стены, и звуки, и силуэты людей все кружа уплывало неведомо куда, унося его с собой. Последнее, что он издали услышал крик. Заголосила, заплакала, запричитала женщина. И еще увидел лампадку в глубине дома теплый, мягкий, радостный спасительный свет. «Точно в Раю!» подумалось уносившемуся в небытие солдату.
ГЛАВА 4
Очнулся старый солдат под тулупом, на половиках, возле жарко горящей печи. Домашнее тепло пропитало все внутри, даже до самого сердца. Пахло хлебом и молоком. Лицо пощипывало от печного жара.
Старик боялся открыть глаза. А вдруг это только кажется ему. Вдруг все это только видение? Теплый дом, жаркая печь, хлебный дух, все, что так бесконечно дорого его усталому сердцу?
За спиной послышалось шмыганье носом, возня и детский шепот. Мать шикнула на ребят, те пугливо примолкли. Старик заулыбался в усы, неспешно перевернулся на другой бок и открыл глаза. С лавки, широко растопырив синие, как летнее небо, глазенки, глядели на него трое белобрысых, курносых мальчишек.
Здравия желаю, богатыри! хрипло поздоровался старик.
Младший из «богатырей» пронзительно завизжал и кинулся на печь. Братья проводили его завистливым взглядом, но сами сдержали страх и усидели. Приосанились для важности и снова уставились на старика. Тот, что постарше, откашлялся, уняв дрожь в голосе, и ответил:
Здравствуйте, дедушка, и учтиво продолжил, вы живы или померли?
Вроде не помер. Театрально оглядывая руки, сказал старик. Ну, если только вы не ангелочки небесные Сам-то как думаешь, храбрец?
Судя по вытянутой, испуганной мордашке, «храбрец» едва сдерживался, чтобы, как и меньшой, не завопить в голос. Наконец он овладел собой и ответил:
Лежал ты дедушка, ну ооочень долго. Так долго, будто совсем точно помер. Да и сейчас ты сильно бледный. Так нам сразу и не понять
Но мы точно не ангелочки, хихикнул средний. Видно было, что он самый сообразительный и дерзкий среди братьев. Это Андрей, а я Васятка, продолжил весельчак.
А самого храброго как зовут? и старик махнул головой в сторону печки.
Это Сенечка наш. Он очень храбрый! Только маловат еще, сердито глянув на бесцеремонно влезшего в беседу брата, куда тверже продолжил старший. А ты, дедушка, страшно бледный весь.
Как же мне вас убедить, что я живой?
Есть только один способ, понизив голос, сказал Андрей. Но тут снова вмешался его чересчур шустрый братец.
Пляска, дедушка! Пляска! торопливо прошипел Васятка. Мертвяки плясать не умеют всем известно. Ходят только, страшно раскорячившись, и глядят жутко Ты спляши, дедушка! Так и проверим, кто ты есть!
Да боюсь, брат, что пляшу я так же, как твои мертвяки ходят. От моей пляски звери в лесу в страхе разбегаются! Не то, что мертвяки!
Старый солдат стал, кряхтя, подниматься с пола. Мальчишки развеселились. Песню в полголоса затянули. Развеселился и старик. Стал в ритм ногой притопывать, да отекшими со вчера ладонями похлопывать, седой головой из стороны в сторону покачивать.
На шум пришла мать:
Ой ты, это что ж такое!? кинулась хозяйка к пошатнувшемуся старику.
Мамуська, это они мертвяка-дедушку плясать заставляют! доложил с печи маленький Сенька.
Сейчас я вам спою! Сейчас я вам устрою пляски! Сейчас вы получите у меня мертвяка! мать сорвала с плеча кухонное полотенце, и замахнулась на катавшихся от хохота по лавке мальчишек. Сейчас я вам дам, разбойники! Никому покоя от вас нет!
Старик остановил ее:
Полно, деточка, полно, голубушка. Сам я давным-давно не плясал, а уж зрителей тому подавно не встречал.
Добродушно заулыбалась хозяюшка, но все же для острастки махнула разок-другой полотенцем в сторону развеселившихся сыновей.
Вы, дедушка, Бога ради, простите их. Они сами не спят и никому не дают. Садитесь за стол, покушайте на здоровье, подкрепитесь.
Благодарствуй, божья душа, на добром слове. Я уж лучше домой пойду, тебе вон сколько ртов прокормить надобно.
Останьтесь. От одного-то с нас не убудет. Может, хотите чего особого, так я в погреб схожу.
Старик встревоженно и задумчиво поглядел на нее.
Одно я хочу узнать, что с тем мальчонкой? Жив ли? Или не смог я, никчемный, смертушку обогнать?
