В Италии так часто слышишь это, что обращаешь столько же внимания на непринадлежащий титул, сколько и на «сиятельство», даруемое всем петербургскими извозчиками.
Что вам?
Простите Падре Франческо il canonico просит вас скорее вниз.
Что там случилось?
Совершенно необыкновенное дело И так как вы русский
Я ничего не понял. Почему, как русский, я должен был принимать участие в необыкновенных делах? Тем не менее, я поторопился и внизу увидел старого каноника в высшей степени расстроенным и встревоженным.
Вот, вот
Схватил меня за руку и ведет в дальний угол.
Богомолку застал здесь Русская В таких лохмотьях сюда приходят только ваши соотечественницы. Посмотрите сами.
За толстою приземистою колонной[4] под окном лежал какой то комок.
С первого раза трудно было разобрать что нибудь. Только потом я различил посиневшее лицо с стиснутыми зубами, маленькое, с кулачек всё Большие глаза были широко раскрыты и в их горячем взгляде застыло страдание! Она точно хотела крикнуть, не нам, нас она едва ли видела и только сипела. Горло у нее перехватывало спазмою и по темному лицу бежали судороги. В моей памяти осталась ее нога, как то неестественно подогнутая под себя, и рука, то сжимавшая, то разжимавшая худые костлявые пальцы.
Она в припадке. Надо доктора.
Тот же хромой сторож побежал, но когда «il medico» явился, в грязных и жалких лохмотьях лежало уж неподвижное тело.
Что я могу тут Умерла она вот и всё.
Отчего
Смерть бывает от разных причин Вам легче будет, ежели я вам назову их?
Жалкий, никому недорогой и никому неведомый труп подняли и унесли. У колонны сделалось пусто.
Эта женщина час назад появилась должно быть св. Николай позвал ее к себе. Ибо сказано: не весте ни дня ни часа Егда
Сторож играл роль духовной особы. Он было выбрил себе даже тонзурку, да капитул собора запретил ее бедному малому. Любил он выражаться латинскими текстами, поджимая губы и приподнимая брови.
Такова жизнь! размышлял он Как мотылек ночью, прилетел на огонь и исчез, не оставив по себе следа
И не докончил След именно оказался и при том тут же, немедленно. В стороне что то пискнуло. Точно котенок мяукнул жалобно, жалобно.
Это еще откуда? возмутился он было, кинулся на этот звук и закричал оттуда:
Падре Падре Франческо
Пожалуйте сюда скорее, скорее. Небывалое дело совсем небывалое.
Мы подошли.
У самой решетки позади раки святого опять узелок невообразимых тряпок. Прислонен к ней. Точно оставлена дорожная сума. Только почему из этой сумы показалась крохотная детская ручонка и перебирает пальчиками, будто подзывая нас. Сторож живо развернул лохмотья.
Боже мой Да тут не один
Что не один?
Ребенок
Как ребенок? прирос к земле каноник.
Тут их двое Посмотрите
Мы наклонились.
Ни до, ни после того я не видел таких маленьких детей. Только их открыли, они задрыгали ножками и ручками, как кузнечики, опрокинутые на спину.
Близнецы!
Каноник со страхом смотрел на них.
Что же с ними делать? наконец, едва едва нашелся он. Сторож немедленно принял многозначительное выражение лица.
В таких случаях обыкновенно варят молоко с хлебом.
Ну, а потом
Потом укладывают спать.
Куда и где?
Духовная особа с запрещенною тонзуркою не нашлась.
Куда и где? настойчиво повторил падре.
Я думаю Отправить их в полицию.
Как в полицию? вскипятился каноник Ведь, мать доверила их св. Николаю а мы в полицию! Ты в уме? Близнецы действительно, близнецы Я знаю, приходилось крестить Именно близнецы св. Николая.
Он машинально пощекотал одного из них под губою Но близнец заблагорассудил гораздо лучше забрать толстый и корявый палец священника в рот, сжал его деснами и так засосал и зачмокал, точно тот представлял собою нечто невероятно вкусное. И губы в трубочку вытянул и глаза зажмурил
Близнецы св. Николая И думать нечего. Ему они оставлены и он их не забудет Мать ведь теперь у него Она молится за них.
