Бронька молча поставил размашистые от злости автографы на все бумаги, дескать, «с моих слов написано правильно и мною прочитано», после чего он был конвоирован в полуподвальное помещение, а точней, в камеру предварительного заключения районного отдела внутренних дел.
Три метра с лишним в длину и от силы два с половиной в ширину, медвежья берлога со стенами под грубой, вроде бетонной, шершавой штукатуркой, все отвратительно серо. Там деревянный настил пола является заодно и спальным местом. В правом углу от двери оцинкованное ведро без ручки, которое, оказывается, предназначено для пользования как отхожее место и при этом воняет по-страшному застоялой мочой. Сыро и душно, плесенью пропахшие доски настила изрезаны разными памятными знаками, не делающими особой чести многочисленным авторам сего тончайшего искусства, мастерам-самоделкиным с весьма ограниченной фантазией.
Но судя по количеству разного рода «нанарной» резьбы, грубых орнаментов чуть ли не первобытной клинописи, размещенных по всему настилу, это место, однако, содержало в себе значительную информацию о бурном развитии уголовного мира в современной эпохе.
Судя по некоторым хорошо сохранившимся датам, это нечто позволяло без труда заглянуть в события и ушедших дней как минимум последних лет этак на тридцать с лишним назад, конечно, если только вам хватит фантазии.
Как, например, «Здесь был Жук 1961 году», и, похоже, имел при себе неплохую заточку, а также талант, поскольку эта надпись была врезана глубоко в сосновую доску, и довольно искусно.
Чего не сделаешь, располагая временем, желанием, талантом и инструментом, вон части женского тела, а то и обоих полов, там дальше, походу, были стихи, но, к сожалению, некий болван поверх поэзии вырезал пиковый туз
Решив, что дней для изучения остальных произведений искусства нанарной клинописи «краснодеревщиков» уголовного склада у него еще будет навалом, он стал разглядывать остальные прелести этой дыры, иначе назвать такое помещение попросту не поворачивался язык.
Оконце не более чем в четверть квадратного метра, зарешеченное для простоты этого тонкого жанра железным листом, в котором сваркой прорезано несколько хаотично размещенных прорезей разных форм и диаметров, но не превышающих полутора сантиметров, служащих то ли для вентиляции, не то ради пропуска вовнутрь дневного света, но ни той, ни другой функции на данный момент эти отверстия толком не исполняли.
Было душно и сумрачно, над дверью за энными слоями арматурных решеток в человеку недоступной нише светила тусклая лампочка накаливания, но всего света, что давал этот жалкий светильник старины Ильича, с трудом хватало даже для того, чтобы не промахнуться мимо ведра, исполняя малую нужду.
Стало быть, вечер уже, весь день, проведенный на допросах, обысках и остальных процессуальных мероприятиях следствия, дал о себе знать усталостью.
Такие действия, как фотографирование в профиль и анфас, дактилоскопия, где все руки измазали черной тушью, чтобы снять размазанные отпечатки пальцев, поездка на место происшествия и следственный эксперимент, потом сдача оружия, экспертиза всего дома обыск и снова допросы.
Он лег на дощатый пол, но, не имея ни малейших удобств, уснуть не удавалось, в конце концов человека замучила жажда, и он, не вставая с нар, достав ногой до двери, стукнул по ней пару раз.
Не сходу, но все же через тройку минут после неоднократных, повторных и усиливающихся ударов услышалось появление ключника.
Со сверхленивой интонацией в самоуверенном голосе флегматичный работник подвала, трынча связкой ключей, вяло промычал:
Который?
Пятый, следуя ранее полученной инструкции, Бронька крикнул в ответ номер своего логова. Начальник, принеси воды, я высох тут как осенний лист.
Через пару бесконечных минут ключник, открыв кормушку (небольшое отверстие в тюремной двери, через которую, как правило, подается еда), поставил на лоток пол-литровую алюминиевую кружку не совсем вкусной воды из-под крана.