Пронзительно глянула хозяйка на едва стоявшего на ногах бледного изможденного старика и рассказала:
Уж и не знаю, откуда Вам известно стало, что Николка-купчик потерялся. Его вчера мужики всем селом дотемна искали. Вернулись к ночи ни с чем. Купец, сам едва живой, да и мужики вымерзшие и загнанные, все как один. Пурга еще, как на грех, надежды уж и не было. И тут вдруг Вы вваливаетесь, в одной рубахе, и Николка в санях. Чудо, и только!
Тем временем за окном заскрипел снег, хлопнула дверь в сенях. Через минуту вошел высокий, румяный, такой же белобрысый, как и сыновья, мужик. «Тятя! Тятя!» кинулись к нему мальцы. Хозяйка глядела на мужа, прижав руки к груди. Он широко улыбнулся и, махнув богатырской ладонью, громогласно скомандовал:
Ну что, Аленушка! Собирай на стол! Обедать будем.
Тут он заметил старика, стоящего в сторонке, словно тень. Вытянулся перед ним молодой хозяин в струночку, да поклонился в пояс: «Доброго здоровья Вам. Окажите милость, пообедайте с нами». Старик же, никак не мог отогнать тревожные мысли. Он смотрел на хозяина отчаянным взглядом, будто человек, проваливающийся под лед. Мужик тут же все понял, широко улыбнулся и радостно уверил:
Николка жив! На печи всю ночь проспал. А нынче, сытно отобедавши, всем поклон нижайший шлет! .
Старик грудой осел на лавку. Хозяйка, спрятав лицо в передник, бросилась за печку. Мужик, сам едва сдерживая непрошеные слезы, деловито нахмурился и стал напряженно вглядываться в окно.
А за окном ярко светило солнце. Голубело высокое зимнее небо. Искрились, сияли сугробы. Тенькали, ползая по резным ставням, синицы. Точно подученные желтогрудыми птахами, дети суетились, лазили, ползали по лавке, и по лесенке на печь, и вокруг ножек обеденного стола. Они принимали радость счастливого исхода как что-то естественное и обыденное. Такое простое обычное чудо.
Малыши ползали и лопотали, переговариваясь друг с другом на древнейшем и прекраснейшем из языков, таком загадочном и таком знакомом. На чудесном языке малышей, птиц и лесных ручейков. Щебеча о чем-то своем, дети скользили от одного взрослого к другому по одному, только им известному, порядку и маршруту, точно солнечные зайчики от тающих сосулек.
Утром дохтура с города привозили. Он Николку осмотрел. Слав Богу, никакой опасности здоровью нет! твердо закончил хозяин.
Старик наскоро стер слезы рукавом и тяжело поднялся:
Благодарствуй, хозяин добрый, за тепло, за ласку, за добрую весть. Пойду я, а то дом второй день не топлен стоит.
Вы, дедушка, в благодарность тулуп вот примите, опомнился молодой хозяин и принес из сеней лохматый овечий тулуп. Возьмите, не побрезгуйте. Хороший тулуп, теплый, добротный! Отец мой его совсем немного носил, вздохнул и грустно добавил, теперь уж не надобен
Отчего же не взять, возьму. Коли отец твой носил, мне честь будет, ласково ответил старый солдат.
Бережно заботливый хозяин накинул тулуп на стариковы плечи:
А вам как раз, впору И по росту радостно заулыбался даритель Николка-то с вашей шинелью расставаться не хочет, как одеялом ею укрывается. Говорит, Святой Николай ему спасение прислал, смущенно закончил молодой крестьянин.
Так оно и есть. Так и есть, сынок улыбнулся старик, махнул рукой на прощание и вышел на залитую зимним солнцем улицу.
Пронзительно крича, дрались снегири и синицы, попрошайничая под окнами избы. Старый солдат закинул голову и вдохнул полной грудью.
Воздух был свеж и звонок. Будто и не было вчера ни пурги, ни метели. Высоко-высоко, от края земли и до края, покрывал землю легкий, серебристо-лазурный купол небосвода. Недостижимо далекий, пронизанный лучами ослепительного зимнего солнца, торжественный и бескрайний, он был неотъемлемой частью русского сердца.
ГЛАВА 5
Дом за два дня промерз. Все в нем: и стены, и пол, и лавки покрылось пушистым плотным инеем. Холодно, как в лесу. Но со святого образа глядит тепло да радостно Никола Угодник. Ясно вспомнилась ночная встреча. Все теперь будет иначе! Все пойдет по-новому, по-божески. Развеселился старый солдат, сам не зная отчего. Улыбается, бурчит себе под нос: