Пару раз он видел во дворе Параскеву Антонову, но спросить о постоялице не решился. Чем меньше народу будет знать об их знакомстве, тем лучше.
Перед тем как идти в кабак за решением Кифы Тихоновича, Маркел зашёл в Матфеевскую церковь попросить у Господа заступления за Наташу. Сердце замирало от мысли, что если Кифа не сумеет справить дело, то Наташе суждено скитаться из угла в угол, а потом сгинуть. Когда решается судьба человеческая, страшно остаться одному, а с Богом вроде как напополам делишь горе или радость.
Сбегая с паперти, он щедро рассыпал нищим по медяку, чувствуя, как внутри отпускает страшное напряжение последних дней. Понял, что даже если Кифа откажет, он всё равно станет бороться за Наташу до последнего хоть ценой жизни. Главное, Егорку успеть пристроить в добрые руки, чтобы не осиротить и по миру не пустить.
Целовальник Сидор сразу кивнул за перегородку:
Помнишь, как стучать? Пять раз с оттяжкой. Иди. Ждут тебя.
Отрок опять проверил карманы. Провёл длинными тёмными коридорами, открыл резную дверцу шкафа. Теперь Кифа Тихонович не прятался под столом, а восседал на камчатной подушечке, что была положена на лавку. Низко поклонившись, Маркел замер в ожидании приговора.
Своей детской ручкой Кифа Тихонович провёл по гладкому подбородку, ибо борода у него не росла, и с ходу спросил:
Знаешь, что бывает за подделку государственных бумаг?
Знаю, Кифа Тихонович.
Маркел посмотрел на рваные ноздри Кифы Тихоновича, уродующие и без того некрасивое лицо.
Тот перехватил его взгляд:
Правильно понимаешь ноздри мне в остроге вырвали. Но не за бумаги, а за то, что залезал в богатые дома, таился в ящике комода или в шкафу и вызнавал все секреты, он хихикнул, а всё потому, что повезло родиться карлой.
Повезло? не поверил своим ушам Маркел.
В том сомнения не имей, засучил ножками Кифа Тихонович, у каждого свой путь на роду написан. Мне досталось быть карлой. Так с чего я с горя убиваться должен? Руки есть, ноги есть, голова крепче чугунного котла, он шутливо пристукнул себя кулаком в лоб. А что ростом не вышел, так то мне на пользу пошло. Я ведь даже у самого графа Кирилла Разумовского в ореховом бюро сиживал. Да не абы когда, а в то время, когда он с императрицей Елизаветой об амурном деле разговаривал. Как я теми секретами распоряжался, тебе лучше не знать. Но что было, то быльём поросло. Давай толковать о нашем деле.
Шапкой Маркел вытер вспотевший лоб. Кифа ехидно заулыбался:
Не бойся, у меня рука лёгкая, раз до сих пор землю топчу. Проворно соскочив со скамейки, Кифа Тихонович порылся в котомке и протянул Маркелу бумагу: Это тебе пашпорт на Ивана Семёнова и его дочь Наталью. Спросят пусть отвечает, что отец, мол, вольный, из архангельских корабельщиков, работал на верфях, да помер от чахотки. А боле пусть ничего не говорит, а начинает плакать. Вроде как по отцу печалится. Сироту кто обидит? Да на девку и смотреть не станут, это уж я на всякий случай осторожничаю. А самое лучшее, Маркел, если вы с ней повенчаетесь да съедете в другой околоток, где вас никто не знает. Вон, хоть в Коломну или в Пески. Подале от Невской першпективы. Тогда жену к тебе в пашпорт запишут, а мою бумагу сможете в печи спалить.
Онемев от счастья, Маркел не сразу нашёлся что ответить, кульком повалившись в ноги карлика. Даже стоя на коленях, он был выше его ростом:
Кифа Тихонович, благодетель, вот уважил так уважил. Из ямы Божию душу вытащил, не дал погубить девку. Доброе дело ты сделал. Зачтётся тебе это на небесах. А от меня прими награду ради Христа.
Рванув ворот, Маркел вытащил из-за пазухи заранее приготовленную мошну в холщовом мешочке.
Доброе дело, говоришь? Кифа опустил голову на грудь и долго молчал, а когда посмотрел на Маркела, то в глазах его стояли слёзы. Прежде добрых дел я николи не делал.