И старик перекрестил детей, шепча над ними молитву.
IV
Близнецы св. Николая так они с тех пор и значились по всему околотку!
Неведомо как но не прошло и получаса нижняя церковь, где лежат мощи, чуть ли не сплошь наполнилась бабьем. Кто облетел узкие улицы и крохотные площадки старого Бари с вестью? Какая сила согнала сюда крикливую толпу не знаю, но я видел, что padre Francesco вдруг расцвел между ними и уже глядя на меня сияющими глазами повторил:
Ну, что? Св. Николай оставил своих близнецов, а? Говорят, чудес нет. Их только не замечают Что ж, ты теперь побежишь звать полицию? смеялся он над сторожем с запрещенною тонзуркой.
Sic transit gloria mundi![5] неведомо с чего ронял тот.
Еще минуту, две спустя и он, и падре были отброшены в сторону.
Старый каноник уселся на лавочке и спокойно смотрел на женщин, сторож еще пробовал мешаться в их распорядок.
Ты рожал детей? накинулась на него одна матрона столь воинственного вида, что «духовная особа» попятилась.
Нет то есть не пробовал.
И не кормил? И не возился с ними? Так убирайся собирать сольди с иностранцев
Бабье явилось не с пустыми руками. Напротив! У каждой в руках было что нибудь Не успел я оглянуться как близнецов св. Николая разоблачили из лохмотьев, в которых их оставила мать. Минуту спустя, два этих сморщенных маленьких человечка красовались в чистых рубашечках, в красных вязаных чулочках. Их запеленали, прикрыли теплыми одеяльцами и крохотные глазенки сирот только пучились на всё это, да губы вытягивались в трубочку Бабье нанесло сюда столько всякого тряпья, что едва ли какое нибудь новорожденное дитя в Бари обладало подобным приданым. Одна складывала под корзинкою белье своих умерших детей, другая бросала около гарусное одеяльце, третья неведомо откуда летела с большим пикейным бурнусиком. И каждая молилась св. Николаю, повторяя:
Помяни моего Бепи (или какое нибудь другое имя) Он там у вас Ты его живо найдешь в раю.
Но очевидно близнецы угодника Божьего далеко не удовлетворились этим. Один из них сморщился так, что булавочные головки его глазенок пропали, и заорал. Другой немедленно последовал спасительному примеру.
Воте те и на! А накормить
У Пеппины слишком много молока. Она, говорит, щенкам отсасывать его давала
Бегите за Пеппиной.
Но чудо следовало за чудом. Не успели о ней вспомнить, как на темной лестнице из верхнего храма показалась массивная фигура с таким молочным хозяйством, что действительно одному ребенку, обладай он и чудовищным аппетитом, с ним бы не справиться.
Где тут сироты св. Николая? орала она, расстегиваясь на ходу.
Вот они, вот Ишь кричат.
Пеппина сначала одного, потом другого выхватила из корзины и приложила их пухлые ротики к налившимся и лопавшимся соскам Близнецы св. Николая и это приняли как должно. Засопели, зажмурились так, как будто они еще ни разу не открывали на свет Божий своих черных горошин. Неведомо как из пеленок вынырнули худенькие ручjнки, уперлись в грудь Пеппины, да как! их пальчики утопали в ней, перебирая.
Ангелочки Божьи дети! шептало кругом умиленное бабье
Как вы за мною сразу не послали! упрекала их Пеппина Наконец, я за своего Нонни спокойна. Здоровым мальчуганом вырастет. За него св. Николай позаботится!
Хватит ли у тебя молока?
Та только презрительно взглянула на спрашивавшую Когда дети отвалились от груди, сонные их опять уложили в корзинку и прикрыли.
Куда ж их нести теперь?
Ко мне. Я первая прибежала! взвизгнула одна, принимая над близнецами св. Николая воинственную позу.
Как же! Ты посмотри, что я принесла им Тут два шелковых одеяла.
У вас обеих свободного угла нет в доме. А у меня верхняя горница пустая.
