Она представила, что могло бы теперь быть, если бы она разрешила Семёну себя проводить: сейчас бы он шёл рядом и время от времени делал неловкие попытки как бы нечаянно дотронуться до неё при ходьбе.
Её передёрнуло от омерзения.
Словно бы стремясь убежать от неприятного видения, она ускорила шаг, и впереди уже показался родной двор, когда к ней неожиданно подошёл Он.
Привет, сказал Он.
Его голос был низким, уверенным и каким-то проникновенным. И хотя на вид Ему можно было дать все тридцать, она остановилась, и с вызовом посмотрев Ему в глаза, ответила тоже на «ты»:
Привет.
Он улыбнулся и сказал:
Слушай, мы тут с друзьями первый раз приехали в ваш город, не подскажешь где здесь можно вкусно поесть?
Назойливые родительские предостережения о том, что нельзя разговаривать с незнакомцами как-то сразу вылетели из головы. После общения с неказистыми одноклассниками, Он казался таким сильным и мужественным, что у неё ни на миг не возникло сомнений в Его порядочности. Тем более, когда отец наставительно стращал её всякими бандитами, он всегда делал акцент на «лицах кавказской национальности» а этот красивый мужчина был однозначно русским.
Она с воодушевлением принялась рассказывать ему о местах их города «где можно вкусно поесть», в которых сама никогда не бывала, а просто знала об их существовании со слов старших подруг. Он внимательно слушал, кивал и время от времени как бы между делом говорил её комплименты, от чего в груди у неё поднималось приятное тепло.
Вскоре она уже была полностью в Него влюблена, и когда Он попросил проехать с ним на машине и составить компанию за ужином, она, не раздумывая, согласилась.
Словно волшебник, незнакомец махнул рукой, и возле них тут же остановилась, невесть откуда вырулившая, иномарка с тонированными стёклами.
Он открыл перед ней дверь, вежливо пропуская вперёд, и лишь усаживаясь на заднее сиденье, девочка начала ощущать смутное беспокойство, которое моментально переросло в панический страх, когда он сел рядом и, враз изменившимся тоном, приказал водителю:
Всё, погнали быстрей.
***
Первые три дня её пристёгивали наручниками к батарее.
Сначала она пыталась кричать и звать на помощь, но лысый её избил, а потом объяснил, что кричать бесполезно, поскольку она в подвале дома, который находится далеко за городом. Лысый сказал также, что если она не перестанет орать он пристегнёт ей обе руки за спиной, а в рот засунет свои носки и заклеит сверху скотчем. После этого она перестала кричать и начала тихо плакать, слёзно умоляя отпустить её домой.
Ты пойдёшь домой тогда, когда твои родители за тебя заплатят, заявил лысый. А пока сиди тихо и делай, что говорят.
Потом пришёл толстый и, не говоря ни слова, её изнасиловал. Вслед за ним то же самое сделали бородатый и белобрысый.
Потом снова приходил лысый, он приносил бутерброды и чай. Лысый был единственным из всех, кто её не насиловал, а только бил.
Ей было всего пятнадцать и до похищения она была девственницей, но сейчас происходящее уже не пугало её так, как в первый день, потому что после того как те трое закончили своё дело, белобрысый сделал ей укол, от которого ей стало очень хорошо.
Перед уколом белобрысый пообещал, что ей понравится, и ей действительно понравилось. Он приготовил инъекцию у неё на глазах.
Сначала мне, сказал он, засучивая рукав.
Делая себе укол, белобрысый выдавил лишь половину шприца.
Остальное тебе, моя сладкая.
Не надо, пожалуйста, чуть слышно всхлипнула она.
Сил на сопротивление уже не осталось. Лёжа на грязном матрасе, абсолютно голая, с пристёгнутой к батарее рукой, она меланхолично наблюдала, как белобрысый вкалывает в её здоровые вены наркотик.
Ну как же «не надо», детка? сказал он. Тебе ведь больно и страшно. А теперь боль уйдёт, и скоро ты обо всём позабудешь.
Он жадно поцеловал её в губы и прежде чем уйти, изнасиловал снова.