Слышь ты, до утра ломиться в дверь больше не советую, а то получишь дубиной, завтра с ранья поведу на оправку, там туалет, вода доступна умыться да попить, а пока делай свои дела в ведро, если невтерпеж, сам нюхать будешь.
Вертухай засмеялся и на этой веселой нотке захлопнул дверцу кормушки.
До завтра, несчастный.
Он было попытался окликнуть ключника, спросить о чем-то для постели, но, к сожалению, опоздал, работник подвала не хотел его услышать, он хлопнул дверью, выходя в дежурку, где с коллегой по цеху, судя по доносившимся отдельным звукам, весело резались в карты.
«Зима ведь, черт возьми, а труб отопления тут не видно вообще, и железный щит вместо окна стал покрываться инеем, благо одежду не отобрали», подумал Бронька, снимая штормовку и накрываясь ею, чтобы хоть как-то согреться.
Не очень-то комфортабельный отель, но все же со всем включенным в одно, так сказать, спальня, туалет, жилая и столовая, питание и охрана, так что роптать не смей, удобства полнейшие плюс фитнес-центр по собственному выбору, ибо если не отжиматься и не приседать, то можно окоченеть вполне реально.
С утра и вправду вывели из камеры, чтобы сходить в туалет, прихватив с собой вонючее ведро без ручки, заодно его вылить, слегка сполоснуть, дабы меньше воняло, и по желанию умыться, но только холодной водой, да уж, особыми условиями удобств это престижное место отдыха, по ходу дела, вовсе не блистало
Несмотря на подавленное настроение, Бронька снял с себя рубашку и отчаянно умылся до пояса, прогоняя дурные мысли тем самым.
Ночью, трясясь от холода, было дело, чуть не помутился рассудок, понимая, что натворил, хотя на самом деле если разобраться, то он должен быть признан невиновным, такая мысль также нет-нет, а проскальзывала, и эта надежда давала силы бороться с отчаянием.
Так потекло новое, радикально измененное время, по утрам выводили в туалет, опять те же водные процедуры и обратно в камеру, разминая к движениям привычный молодой организм, он делал отжимания от пола целыми днями, приседал, махал руками и ногами до изнеможения, стоял на руках у стены, пока не застучали молоточки в висках, а потом садился в позу лотоса да сидел, отдыхая, пропуская холод внутрь тела, но а потом заново начинал всю эту самим в одночасье разработанную программу.
Впервые в камере, с холодом и содеянным наедине, впроголодь, тут кормят неважно как, но что-то съестное дают, а молодой организм привыкает быстро. Не нажирать же рожу сюда посадили, да ему не до гастрономических развлечений, это не самое важное в бытии, ну есть какая-то еда, хватит, чтобы поддерживать жизнедеятельность тела, и то хорошо.
Когда дело идет насчет убийства, что перечеркнуло жирной черной линией слово «жизнь», поверьте мне, мой друг, не до чревоугодства тут остается.
Три бесконечных дня, когда не с кем даже словом переброситься, ключник приходил, приносил еду и молча удалялся.
Как же Бронька мог знать, что его одиночество вовсе не случайно, то попросту уже древняя оперативная разработка.
Новенький содержится несколько дней в одиночке при условиях, максимально приближенных к «спартанским», так вот, зачастую этот нехитрый метод, доведший человека до отчаяния, взывает его к откровенности, и несчастный, в слабой надежде на улучшение условий содержания, готов откровенно изложить все, что было, да чего там, даже более того, некий благодаря этому вот первому опыту заключения под стражу, вдруг обнаружив в себе дар Пинкертона, готов с удовольствием помочь следствию распутать свое и все возможные другие, пусть даже самые безнадежные дела, то есть стать безвозмездным стукачом аж до конца своих бесславных дней, лишь бы ему пообещали, что больше не закроют в ту страшную камеру, где по ночам из всех углов выползают всевозможные кошмары, так угнетающе действующие на его и так уже воспаленное воображение.
Вот только не это, товарищ следователь, лишь отпустите меня, пожалуйста, и я буду верно служить нашей доблестной гвардии блюстителей закона до конца моей сознательной жизни, поверьте, честное комсомольское слово я вам могу быть даже полезен
Все зависит от индивидуума, ведь все мы разные.