Все вы дуры! решила Пеппина. Я их кормлю, я их и возьму
Что ж, что ты кормишь. Эка невидаль! Подумаешь, как тебе дорого это стоит вчера ты так же щенков кормила.
Пеппина взвизгнула, обнаруживая богатейший «благой мат», засучила рукава и вообще засвидетельствовала столь решительные намерения, что старый каноник счел эту минуту удобной, чтобы вмешаться в дело.
Вы с ума сошли! Где вы орете? Ведь тут св. Николай лежит.
Что ж, что лежит? Он видит, из за чего мы. Не из за дурного. За его же близнецов хлопочем.
Да вы подумайте Кому их мать отдала?
Ему! ткнула воинственная дама на золотую раку.
Ну то то. А вы их отнять у него хотите.
В самом деле, бедняжка, ведь одному св. Николаю доверила их.
Бабье начало отступать.
По моему, продолжал каноник, близнецы св. Николая здесь и останутся Целый день церковь отперта. Кому из вас свободна та и будет с ними.
Отлично. По крайней мере никому не обидно.
Ну вот Пусть хоть по очереди каждая смотрит за детьми. А св. Николай благословит вас за это и у вас дома всё пойдет отлично. Ведь вы знаете, за ним молитва не пропадает. Как у пастухов здесь козы плодятся и какое молоко дают? Вся Апулия завидует. А у виноградарей какие гроздья? По десяти фунтов случаются. Ни в Трани, ни в Барлетте таких нет.
Кто же в этом сомневается?
Одним им и живем.
Он у нас первый хозяин.
Постойте! опять всполошилась Пеппина. А на ночь как же?
Что на ночь?
На ночь церковь запирается. На кого же вы детей оставите здесь?
В самом деле.
Каноник задумался. Пеппина торжествовала.
Оно и выходит, что на ночь я их должна брать к себе. Я кормлю, я и беру.
Ну да, пока кормишь, пожалуй
Пока у тебя молока хватит.
Что за чудотворец был бы св. Николай, если бы у меня да молока для его близнецов не хватило!
Поднялся гомон и споры разрешились тем, что бабье пришло к соглашению заботиться о близнецах всем. Святой Николай им отец, а они матери. Пока Пеппина их кормит быть им по ночам у нее, перестанет кормить каждая из матерей будет брать их к себе по очереди. Что понадобится делать ребятам сообща. Всякое утро Пеппина должна приносить корзину с детьми сюда и ставить ее там, где их положила усопшая. Таким образом никому не будет обидно, а св. Николай обязывался заботиться о них обо всех. Кончили с этим, началось другое. Что делать с лохмотьями, в которые были завернуты дети близнецы? Эти тряпки несомненно принесут счастье тому, кто ими обладает. Их надо тоже разделить. Но когда захотели приступить к этому, оказывалось, что столь драгоценный материал неведомо кем похищен. Бабье взбеленилось, искало виноватую и не нашло. Для меня, впрочем, было ясно, чьих рук это дело. Недаром лицо духовной особы с запрещенною тонзуркой вдруг сделалось так умиленно и невинно.
У вас они? спросил я у сторожа. Я ведь видел.
Не выдавайте только. Вы знаете, я совсем нищий.
Да зачем вам эта дрянь?
Как дрянь? И он даже подпрыгнул. Как дрянь! Да знаете ли вы: когда все здесь успокоятся, не найдется ни одного контрабандиста, чтобы он у меня не купил «на счастье» лоскутка. Против иеттатуры[6] будут зашивать их в платье. Всякий, кто поедет к тунисcким берегам на коралловые рифы непременно возьмет у меня хоть вот эдакий обрывок, указал он кончик мизинца. Я на эти лохмотья два года буду одеваться, по крайней мере. Они каждому (и первому мне) принесут удачу. Вы видели картину, которая висит вон на той колонне?
Нет.
Пойдите посмотрите, и прочтите подпись.
Действительно, синие волны моря взметываются к самым небесам, а с небес к ним спускаются кирпичные облака. Посреди этого хаоса стоит себе рыбак в красном чулке на голове и держит в руках тряпку. Курсив внизу пояснил, что умер когда то, прикладываясь к мощам св. Николая, бедный нищий (не смейтесь над соединением этих слов здесь случаются и богатые нищие). И вот рыбак Антонио оторвал от его лохмотьев здоровый кусок.