На следующий день пришёл лысый и установил треногу с видеокамерой. Затем пришли толстый и бородатый. Они приказали ей одеться и привести себя в порядок:
Слушай сюда, шкура, говорил толстый, сейчас ты сядешь на этот стул и скажешь следующее: «мама, папа, я жива, спасите меня! Сделайте то, что они просят, умоляю вас!». Ты должна сказать это как можно убедительнее, иначе я сломаю тебе руку, поняла?
Они записали видео, забрали видеокамеру и ушли. Лысый принёс еду и поменял ведро. После первого избиения он с ней почти не разговаривал и вёл себя так, будто она была каким-то животным в зоопарке.
Вечером второго дня вернулся белобрысый и снова сделал ей укол. На этот раз в шприце было чуть больше жидкости и, наслаждаясь новыми ощущениями, девочка в последний раз вяло испугалась произошедшего далее.
На третий день страх ушёл окончательно, осталось лишь томительное ожидание нового укола. Укола, ставшего для неё самым важным событием в жизни всего после двух повторений.
На четвёртый день с неё сняли наручники и больше к батарее не пристёгивали. Впрочем, о побеге она даже не помышляла, теперь она думала лишь об очередной дозе и о призрачной надежде на то, что со временем всё как-нибудь само собой разрешится.
Тебе надо помыться, сказал лысый, иди за мной.
Она послушно поплелась вслед за своим надзирателем. Они поднялись по ступенькам и очутились на первом этаже большого дома. Она хотела было спросить лысого, где они находятся, но вовремя спохватилась.
Лысый открыл перед ней дверь в ванную и сказал:
Мойся, только чтоб никаких глупостей.
«Какие ещё глупости?», устало подумала девочка.
Она медленно разделась и включила душ. На полочке возле лейки она обнаружила бутылку с шампунем и кусок мыла. Тщательно намылившись, девочка старательно смыла с себя всю накопившуюся за прошедшие кошмарные дни грязь.
Лысый открыл дверь и, не глядя на неё, положил на кафельный пол полотенце и одежду.
Надень потом чистое, купили тут для тебя, фыркнув, сказал он.
Девочка тщательно вытерлась и подавила рвавшийся наружу крик боли. Её юное тело было сплошь покрыто синяками, после многократных изнасилований между ног саднило и пульсировало. Тихо всхлипывая, она натянула на себя новое кружевное бельё и красное платье.
***
Отлично, сказал белобрысый, ну-ка повернись, детка, дай я получше тебя рассмотрю.
Она не сомневалась, что кружевное бельё и красное платье купил ей он. Он был всё таким же обходительно уверенным, каким был в момент их первой встречи. Он так же мило улыбался и нагло её разглядывал, как и перед тем, как посадить в машину и навсегда лишить нормальной жизни.
Давай, раздевайся, скомандовал он, стягивая с себя штаны.
А укол?
Белобрысый расхохотался.
Укол? Какой укол?
Пожалуйста, взмолилась она.
Он захохотал ещё громче.
А давай-ка ты, милочка, заработай. Ну! Покажи мне, что ты заслуживаешь укола! сказал он, развалившись в кресле.
Быстро сняв платье, она подошла и встала перед ним на колени
***
День за днём происходило одно и то же. Пленница совсем потеряла счёт времени и даже не догадывалась, что с момента её похищения минуло уже две недели. Её родители получили послание и срочно пытались собрать немыслимую для них сумму. Обойдя всех знакомых, и заняв деньги у всех, кто мог дать, они, наконец, связались с похитителями и сообщили размер суммы, которую удалось собрать.
Тогда их дочери отрезали мизинец, тщательно упаковали в конверт и подбросили в почтовый ящик.
Прилагаемая записка гласила:
«Пока не найдёте деньги, будете получать её по частям»
Надо сказать, что когда бородатый и толстый заговорили о необходимости резать пальцы, белобрысый до последнего уговаривал своих подельников этого не делать.
Братан, ну зачем уродовать девочку? возражал он. Мы ведь можем продать её Амиру, если родители не выкупят.