В случае этом, как, например, Бронька, который не стал проситься к следователю с чистосердечным раскаянием, к нему бросают пару опытных стукачей, людей, кто сидят уже не в первый раз и, имея опыт, умудряются вытащить информацию из первоходки, за что следователь может расплатиться с доносчиками ну хотя бы бутылкой водки, пачкой чаю, сигаретами или просто едой. Эти люди делают свое грязное дело не задорого.
Вот и в нашем случае, в конце-то концов, открылись сталью окованные двери, и суровые надзиратели закинули еще двоих заключенных.
Перед тем как уйти, ключник как бы в шутку бросил фразу, глядя на Броньку:
Аккуратно, воры, вам сидеть с убийцей, со злодеем несусветным, если что, ломитесь в дверь, я тут неподалеку.
Те двое с самых первых минут чисто по-братски были дружески настроены на шутки и разговоры.
Если ляжем селедочкой, то вполне хватит места, только внимательно, чтобы, не ровен час, по ошибочке, чисто по-братски, не ковырнуть друг друга в задницу спросонья, так ведь потом уже греха не снимешь со члена своего, а приятелю-то и вообще дорожка в петушарню, век воли не видать.
Старший из них, видимо, был прирожденным черносатириком.
Только ведь была и доля правды в его невеселой шутке, то был тонкий намек на то, что тут и на самом деле может-таки всякое случиться, но, блин, только не с ним, Бронька дал им понять это вполголоса, не с ним, а то ведь обоих порвал бы как Тузик грелку.
Он было чуть ощетинился после такой шуточки, но вскоре понял, что тут вот так приговаривать вполне нормально, ну между прочим, как бы шутя.
У обоих новозаброшенных набитые сидоры (вещмешки) на плечах, аккуратно скатанные толстые шерстяные одеяла под мышкой и не только
Они как дома, подшучивая, стелили себе места рядом, у старшего даже два одеяла, и он предложил одно, что потоньше, для Броньки.
Бери смело, браток, так ведь хоть что-то будет прослойкой между нарами и твоим телом, ты не беспокойся, человек привыкает, и со временем, уверяю тебя, вскоре ты полюбишь жесткую шконку, которая, поверь мне, старому каторжанину, даже полезна для твоих костей и мозгов включительно.
Скажем так, условия, максимально приближенные к образу жизни тибетского йога в пещере, если вам будет угодно, старый вор вдруг искренне, но грустно засмеялся.
Младший усердно барабанил по дверям, пока появился ключник.
Эй, вертухай, замути-ка нам кипяточку, братаны чифиру хотят, по-быстрому метнись, ага, начальничек.
Тот без разговора, спустя буквально пару-тройку минут, расторопно принес кипяток из дежурки в своем электрическом чайнике и даже любезно подождал, пока несуетливая братва достала закопченный, но почти священный для них чифирбак алюминиевую кружку, он также не отказал, угостив сигаретой младшего вора, с кем и имел дело по заварке чая.
Ну и как убивец, на воров не бросается?
Так не дурак же, на авторитетов покушаться.
Ну смотрите внимательно, он очень опасен
Будешь тявкать там, на самого сейчас брошусь, ментяра поганый, а ну сквозани отсюда, недоносок шепелявый.
Бронька не выдержал ехидного мусорочка лет двадцати отроду, мамина сыночка с пушком на верхней губе, который вот так вот, стоя за дверью, только и мог, как гавкать через отрытую кормушку, а в случае встречи тет-а-тет наверняка обоссался бы на месте.
Будет вам глупости говорить, давай уже сядем да чаек погоняем.
Потеряв дар речи, вертухай защелкнул кормушку и удалился, понимал все же, что и на самом деле с такими, как этот, лучше не шутить, а то терять-то ему, наверно уж, нечего
Старший из воров, многозначительно моргнув Броньке, одернул его пыл.
