В своих теологических и метафизических взглядах Гердер идет еще дальше за пределы эмпиризма. Размышления о Спинозе (19) являются изложением воззрения на мир, основной источник которого лежит безошибочно в системе Лейбница, только, с одной стороны, Гердер заменяет предустановленную гармонию всех существ реальным взаимодействием их, как это делали другие лейбницианцы, и особенно его учитель Кант, а с другой стороны, он преимущественно сохраняет из метафизики Лейбница те положения, в которых она сближается со спинозизмом. Согласно этому представлению, Божество есть единая вечная элементарная сила, которая, согласно вечным законам своего бытия, мыслит, действует и является самой совершенной. Эта первозданная сила, в которой соединены мощь, мудрость и благость, не находится вне мира и не была прежде мира, поскольку вечно действующая сила никогда не может быть праздной. Она проявляет себя в бесконечных силах бесконечными способами; то, что она порождает, является ее живым отпечатком, вся природа это царство живых сил, в котором ничто не стоит само по себе, ничто не является без причины, ничто не является без следствия, ничто не является без организации; в нем нет смерти, а есть только трансформация, нет покоя, нет застоя, нет зла; даже ограничения и недостатки существ служат совершенству целого и прогрессу всех сил. Однако это присутствие Бога в мире не умаляет его самосознательного мышления и деятельности; Гердер, конечно, находит понятие личности неуместным для Бога, но то, что он есть высшее Я, высшая мудрость, благость и любовь, он утверждает совершенно определенно; и если он порицает тех, кто исследует индивидуальные цели Бога в творении, вместо того чтобы исследовать внутреннюю природу вещи в соответствии с неизменными вечными законами, он, тем не менее, настолько мало выступает против телеологического взгляда на саму природу, что целеустремленная божественная мудрость скорее составляет одно из оснований всего его взгляда на природу и историю. (20) В этом отношении он дистанцируется от Спинозы, как бы мало он ни хотел это признать, тем значением, которое он придает индивидуальности. Это одно из его любимых положений, что каждое существо имеет свой собственный мир и равно только самому себе, что этот принцип индивидуации не одинаково действует во всех существах, но что каждое из них тем более индивидуально, чем больше в нем жизни и реальности; что поэтому именно в человеке глубочайшая причина существования индивидуальна, что он приходит в мир менее всего как пустая скрижаль, но скорее несет в себе все, чем он станет, в зародыше своего существа уже в детстве. (21) Эта значимость индивидуального существования выражается также в том значении, которое Гердер придает не только продолжению каждого человека в истории, но и продолжению личности после смерти. В одном месте он заявляет, что веру в это невозможно доказать; в других местах, однако, он доказывает это отчасти метафизически, исходя из положения о том, что ни одна сила не погибает, отчасти телеологически, исходя из необходимости единого завершения развития человеческого духа. Но поскольку каждая сила имеет свой орган, то и человеческая душа после смерти должна пройти через ряд новых тел и местожительств. (22) В этом, как и в своей концепции Бога и взгляде на природу, ГЕРДЕР наиболее непосредственно следует за Лессингом и принятой им философией Лейбница.
