Вдруг ладони зажгло невидимым пламенем: тысячи иголочек-огоньков заиграли, запрыгали от кончиков пальцев до запястий. «Вот оно! Началось! пронеслось в голове юного послушника. Слава Тебе, Господи!» И Ник схватил карандаш. Фразы медленно стали всплывать в голове и стихотворными строками ложиться на пожелтевшую измятую страничку:
Наш милый сын! Приветствуем тебя!
Сегодня Мы Завесу открываем,
Чтоб много разъяснить любя,
И быть тебя послушным призываем
Исполнить Наш завет! Сегодня ты
Опасности невероятной жертва,
Но все твои прекрасные мечты
Спасём и воплотим. Не просто смертный
Ты, мальчик! Нет! Небесное Дитя,
Рождённое для Высшего Свершенья,
Совместно с Богом своего Творенья,
Которое замыслил ты шутя
В своём первоначальном воплощенье.
Ты Магнус Горнвальд в прошлом бытии!
Ты искупить пришёл деяния свои
Своим Последним и Великим воплощеньем.
Надеемся, сей раз заслужишь ты прощенье!
Ты победишь уродливое зло,
Которое в неведенье содеял.
Его ты в книгах семена посеял
Теперь твоё творенье ожило:
Игуменом Плеоном возродилось
И над землёю теменью сгустилось.
Он создал монастырь, но лишь названьем
Сим ложно пользуется это зданье
Притон богоотступников и палачей!
Сюда попал ты, чтобы Свет пролился
И истинный здесь Божий дом родился,
И приютил родных своих детей!
О сколько зла и горя создал Горнвальд!
Но милость Божьих Ангелов безмерна:
Он всё же чтил в душе мир Бога Горний.
В нём и теперь царит Любовь и Вера!
Так вот, ты Нас послушай, мальчик милый!
Чтоб обрести невиданную силу
И наказанье плетью превозмочь,
Вдыхай потоки Света ты всю ночь!
С Небес, вообрази, дождь золотой польётся,
И с вдохом пусть он входит в плоть твою,
И в клетке каждой эхом отзовётся.
Лучи пусть Тело Света создают.
Так обретёшь ты качества его!
Пусть тьму погубит Света волшебство!
Пусть Чудотворцев славных имена
Григория и Николая вспомнят!
Пусть затрепещет завтра сатана
И Херувимы гимн Творцу исполнят!
А Мы за сим прощаемся с тобой!
Теперь усердно Тело Света строй!
Твои Ангелы-Хранители.
Не веря своим глазам, что написал такое собственной рукой, Ник перечитывал ангельское послание, всё время спрашивая себя, действительно, ли это слова Ангелов, а не плод его поэтического воображения, разыгравшегося под гнётом столь тягостных жизненных обстоятельств. И, быть может, он, желая утешить себя, выплеснул в пылу отчаяния весь этот бред! Но нет! Как же быть со страничкой из Псалтири, покалыванием ладоней, таким отчётливым, таким ярким, что просто нельзя не заметить нестерпимое их горение и лёгкую боль, пронизавшую, казалось, каждую поринку кожи?! Это-то уж, точно, не бред! Выходит, ангельское перед ним послание! Ангельское! Да! И он, Ник, когда-то писатель Магнус Горнвальд, в прошлой жизни наломал дров и теперь пришёл очистить мир от создания своего собственного воображения Плеона! Невероятно! Ему дали шанс всё исправить, ведь он чтил всегда мир Горний, наверное, поэтому и Горнвальдом звался когда-то! Но как могло его воображение ожить и превратиться века спустя в реальность? Уж не чудотворцем был этот Горнвальд, не волшебником ли? То есть он сам, Ник, как сказали Ангелы. Нет, всё это слишком невероятно, чтобы быть правдой! И всё же
Придя в себя после волнующих размышлений, послушник решил действовать, ведь на рассвете ему предстоит жуткое испытание смертью. Главное, он теперь знал многие вещи, которые, правда, еле укладывались в его голове, но всё же, оказывается, когда-то были частью его жизни или цепи жизней. Ник почти уже не боялся предстоящего. Он вдруг поверил в своё предназначение, узнав в эту ночь цель своего пребывания на Земле. Он понял, что знает свой путь, но вполне отдавал себе отчёт в том, что знать путь и пройти его не одно и то же. Завтра отменить нельзя. И с этим надо смириться.