Не стоят они и ломаного супинатора, успокойся, ну пусть почувствует себя мужиком хоть немножко, а ты, главное, не теряй самообладания, браток, иначе побьют ведь, у них тут полное право на все, знаешь ведь пословицу «береженого и Бог бережет». Присядь вон, подыши поглубже, следи за нервишками, браток, они тебе еще пригодятся.
А за это время младший вор уже разложил царские угощения, там было копченое сало, в котором Бронька узнал свое производство, но ничего не сказал, чеснок, что пахнет колбасою, репчатый лук, хлеб и даже леденцы к чаепитию.
Раздели с нами то, что имеем, так сказать, что мент принес, а то на местной диете пацан твоих размеров скоро душу Богу отдаст, не бойся, в долги не загоним.
Какие долги, если вот это вот самое сало вышло из моей же коптилки, надо же, не предполагал ведь, даже сюда оно попадает. То ведь и в натуре из моего заводика.
Бронька не мог не узнать продукт своего производства.
Старший вор был сама любезность:
Ну вот видишь, как судьбинушка-то обернулась, а ты, братуха, не серчай, будет уже, что было, то было, а жизнь-то продолжается, давай вон закусывай.
Вы, братцы, похоже, на особом счету в этом отеле, Бронька проронил без подоплеки, лишь бы просто поддержать разговор за кружкой чая.
Да не особо-то, просто мы тут не впервой, в отличие от тебя, вот я, например, в общей сложности уже, дай Бог не соврать, годков десять плюс шестнадцать отбарабанил, и вот теперь опять пятак наверняка прилепят, ну вот и считай.
Шестая ходка, я сюда уж как домой захожу, все чай родное, не веришь, не спеши с выводами, молодежь, быть может, скоро ты изменишь свою точку зрения.
Да какое там, все уже решилось, дальше тюрьма
Вот только не надо падать в фатализм, ведь, потеряв свободу, ты все равно продолжаешь жить, дружок, а твой век, юноша, еще только как начался, и кто знает, что тебе несет завтрашний день.
Старший вор начинал свою лекцию о доле скудной каторжанской.
Теперь, во времена великих перемен политической структуры в стране, будет трудней существовать тут внутри, а раньше так была просто сладкая жизнь.
Зависит, конечно, от того, что ты за мужик, я говорю о твоем характере, с виду-то без базара атлет и интеллектуал, оно даже странно, как ты сюда попал, быть может, недостает малость образования, так это ты поправишь, какие твои годы, лишь бы желание было, а там еще не известно, какие горы свернешь.
Бронька лишь попытался открыть рот, чтобы оборвать монолог вора, как тот, не дав ему слова сказать, поднял палец к губам, мол, молчи, и не спеша продолжил начатую тему.
Постой, твое время еще придет, у нас его много, успеешь натрещаться, а вообще-то, тут лучше молчать, чем разговаривать. Мне не говори ничего, ты просто не знаешь того, что твое место здесь найдется, только со временем.
Запомни то, что в экстремальной ситуации характер человека показывает себя очень скоро, так вот, тут даже и не пробуй играть театр, будь тем, кто ты есть, и если людям понравишься, то со временем они тебя, что вполне возможно, начнут даже уважать.
Просто, все равно как научиться считать до десяти и обратно, ты познакомишься с этим, другим миром, столько разных людей увидишь еще, их тысячи в центральной тюрьме и сотни тысяч на зонах.
И неважно, что все они закрыты, там идет серьезное движение, иерархия контролирует сама себя, мы знаем все о каждом, ну, по крайней мере, о тех, кто заслуживает внимания, и чем выше по ступеням ты будешь идти, даже пусть и нехотя, но забираться наверх, тем больше о тебе будут интересоваться, а походу, и знать.
Бронька попросту молчал, ему нечего было сказать, да что он знал о жизни тут, за решетками.
Да, да, ты здесь, и с этим надо смирится, то есть пытаться выжить, а то до сумасшествия недалеко, ведь стоит лишь подпустить к себе подругу депрессию, как незаметно затормозятся многие функции мозга, а там смотришь, в один день все станет безразлично, что есть прямая дорога в дурдом, ну или в петлю, что, наверно уж, все-таки проще.