В том же духе он относится к философии истории, которая является предметом его самой важной научной работы (23). Ведущие идеи его взгляда на историю заключаются в его рассуждениях о закономерности, своеобразии и прогрессе исторического развития. В отличие от тех, кто видит в истории лишь произвольные действия людей и, кроме того, возможно, столь же произвольное направление ее божеством, Гердер показывает, что она возникает, как и все остальное, из определенных естественных условий по неизменным законам; он прослеживает эти условия до космических условий и геологических образований нашей планеты; главную причину преимущества человека перед животными он находит в строении его организма и прежде всего в его вертикальном положении, самом сильном и незаменимом рычаге всякого развития разума и культуры в языке, который, в свою очередь, зависит в первую очередь от построения орудий речи. В своих предположениях о происхождении и развитии нашей расы он следует истории Бытия, которую он считает самым древним документом о человеческом роде, но которую он, естественно, вынужден очень произвольно перетолковывать, чтобы извлечь из мифа, который он сам признает таковым, основные черты того, что он считает исторической традицией. Но именно потому, что развитие человечества является полностью естественным, оно также является полностью индивидуальным. Это, как говорит Гердер (24), основной закон истории, «что везде на нашей земле становится то, что может стать на ней, частично в соответствии с ситуацией и потребностями места, частично в соответствии с обстоятельствами и возможностями времени, частично в соответствии с врожденным или порождающим характером народов»; и ни одно другое положение он не внушает своим читателям с большей силой, чем то, что каждый народ и каждая эпоха хотят быть понятыми в своем своеобразии, каждый хорош по-своему и несет в себе цель своего существования. Этим предложением он в духе Лейбница и Лессинга противостоит эгалитаризму Просвещения, которое умело лишь применять требования собственного образования ко всем историческим явлениям. Однако в своем конечном результате, как особенно подчеркивает Гердер, все многообразие интеллектуального развития человечества стремится к одной и той же цели. Воспитание к человечности это великая задача каждой человеческой жизни, общее естественное предназначение нашей расы. Вся наша природа, как физическая, так и духовная, предназначена для этой цели; в нашем распоряжении все средства для ее достижения; поэтому человечество не только проходит через различные стадии культуры в различных изменениях, но и, рассматриваемое в целом, несмотря на все частичные регрессы и обходы, продвигается вперед на своем пути, и как всякая взаимосвязь сил и форм в мире есть прогресс, так и среди людей, согласно внутренним законам их природы, разум и справедливость должны с течением времени завоевывать все большее место и способствовать прочному человечеству. Даже конфликт наших сил, даже наши ошибки должны способствовать возрастающему господству человечества, и Гердер, подобно Лессингу и Канту, не может больше не надеяться на то, что и человечество когда-нибудь достигнет этой цели, что магнитная игла наших усилий после всех ошибок и колебаний найдет свой полюс.
Для Гердера религия совпадает с человечеством по своей сути. Религия это высшая человечность, но именно она принесла народам первую культуру и науку; религиозное ощущение невидимых сил является условием всякого высшего применения разума. Но всякая религия изначально распространяется традицией, а значит, символами; когда жрецы потеряли смысл символов, они стали слугами суеверия. В качестве первого истока религии Гердер, помимо изначальной предрасположенности человека, называет божественное воспитание, о котором, однако, он не говорит нам, как мы должны думать об этом более подробно. Чем выше стоит религия, тем больше она сливается с человечеством: религия Христа, по мнению Гердера, который в этом следует за Лессингом, была ничем иным и не хотела быть ничем иным, как самой настоящей человечностью; даже если с течением времени она во многом стала «религией Христа», «бездумным поклонением его личности и его кресту». Проследить путь от этого к тому, вернуться от позитивной религии к религии, от конкретного к общечеловеческому, от догмы к морали вот задача, которую Гердер также всеми силами преследовал в своих теологических работах (25).
Если же он не всегда справедливо относится к христианскому прошлому и не остается верен принципу ценить каждое явление в его своеобразии, если он модернизирует библейское христианство, переосмысливая его, и не имеет настоящего понимания средневекового христианства, то это тем более не может нас удивить, поскольку в этом он отчасти лишь следует общему образу мыслей своего времени, а отчасти недостаточно свободен как теолог, чтобы прийти к тщательно непредвзятому взгляду на позитивную религию.
В своем «Каллигоне» (1800) Гердер посвятил подробное исследование созерцанию прекрасного. В этом сочинении он противостоит «Критике способности суждения» Канта примерно так же, как в своей «Метакритике» «Критике чистого разума». Однако здесь я тем более не могу углубляться в это обсуждение, поскольку основной недостаток философствования ГЕРДЕРА то, что результаты не получены с помощью строгой научной процедуры, что отдельные, часто весьма меткие наблюдения и мысли не связаны никакими фиксированными принципами, вызывает в нем особую тревогу.