Амиру мы её и без пальцев продадим, сказал толстый. Много он за неё уже всё равно не даст, ведь мы её распечатали, а ты вдобавок ещё и на иглу посадил!
К тому же родители по любому заплатят больше, надо только дать им понять, что мы не шутим, добавил бородатый.
Лысый в разговоре не участвовал и молча играл в тетрис, а она лежала на кровати и отстранённо слушала, будто речь шла вовсе не о ней, а о ком-то другом. Наркотик превращал её жизнь в сказочно интересный сон с закрученным сюжетом голливудского фильма, в котором она играла главную роль.
Перед «операцией» белобрысый сделал ей ещё один укол.
Извини, дорогая, я не смог их отговорить, сказал он и, щёлкнув кусачками, лишил её пальца.
Осознание происходящего пришло вместе с болью. Она истошно закричала, и где-то наверху включили громкую музыку. Бородатый крепко её держал, пока белобрысый останавливал кровотечение и тщательно перевязывал страшную рану. Потом ей дали какие-то таблетки, от которых боль притупилась и вскоре она крепко уснула.
Через неделю ей отрезали ещё один палец.
Печально покачивая головой, белобрысый любезно предложил ей выбрать: убрать для симметрии мизинец на другой руке, или отсечь безымянный на той же, чтобы на одной кисти у неё осталось их только три.
Мне очень жаль, дорогая, но придётся это сделать, говорил белобрысый, видишь ли, твои родичи никак не хотят заплатить за тебя требуемый выкуп, а все мы здесь, по сути, такие же заложники обстоятельств, как и ты, детка. Такова жизнь Сожалею, но я вынужден это сделать.
Под действием наркотиков, она с трудом воспринимала происходящее, но общий смысл его тирады всё-таки уловила.
Режь безымянный, крикнула она и расхохоталась.
Ещё через неделю, её родители собрали требуемую сумму и передали похитителям. Для этого им пришлось продать квартиру.
***
Глубокой ночью в паре километров от жилых кварталов девочку вытолкнули из тонированной иномарки на обочину, и она, шатаясь, побрела в сторону дома, где раньше была их, ныне проданная, квартира.
Дойдя до жилого массива, она в изнеможении уселась на разбитый бордюр, уткнулась лицом в колени и начала засыпать.
Девушка, что с вами? Вам плохо?
Она медленно подняла голову и обернулась.
Её ещё совсем недавно юное и миловидное лицо превратилось в жуткую физиономию законченной наркоманки. Под глазами залегли противоестественные для пятнадцатилетней школьницы мешки, из носа свисали застывшие сопли, а губы распухли и кровоточили.
Перед ней стоял молодой человек в военной форме. Он в удивлении раскрыл рот, собираясь спросить что-то ещё, но запнулся. Хмурясь, он оглядел её с ног до головы, задержав взгляд на пожелтевших синяках в районе предплечий и изувеченной руке.
О господи, что эти звери с тобой сделали, с жалостью пробормотал он. Идём, я отведу тебя в больницу.
Ничего не говоря, она попыталась встать, но не смогла.
Молодой человек взял её на руки и бережно понёс в больницу.
Груз 200
Сынок, я прошу тебя, не надо! Подумай о нас с матерью, пожалуйста!
Начав с традиционной прелюдии ни о чём, отец вскоре завёл привычную шарманку о главном. Неделю назад сын объявил родителям о своём решении ехать на войну и теперь они капали ему на мозги каждый божий день, пытаясь отговорить от патриотичного намерения защищать Родину.
Мать в этих разговорах почти не участвовала, она просто сидела рядом и смотрела на него так, будто он стоит перед ней с заряженным пистолетом и целится в голову. Этот её вид, надо полагать, имел цель передать ему всю глубину её страданий без слов, а для того чтобы абсолютно точно дать понять, что от него требуется, чтобы эти страдания прекратить, мать время от времени кивала головой в такт отцовским речам и слабым голосом произносила: «совершенно верно».
Сын, ты уже отслужил срочную службу и больше ты Родине ничего не должен. Этот военный конфликт локальный и в нём принимают участие профессиональные службисты.