Свеча на тумбочке как-то особенно громко затрещала и вмиг погасла. Ник оказался в кромешной темноте, но это не смутило его. Послушник поудобнее устроился на жёсткой кровати: сел, скрестив ноги, как-то весь вытянулся, словно стараясь ближе быть к Небу, и начал воображать идущий сверху поток яркого золотистого света, который на пути своего следования к земле вдруг собирается в узкий тугой снопик и пронизывает голову в области макушки. Ник вдыхал его будто носом, но поток входил всё же через воображаемое отверстие в голове. На выдохе, который почему-то хотелось сделать через рот, будто обливая всё внутри, золотистый свет входил в каждую клетку и затем пробивался из каждой поринки кожи наружу тонкими густыми лучиками, окружая тело плотным коконом. Ник видел себя в своём воображении окутанным тонким одеянием из световых нитей и с каждым новым вдохом уплотнял его снова и снова.
Занятый этой работой послушник не заметил, как в узенькое оконце начали пробиваться первые рассветные лучи. В замочную скважину кто-то с чрезмерным усилием всадил огромный ключ и резко два раза повернул. Дверь истошно скрипнула и распахнулась. В узкий проход втиснулись, наклонив головы, один за другим тучные братья-конвоиры и в ужасе попятились, чуть не сбив с ног брата Анила Гремучую Змею, входящего третьим.
Где мальчишка, болваны? бросил взгляд на кровать, где никого не было, Анил. Прокараулили, уроды! Обыскать келью! сквозь зубы процедил брат-соглядатай. В Астусе сгною, если не отыщете! было последнее, что он выдавил из себя, злобно резанув взглядом обоих.
Те изумлённо переглянулись и опустили головы.
Ник был потрясён не меньше. Он замер на кровати и не знал, что ему делать. Монахи-конвоиры принялись неуклюже метаться по крохотной келье, едва вписываясь в неё своими необъятными размерами, и заглядывать в шкафчик и тумбочку, в которые едва ли мог поместиться годовалый ребёнок, а не то что двенадцатилетний отрок!
Ника разбирал смех: он еле сдерживал накатывающие спазмы хохота, которые вот-вот вырвутся из-под контроля. Один из монахов, совсем сбитый с толку нелепостью поставленной перед ним задачи, уселся на кровать вплотную с Ником и в отчаянии схватился за голову обеими руками. Другой залез под кровать и долго там приходил в себя, пока до него не дошло, что своей тушей он раздавил мышь. Монах вылетел обратно, крепко выругавшись. Вытянув из-под Ника одеяло и подушку, конвоиры окончательно убедились, что ни на кровати, ни под кроватью, ни в шкафчике, ни в тумбочке дерзкий отрок не обнаруживается, и вмиг поняли, кого на самом деле сегодня принародно выпорют. Обречённые, они покидали келью, медленно пятясь к выходу и обводя её недоумёнными и полными суеверного ужаса взглядами.
Ник торжествовал, глядя на своих тюремщиков в упор и не получая от них ни единого знака в ответ. «Спасибо Вам, милые Ангелы-Хранители! Спасибо Тебе, Господи! Вы спасли меня!» всё ещё с трудом веря произошедшему, шептал Ник и бесконечно крестился.
Глава 3
ЭКСТРЕННЫЙ СОВЕТ
Шестеро монахов расположились в высоких креслах за невероятно громоздким круглым столом. Шёл экстренный совет. Владыка Плеон, восседавший на своём троне чёрного бархата, был вместе с троном сейчас выше всех присутствующих. Он, нервничая, буравил взглядом каждого сидящего был бледен и скрипучим осипшим голосом произнёс:
Начнём, братья! Я созвал всех вас по одному архиважному делу, касающемуся нашего с вами будущего! Будущего нашего монастыря! Вчера я обнаружил пропажу рукописного документа ценности неимоверной. Его пропажа для всех нас означает начало краха нашего господства в монастыре и в известной степени за его пределами. Крах! Вы понимаете?! Крах! Крах!
Плеон произнёс последние слова, прокаркав, как старый ворон перед грозой.