Примечания
1) Исключение делает TETENS; ср. стр. 262. Еще раньше оппонент Канта, превосходный еврейский врач MARCUS HERZ, в своих «Betrachtungen aus der spekulativen Weltweisheit» (1771) занял позицию кантовской диссертации.
2) Сын Вольфиана, о котором говорилось выше.
3) Где он занимал подчиненную и довольно бездеятельную должность управляющего упаковочным двором.
4) Ср. сочинения Гаманна под редакцией ROTH, т. VI, с. 183, 301; т. IV, с. 146; т. VII, с. 414. сочинения Якоби т. III, с. 503f. В дальнейшем цитаты в тексте относятся к вышеупомянутому изданию работ Гаманна.
5) HAMANNs Werke, vol. VI, page 228; vol. VII, page 360; vol. VI, page 183; vol. VII, pages 6f, 243, 314f; vol. I, pages 438, 491.
6) HAMANN, Werke IV, стр. 47f, 88f; VI, 143; II f. Однако и здесь нет четкого определения.
7) Когда во время пребывания в Лондоне (1757) он впал в крайнее расстройство из-за своего беспорядочного образа жизни и безответственного пренебрежения делами, которые ему доверили друзья, Библия стала его утешением (как он сам рассказывает в любопытных «Размышлениях о ходе моей жизни» I, стр. 149f), и с тех пор он придерживался позитивной религии, не делая, однако, по этой причине насилия над своими капризными наклонностями.
8) HAMANN, Werke VII, стр. 418, 43; I, стр. 55, 405; II, стр. 101.
9) Ср. HAMANN, Werke VII, стр. 191; IV, стр. 283f; VI, 143 и др.
10) HAMANN, Werke VI, стр. 45f; дальнейшие ссылки даны ROTH VIII, a, 330; b, 259.
11) HAMANN в его «Golgatha und Scheblimini» (Vii, 19f). О причудливом названии этого сочинения см. VII, с. 94, 125f; VIII, a, 350, 353.
12) Он слушал Канта в 176265 годах, и он и через тридцать с лишним лет (в «Письмах в защиту человечества», 49-е письмо и предисловие к «Каллигоне»; Werke zur Philosophie und Geschichte XI, стр. 189; XV, XIX) в ярких красках описал необычайное впечатление, которое произвели на него его привлекательные и поучительные лекции, со всех сторон приглашающие к самостоятельному мышлению.
13) HERDER, Ideen zur Philosophie der Geschichte III, Karlsruhe 1820, стр. 171; IV, стр. 199.
14) HERDER, Metacritic (Werke, Zur Philosophie und Geschichte, Vol. XIV, page 97f и далее.
15) Ср. «Бог», О философии и истории, том VIII, стр. 215.
16) HERDER, On Philosophy and History, vol. II.
17) HERDER, Ideen zur Philosophie der Geschichte IV, стр. 199f; «Бог» стр. 224.
18) HERDER, Metacritic, pp. 194f, 312f. Ср. «Бог» (Werke VIII, 219), где существование Бога доказывается с помощью заключения: «Существует причина, связь мыслимого в мире согласно неизменным правилам, следовательно, должна существовать существенная причина этой связи».
19) HERDER, Gott, Einige Gespräche über Spinozas System, первое издание 1787, Werke zur Philosophie und Geschichte, Vol. VIII, pp. 93f.
20) Ср. об этом Готт, указ. соч. стр. 184f и «Идеи по философии истории», т. III, стр. 51, 77, 230; т. IV, стр. 188f, 254 и др.
21) Vom Erkennen und Empfinden (Zur Philosophie und Geschichte vol. VIII, pp. 54, 80); Gott, op. cit., pp. 277f; «Ideen zur Philosophie der Geschichte», vol. III, pp. 95f.
22) «Vom Erkennen und Empfinden», стр. 91, «Идеи III», стр. 203f, 196f, 210, 229, 12f. 244, 252. «О человеческом бессмертии» (Труды по философии и истории, т. VII, стр. 79f.