Через год застигла его изображенная на картине буря. Все ловцы тунцов погибли. Один он, держа лоскут в руках, невредимо добрался до берега. В ознаменование чуда он и поручил написать это местному Айвазовскому и повесил на колонне у раки св. Николая.
Когда я уходил, близнецы спали. Под головами у них (одна в одном конце корзинки, другая в другом) красовались розовые подушки. Пуговки, заменявшие пока носы, сопели во всю. Губки во сне чмокали и сладко раскрывались. Над ними бодрствовала одна из воительниц.
За участь сирот св. Николая можно было успокоиться.
Бедная мать, отходя в иной мир, лучше не могла их поместить!
V
Через день близнецам привелось участвовать в процессии, касавшейся их очень близко.
По узким улицам старого Бари тихо и торжественно двигались одетые в белые сутаны члены местных братств. Шли в два ряда. У каждого в руках горела толстая восковая свеча. Безветрие полное, и желтое пламя едва едва колыхалось в знойном воздухе. Посреди тоже в белом тормошились дети. Некоторым заботливые матери прицепили к спинам гусиные перья, что должно было знаменовать их ангельскую чистоту. Случалось, невинные младенцы, присев по пути, оставляли визитные карточки, но это было в порядке вещей и никого не смущало. За братствами следовали девушки в белом тюле и музыка. Местная «банда муничипале»[7] исполняла арию «Травиаты» и капельмейстер, с петушиными хвостами на голове и в гусарском мундире, дирижировал, шествуя спиною вперед и лицом к своим maestri е professori.
За музыкой катафалк: под его короною и балдахином в простеньком гробу лежала наша богомолка. За своих близнецов и она удостоилась великой чести. Местный капитул не решался хоронить ее. Еще бы, ведь умерла, разумеется, упорствуя в схизме, но тот же старый каноник победил упорство товарищей:
«Как это вы ее не проводите до кладбища, когда она детей оставила нашему святому?»
Решили отпеть ее как следует и даже под парчовым зонтиком вели под руки за катафалком старшего священника. Вокруг вился сизыми струйками дым от кадил, вверху голубело безмятежное, строгое южное небо, а позади тоже бабье, распевая по своему и далеко не в такт Вердиевской арии погребальный гимн, несло на руках корзинку с близнецами св. Николая.
Все Бари уж знало о происшествии. В железной паутине балконов повсюду бились тысячи детских головок, глазея на будущих товарищей. На плоские кровли выбегали смуглые девушки, подхватывая знакомые строфы. С террас, где были цветы, они же сыпали на катафалк какой нибудь Агафьи или Матрены благоуханные лепестки роз и лилий. Белые улицы суживались и опять расширялись в площадки. Окрестные церкви встречали усопшую мелодическим колокольным перезвоном. Часто на порогах домов, мимо которых двигалась процессия, дети, стоя, на коленях, присоединяли и свои звонкие голоса к пению их матерей и сестер. Во всем этом было столько праздничного, веселого, что, я думаю, и покойница улыбалась в тесном гробике.
Как то направо вдруг раскинулась на невообразимый простор темная синева Адриатики и по ней, точно на встречу близнецам св. Николая, под ветром дувшим с востока, неслись бесчисленные серебряные кудрявые головки. На чистой бирюзе небес стройно и тонко обрисовались мраморы красивого кладбища с старыми кипарисами позади, выстроившимися точно монахи, чтобы встретить толпу обычным приветствием траппистов: «Брат мой, вспомни, всем надо умирать». Зато в их тени бюсты над могилами и памятники казались живыми, так был бел, тепел и нежен их камень Агафью или Матрену хотели было положить в общую могилу бедняков, но бабы, опекунши ее детей, сами готовившиеся в такую, собрали последние гроши и купили ей отдельную Отпевали просто рабу Божию. Имя ее никому не было известно: «Там не ошибутся, тыкали бабы перстами в бирюзовую глубину. Ее ангел встретит и узнает ее душу. Ему не надо земного имени».