Нет, вы не понимаете, братья! сверкнув выцветшими радужками когда-то стальных глаз, окинул он взглядом вмиг окаменевшие под его тяжестью физиономии братьев. Если рукопись попадёт к нашим врагам, вы отдаёте себе отчёт в том, что с нами со всеми будет? А я думаю, что именно враги завладели этим неимоверным сокровищем! Кто был вчера утром назначен убирать мою келью? как-то особенно, на визжащих истерических нотах, владыка Плеон пропищал сорвавшимся беспомощным голоском.
Воцарилось всеобщее молчание. Тишина давила на уши, спрятанные под длинными прядями распущенных волос. Монахи понуро повесили головы, затем как по команде вскинули их одновременно, устремив взоры на говорящего. После некоторой заминки брат Анил Гремучая Змея процедил сквозь зубы:
Подкидыш Ник
Сбуробив складки на лбу, владыка Плеон, казалось, сфокусировал во взгляде весь запас гнева, клокотавший в недрах его тщёдушного существа, и со всей мощью разразился, как грозовая туча, градом эмоций:
Обыскать его келью! Затем пожизненно замуровать в Астусе! Пожизненно! И больше никаких приёмышей! Слышите! Никаких! Провести расследование! Все, кто хоть слово произнёс с ним со вчерашнего дня, в Астус! В Астус пожизненно! Информация не должна пройти за стены монастыря! Это смерть! Это наша, моя смерть!
Владыка Плеон, плюясь, выкрикивал фразы то словно сиплым кукареканьем, то, срываясь на цыплячий писк. Он встал на специально приделанную ступеньку кресла-трона и размахивал обеими руками в широких рукавах рясы, как коршун, готовящийся подлететь и заклевать свою жертву. Наконец он выдохся и, обессилев, сел, откинувшись на спинку кресла, и долго сидел так, закрыв глаза.
Монахи-советники не смели нарушить долгожданную тишину и только переглядывались между собой. Наконец четверо из них почти одновременно кивнули брату Анахриону, чтоб тот высказался по очередному вопросу. Советник Анахрион кашлянул и, дождавшись, когда владыка изволит поднять веки, начал:
Ваше Святейшество владыка Плеон, Ваше приказание будет исполнено сегодня же! Но есть ещё не менее важный вопрос, который здесь немедленно должен быть озвучен.
Говори, Анахрион! Что там ещё стряслось? недовольно буркнул верховный иерарх, выпучив белёсые глазки.
Вчера вечером вернулся наш человек из Центра с ошеломляющей вестью. Ваше Святейшество, там готовят Вам замену, и вскоре новый иерарх должен занять Ваше место, что для нас совершенно недопустимо.
Кто он? резко перебил говорящего владыка Плеон.
Понтий. Из новых. Мы ходатайствовали. Отклонили его кандидатуру, ссылаясь на молодость лет: ему только сорок. Но всё тщетно. Центральные владыки неумолимы. Понтий прибудет вскоре. Через месяц, не позже, по нашим данным. Что предпринять нам, о наш владыка?
Ни в коем случае не допускать его сюда, вот что! Пусть не доедет. Как сбить человека с пути, не мне вам подсказывать. На ваше усмотрение, Анахрион. Действуйте! Пусть тень упадёт на кого-нибудь из центральных фигур, пусть наша провинция останется ни при чём. Не мне вас учить! Повторяю: сами! взвизгнул карлик и с силой ударил ногой по ступеньке. На мгновенье эхо грохотнуло в Соборной зале, и всё опять стихло.
Будет исполнено, Ваше Святейшество! кивнул брат Анахрион и уселся, шумно выдохнув.
Следующим встал для доклада монах Альпеций, поставленный блюсти доброе имя монастыря в городских средствах массовой информации.
А у тебя-то что? опередил вечно пространные речи брата Альпеция владыка Плеон. Не уж-то и газетчики с телевизионщиками на нас хвосты поднимают?
Нет, владыка, я не об этом, поклонился монах. Я о слухах. Ходят слухи вот уже больше полугода, что будто монастырь наш проклятое, гиблое место. Находят-де на кладбищенских окраинах трупы монахов, а то и горожан каждый месяц и всякий раз как нарочно в самое полнолуние!