Казнить казнил, а миловать не доводилось. Деньги с тебя не возьму. Мне казна давно без надобности, я власть над сильненькими люблю. Иной раз велю твою бочку на телегу поставить, сяду внутрь и катаюсь по городу, подсматриваю, подслушиваю. Смотрю и хохочу, если вижу, как какой-нибудь вельможа из себя генерала корчит, а я знаю, что им жена помыкает да за волосы дерёт. А недавно случай был Он вдруг махнул рукой и замолчал. Разболтался я с тобой. Иди, Маркел, и деньги забери.
Я их тогда в церковь снесу, сказал Маркел, попрошу молиться за твою душу. Авось тебе какие-нибудь грехи простятся, Господь милосерден.
Лет через пяток, когда Волчегорские прочно обосновались на новом месте, до Маркела дошли слухи, что кабак Сидора сожгли и собаки несколько дней таскали по задворкам тело какого-то карлы, пока местные мужики не заметили и не похоронили страдальца. Вместе с Кифой Тихоновичем ушла в могилу и тайна Натальи Волчегорской, ныне матери трёх сынов одного Маркелова и двух своих.
* * *
Перевёз семейство с одного козьего болота на другое, посмеивался Маркел, когда старые знакомцы любопытствовали, куда он запропастился с Петербургской стороны.
Козьих болот в Петербурге было два одно в старину расстилалось на месте Пушкарской слободы, а другое и ныне пузырится в Коломне, близ мутной речки Фонтанки и Галерной верфи.
Помня совет Кифы Тихоновича поселиться подале от любопытных глаз, Маркел выбрал Калинкину деревню, что напротив Галерной верфи. Одноэтажное деревянное предместье утопало в яблоневых садах и терпко пахло корабельным смоляным духом, что доносил ветер с верфи. Люд здесь жил небогатый, разночинный, много матросни и мастеровых, а дороги столь разбиты, что вельможи сюда носа не совали. Год за годом страшная тень князя Щепкина-Разуваева медленно растворялась в духмяном деревенском воздухе, лишь изредка пролегая складкой меж бровей Натальюшки-души.
В предместье обустроились быстро и прочно, прикупив крепкий дом на высокой каменной кладке из валунов.
Стали жить не тужить. Да и с чего бы унывать, если любовь помогает, крылья даёт. Глядя на Наташу с сынами, Маркел думал, что если бы не случилось в их жизнях бед, то разве ценили бы они сейчас своё счастье столь глубоко и трепетно? Тринадцать лет прошло с того дня, как он стукнул в дверь Параскевы Антоновой и протянул Натальюшке грамотку с печатями:
Лети куда заблагорассудится, голубка. Твоя воля. А хочешь, бери меня со всем добром. Слово даю, никогда тебе от меня обиды не будет.
Сейчас при виде улыбки на устах жены его сердце стучит так же часто, как тогда, в ожидании ответа.
Никуда не хочу улетать от тебя, шепнула она еле слышно, закрасневшись маковым цветом. Ежели не прогонишь, то позволь хоть изредка навещать вас с Егорушкой. Негоже мальчонке расти без ласки.
Нынче у них трое сыновей. Все как на подбор умненькие и красивые. Свет Натальюшка научила их грамоте и доброте. Старший Егор уже помощник такие кадушки делает, что бабы за ними в очередь выстраиваются. Не ленится узор по краю выжечь или ещё какую забаву придумать, чтобы завлечь покупателя. Глядишь, и ахнуть не успеешь, как надобно ему невесту приглядывать.
Средний Алёша тянется к корабельному делу что ни день на верфях пропадает. Стоит, рот разинув, смотрит, как громадными рёбрами поднимаются вверх борта корабля. Иной раз его попросят гвоздь подать или молоток отнести он и радёшенек стараться! Кидается выполнять так, что пятки сверкают.
А тут ещё удумал аглицким языком заниматься. Говорит, уже с приезжим мальчонкой столковался, сынком повара, благо до Галерной[28]набережной чуть больше версты. Алёша станет иноземца учить по-русски понимать, а тот взамен по-аглицки.
А младшенький Никитка заявил, что станет судьёй в напудренном парике и никому не даст засудить невиновного! Маркел сперва его на смех поднял, куда, мол, нам, лапотникам, в калашный ряд, а потом размыслил: пути Господни неисповедимы, и, может, не Никита, а потомки его выполнят задуманное. Всё в руце Божией.