Я тоже профессиональный, как ты говоришь, службист, папа, резко ответил он, поскольку заключил контракт, если ты не помнишь!
Отец рассвирепел и ударил ладонью по столу.
ДА ТЕБЯ ЖЕ ТАМ УБЬЮТ, ГЛУПАЯ ТЫ СВОЛОЧЬ!
На сегодня с него было достаточно, сын резко встал из-за стола и направился к выходу. Вмиг сменив тактику, отец вскочил вслед за ним, схватил за локоть и жалобно проговорил:
Сынок, прости! Я не хотел пожалуйста, давай поговорим
Но молодой воин резко вырвался и вышел в подъезд, хлопнув дверью.
Задолбали, задолбали! в сердцах повторял он, спускаясь по лестнице.
В тот день он сначала пошёл к друзьям, а после слонялся по городу до поздней ночи, пока не наткнулся на истерзанную девочку.
Когда он отнёс её в больницу, ему пришлось пробыть там ещё несколько часов, отвечая на вопросы милиции и много раз пересказывая обстоятельства, при которых он обнаружил потерпевшую.
Ты военный? спросил милиционер, будто этого не было заметно по его форме.
Контрактник, сухо ответил он.
Из Чечни?
Пока нет, только собираюсь.
Правильно, братан, мочить их надо, гадов. Глянь, что с девочкой сделали, твари сказал милиционер, который был почему-то уверен, что надругательство над потерпевшей совершили именно чеченцы.
Впрочем, в том же самом был уверен и он сам, поэтому вернувшись ранним утром домой, он с порога заорал на отца:
Не смей меня больше отговаривать! Не смей! Ты знаешь, что они творят? Знаешь, что делают?! Знаешь, где я только что был и что видел?! Знаешь?!
Перескакивая с одной недосказанной фразы на другую, он крикливо заговорил об изнасилованной и избитой девочке с отрезанными пальцами, которую по их с милиционером мнению, два месяца истязали чеченцы.
Хорошо, хорошо, сынок, не надо так кричать, тихо проговорил отец. Ты приляг, поспи сейчас, а после спокойно всё расскажешь.
Позади него стояла мать и смотрела своим фирменным взглядом, молчаливо давая понять, что произошедшее никак не отменяет того факта, что своим намерением ехать на войну сын собирается лишить её жизни.
Досадливо морщась, он прошёл мимо них в свою комнату.
Может, покушаешь сначала, осторожно заглянул к нему отец.
Да оставьте вы меня в покое! Не хочу! крикнул он.
Отец торопливо притворил дверь и увёл из коридора мать.
Убедившись, что к нему больше никто не пристаёт, он закрыл глаза и вскоре забылся пьяным сном.
Молодой человек проспал почти весь день, а вечером выйдя из комнаты и сходив в туалет, сразу понял, что родители уже готовы продолжать капать ему на мозги. Отец с матерью сидели за столом и делали вид, что смотрят телевизор. Оно постоянно начиналось именно так. Сперва они претворяются, что как бы не обращают на него внимания, занимаясь домашними делами, а потом возникает какая-нибудь отвлечённая тема, из которой отец плавно переходит к процессу отговаривания его от службы по контракту.
Военный сходил в туалет, наскоро умылся и, выйдя в прихожую, сразу стал обуваться. Он не хотел слушать всю эту опостылевшую муть снова. Ему оставалось быть на гражданке меньше двух недель, и он никак не мог позволить родителям опоганить своими назойливыми разговорами эти последние вольные деньки.
На этот раз первой заговорила мать:
Сынок, ты куда опять уходишь? Ты совсем не хочешь проводить с нами время? За что ты нас так ненавидишь? Ты ведь даже не поел ничего, быстро тараторила она, словно опасаясь, что не успеет сказать всего, что хотела до того как сын уйдёт.
К тому же, ты давеча говорил о каком-то происшествии ночью, из-за которого пришёл домой лишь под утро. Я думал, ты хочешь нам рассказать о нём подробнее, мрачно добавил отец.