Больше полугода слухи ходят, говоришь! раздражённо взвизгнул владыка. А ты мне только сейчас докладываешь! Смотри у меня! Каждый шепоток, даже детский лепет о монастыре не должен пройти мимо моих ушей! А твоих тем паче! Понял! Иначе Ну, ты знаешь меня и карлик хлопнул об стол ладошкой с когтистыми кривыми пальчиками, гневно вперив налитые кровью глазки в растерянную физиономию монаха Альпеция, который никак не ожидал подобного выпада иерарха.
Понял, вполголоса произнёс брат Альпеций, поспешил поклониться и, желая выказать послушание, сел, старательно выпрямившись, будто прилежный школьник за партой.
Владыка Плеон странно самодовольно улыбнулся, так что слюнка сбежала вниз по чрезмерно выступающему вперёд остренькому подбородку и плюхнулась на стол. Карлик смахнул плевок широким рукавом рясы и замер, пристально оглядывая присутствующих. Вдруг он взглядом зацепился за опускавшего сегодня всё время глаза брата Анила Гремучую Змею и с ехидцей стал выспрашивать:
Али вину за собой чуешь, братец Анил? Али что худое против владыки своего замыслил?
Не успел иерарх произнести грозное «говори!» и сорваться на истерический цыплячий писк, как брат Анил проронил (про себя попрощавшись в десятый раз за сегодняшний день со своим местом в Совете да и вообще с этим миром, зная кровавые пристрастия своего хозяина к изощрённым наказаниям, которые тот применял ко всем виновным без исключения).
Послушник Николай исчез из своей запертой кельи, которую братья-конвоиры стерегли всю ночь. Обыскали всё не нашли
При этих словах иерарх во весь свой ростик поднялся в тронном кресле и, побелев, на мгновенье замер.
Как?! вдруг взревел он не своим голосом. Как исчез из запертой кельи со сторожами?! Как не нашли?! Нет, для одного дня это слишком много плохих новостей! Слишком! Брат Анил! Ты отвечаешь головой за поимку подкидыша, иначе ты меня знаешь! Пожалеешь, что родился на свет! Сгною в Астусе! Найти подкидыша и ко мне на допрос его! Понял! Все вон теперь! Все вон! Оставьте меня одного!
Не успев окончить гневную свою тираду, владыка Плеон вздрогнул от истошного скрипа массивной двери. Худощавый привратник, личный секретарь владыки, едва просочился через обозначившийся проём и высоким, чуть ли не женским, голосом, выпучив глаза, возвестил, растягивая фразы:
Ваше Святейшество, чрезвычайное событие!
Владыка раздосадовано бросил:
Говори, Физоний, при всех говори: у меня нет секретов от Совета! и снисходительно улыбнулся, окидывая взглядом притихшую братию.
Просит убежище в монастыре и Физоний прикрыл тонкими пальцами широкий рот с пухлыми губами, бывший «покойный» профессор, воскресший из мёртвых, так сказать
За столом прошелестел лёгкий смешок, и владыка одёрнул весельчака:
Не сметь! Растолкуй брат Физоний, что-то не возьму в толк, о чём ты?
Вчера в храме Архистратига Михаила отпевали безвременно ушедшего из жизни профессора Грымова, но вдруг случилось чудо: профессор ожил и сел во гробе. У многих присутствующих старушек обмороки случились. А одна упала и убилась об пол не спасли Профессор Грымов, увидев монахов наших, пришедших сопроводить усопшего на вверенное нам Северное кладбище, покинул гроб свой и принародно взмолился о приюте, уверяя, что какая-то нечистая сила гонится за ним, чтобы похитить его душу. Пришедшие проводить коллегу в последний путь профессора успокаивали Грымова, предлагая поехать с ними в психиатрическую клинику Цезарева. Но всё безуспешно! Он никак не отреагировал на их уговоры и твердил всё время о якобы преследующей его нечистой силе, угрожающей ему смертью. Наши монахи сжалились над стариком и привезли его сюда
Постой, братец, ты же сказал о безвременно ушедшем профессоре, а теперь говоришь о каком-то старике. Растолкуй, что-то я тебя не пойму, зацепился за слова секретаря вечно подозревающий всех и вся карлик, усматривающий в любых мелочах подвохи и оскорбления.