* * *
Наташа разбудила его посреди ночи:
Маркелушка, просыпайся.
Свеча в руке жены осветила её глубокие глаза-озёра и расплетённую косу на плече.
Он двумя руками потянулся обнять. Любил её такую: растрёпанную, румяную, но Наташа покачала головой:
Вставай, беда у нас.
Беда?
Маркел вскочил, на ходу натягивая порты. Запрыгал на одной ноге. Откинув ситцевый полог, выглянул в горницу.
Что стряслось?
Потоп. Вода прибывает. Бери ребят, вздымайте из подвала кадки с соленьями.
Ветер с бешеной силой колотил в окна, дребезжа стёклами. Обломанные ветки деревьев градом стучали по кровле из свежей дранки, дождём осыпаясь вниз.
«Сейчас крышу дочиста обдерёт», подумал Маркел.
Он бросился на крыльцо, едва устояв от удара буйного ветра. Вода плескалась уже на ступенях. В полной темноте буря крушила и рвала город на части, не щадя ни старого, ни малого. По двору на волнах бултыхались пустые бочки и кадки из мастерской. К дверям жался дрожащий пёс Сявка. Маркел запустил его в сени.
Вода поднималась так быстро, словно на реке плотину прорвало. Только что было по вторую ступеньку, а уже через порог переливается.
Маркел оттолкнул ногой бочонок, заказанный купчихой Чубаровой, и крикнул в глубь дома:
Бросайте всё, подымайтесь на чердак!
Да что ты, сперва капусту надо вытащить, отозвалась Наташа. Недавно засолили две бочки. И варенье крыжовенное пропадёт.
Она загремела горшками в подполе, выставляя их на пол возле печи. Алёшка и Никитка принимали груз.
Жизнь дороже капусты! рявкнул Маркел. Живо на чердак с мальцами! Наш дом крепкий, выстоит. А Егор поди сюда.
Я здесь, тятя.
Егор уже стоял рядом, полностью одетый, с топориком за поясом.
Хоть и не до похвалы было, а всё же не удержался, хлопнул сына по плечу и, перекрикивая вой ветра, прокричал:
Ловок! Только здесь надо не топор, а багор.
Его слова перекрыл страшный треск, и в соседской избе с хрустом вылетели деревянные ставни, а потом одно за одним стали проваливаться вниз брёвна.
Да там же детей, как гороха! воскликнул Маркел.
Не разбирая пути, он шагнул в ледяную воду и уже на ходу, обернувшись, погрозил кулаком Егору:
Отлучаться не смей! Береги мать с братьями и подсобляй тому, кто придёт за помощью. Понял?
Да.
Глаза Егора тревожно расширились, но голос звучал твёрдо.
Воды было по грудь. Немедленно вымокнув насквозь, Маркел сумел добраться до соседей и сразу же подхватил визжащего малыша Фролку. За ним выловил годовалую Дуську, что накрепко держалась за борта люльки. Сами родители Пётр и Манька обезумев от ужаса, тащили из дома расслабленного деда Савву. Тот плакал и просил бросить его и спасать детей.
Идите к нам, Наташа с Егором помогут, махнул рукой Маркел в сторону своего дома.
Сам отнёс Егору орущих Фролку с Дуськой, и вдруг увидел пустой ялик, что плыл вдоль улицы. Маркел напряг силы, догнал, схватил рукой за борт и тяжело перевалился на его дно, на удивление почти сухое. Мокрая одежда мешала двигаться. Холодный ветер студил тело почище ледяной корки, что валит корабли на дно моря. Маркел не боялся обморозиться насмерть, но в глубине души спасительным колокольцем зазвучала молитва Иисусова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Слова грели и успокаивали, придавая мыслям ясность, а рукам крепость и силу.
Мимо плыли брёвна, куры, козы, какие-то тряпки, лыковые корзины. Кружили в водовороте дрова с целой поленницы. Увидев впереди ныряющую женскую голову, он направил ялик туда и протянул руку:
Залезай, живы будем не помрём.
Сердце резало, пот застилал глаза, а спину студило порывами ветра. Тяжёлая серая волна билась о борт ялика, где, свернувшись в комок, тихо подвывала незнакомая женщина.
Высматривая следующих утопленников, Маркела кольнула тревога: «А ведь, поди, и Васильевский залило, и Петербургскую сторону. На островах земли низкие, в потоп всегда мокро. Как там блаженная? Сыщет ли помощь?»
Маркел заволновался, стал вспоминать, к кому Ксения любила захаживать, и гадал, устоит ли Матфеевская церковь против напора реки, не рухнут ли стены? В церкви много людей спастись могут.
Казалось, что конца не будет ни этой ночи, ни страшным холодным волнам, ни крикам людей, которым он ничем не мог помочь. Он подобрал ещё трёх человек и сквозь мутный рассвет стал высматривать высокое место, куда их высадить. Впереди, на набережной Фонтанки, скалой маячила громада каменного дома со всполохами свечей за оконными стёклами. Его ялик столкнулся с другой лодкой, переполненной людьми. Кто-то громко выругался по-иностранному и, перейдя на русский, крикнул:
Эй, мужик, помоги! Прими от меня людей, а то перевернусь!
Маркел увидел барина в шлафроке с намокшим мехом. С веслом в руках тот стоял на одном колене и пытался удержать на плаву тяжелогружёную лодку.
Давай переваливай! Маркел показал рукой на свободное место, и в сей же миг через борт плюхнулась толстая баба в исподнем белье. Видать, потоп застал её во время сна.
Куда, дурища?! Держись за борт! заорал барин.
Вздымая брызги, баба заколошматила руками по воде, раскачивая утлый чёлн, с которого выпрыгнула.
Ялик Маркела был поболе и поустойчивее. Люди с его кормы тянулись к бабе, кричали, пытались поймать её за волосы. Но куда там!
Сильно ударив ладонями по воде, она ушла под дно лодки.
Потом внезапно вынырнула с другой стороны челна. Над водой сверкнул широко распахнутый в крике рот. Вращая глазами, баба задыхалась и трепыхалась, как рыба в сети.
Ах, чтоб тебя разобрала нелёгкая! Хватайся! рывком барин сунул ей лопасть весла.
«Зря он», мелькнуло в голове у Маркела, но поздно, потому что баба вцепилась в весло, повиснув на нём всем телом, и не успел барин охнуть, как сверзился вниз. Наверное, он ударился виском об угол, потому что внезапно побелел и опрокинулся на спину, распуская по воде полы шлафрока.
* * *
К полудню вода начала спадать. Бледное солнце осветило разбитый в щепы город, где брёвна раскатанных изб мешались с мраморными статуями Летнего сада, павшей скотиной и утопленниками.
Ночью государыня Екатерина Алексеевна служила молебны и коленопреклонённо била поклоны перед иконами, а днём, испив кофею, села за начатое письмо немецкому профессору Гримму, с коим имела многолетнюю переписку:
«Порыв ветра разбудил меня в пять часов. Я позвонила и мне доложили, что вода у моего крыльца и готова залить его. Я сказала: если так, то отпустить часовых с внутренних дворов, а то, пожалуй, они вздумают бороться с напором воды и погубят себя; сказано сделано; желая узнать поближе, в чем дело, я пошла в Эрмитаж. Нева представляла зрелище разрушения Иерусалима. По набережной, которая ещё не окончена, громоздились трёхмачтовые купеческие корабли. Я сказала: Боже мой! Биржа переменила место, графу Михаилу придётся устроить таможню там, где был Эрмитажный театр. Сколько разбитых стёкол! Сколько опрокинутых горшков с цветами! И как будто под стать цветочным горшкам на полу и на диванах лежали фарфоровые горшки с каминов. Нечего сказать, тут таки похозяйничали!
И к чему это? Но об этом нечего и спрашивать. Нынче утром ни к одной даме не придет её парикмахер, не для кого служить обедню и на куртаге (царском приеме) будет пусто Обедаю дома: вода сбыла и, как вам известно, я не потонула»[29].
Днём в Зимний дворец призвали для ответа полицмейстера Чичерина. Расхаживая по кабинету от ярости не сиделось, императрица метала громы и молнии.
Чичерин стоял ни жив ни мёртв и через два дня скончался, не вынеся позора.
После наводнения 1777 года были изданы «Правила для жителей что делать в минуту опасности». В них, в частности, сообщалось, что теперь о приближении стихии будут предупреждать «пальбой из крепости и сигнальным флагом днём и фонарями ночью».