23) Двадцать книг «Идей по философии истории человечества». Ср. трактат «Также философия истории» и «Взгляды на будущее для человечества», op. cit. VII, pp. 105f.
24) Идеи 12, книга 6 гл. V, стр. 111.
25) Ср: Идеи, кн. 4, гл. 9; кн. 5, гл. 10; кн. 6, гл. 9; кн. 17, Введение.
LITERATUR Eduard Zeller, Kants Anhänger und Gegner, Geschichte der Wissenschaften in Deutschland, Bd. 13, München 1875.
ИОГАНН ГОТФРИД ГЕРДЕР
Метакритика Критики чистого разума
Предисловие
Во время путешествия в долину академической мудрости утомленный юноша заснул у входа в нее. ХУГО (1) (как повествует старая скандинавская хроника), вездесущий, подглядывающий, легкий, как мысль он во сне явился к нему, и, увидев чистое лицо юноши (желания родителей витали вокруг него), опытный странник сказала так: «Ты поднимаешься, о юноша, в долину, где, наряду со многими чарами и соблазнами, тебя ждет лучший и самый опасный дар богов древо познания. На нем в колючей ограде висят соблазнительные горько-сладкие плоды. Услышь от меня, странника ХУГО, три коротких слова, и запечатлей их, как руны, в своей памяти:
Первое. Узнайте, прежде чем выбирать. Без окружающих предметов вы размышляете в пустоте, заполняя ее паутиной или еще больше превращая в пыль. Я странствую и подглядываю; вот почему меня называют мыслящим странником ХУГО.
Во-вторых. Поймите то, что вы слышите. Разум не приходит к вам; он обитает внутри вас. Вы знаете изречение Одина: «Только сердце знает, что в сердце; сам ум догадывается и постигает то, что говорит рассудок». Без него никакие руны не заговорят с тобой, сколько бы мудрости они ни содержали. Учись упражнять свой ум, ибо обучение это упражнение. Если другой может думать, то почему не ты? И можешь ли ты думать за другого иначе, чем с помощью своих собственных мыслей и слов? Против своей воли все самостоятельно мыслящие люди деспоты; они силой навязывают то, что они подумали. Они также навязывают то, что является их собственным образом мышления, обломками времени, в течение которого они стремились к этому образу мышления, иными словами, привеском, который тебе не подобает иметь при себе как свой удел. Как ты хранишь лицо свое от странных жестов, так храни уста свои от слов, повторяющих их. Пойми, что ты слышишь.
В-третьих. Учитесь для себя, а не для кого-то другого. Если вы слышите около кафедры, с которой годами велась громкая лекция, во время которой нельзя было никому мешать, призраки слов, шипящих, грохочущих, даже умоляющих о том, чтобы сам учитель произносил то, что он не желает говорить, только потому, что он привык к этим шарам слов, которые он катает; Вы видите тени, его старые друзья с детства, крадущиеся рядом, которых он незаметно заимствует и внедряет; (вы легко узнаете их в словах, которые возвращаются неожиданно и которые он использует с большим удовольствием;) остерегайтесь их больше всего. Для него они могут быть приемлемы; но когда ты вернешься в свой мир, чем они будут для тебя? Что скажут твои родные, что скажут твои дела, если ты, одетый в такую одежду, в сопровождении этих личинок, предстанешь перед ними? Подумай, что ты должен покинуть эту долину, что ты должен познать себя, свою будущую судьбу, мир. Это мир, сын мой, который ты не создал, не можешь создать и не создашь; научись познавать его, стань полезным для него». Приложив палец ко лбу юноши, он бросил на него взгляд и направился дальше.
В тот же миг перед пастухом предстала нечисть, HÄGSA, (2) известная колдунья, которая называет себя дочерью задумчивого ХУГО, но является при этом наиболее злым и злейшим его врагом. Трижды она воззвала к нему скороговоркой: «Это для чувств! Это для разума! Это для разума!» и продолжала говорить: