Ночью в поезде я плакалась сестре, что некрасива. «Неправда, сказала Вера. У тебя красивая улыбка и чудесные волосы». «Ну да, уныло согласилась я. Как у лошади: зубы и грива». Сейчас, водя щеткой по своей гриве, я подумала, что сестра не так уж неправа. Шмотки на мне ужасные, а еще я сутулюсь, но я вовсе не безнадежна! Если бы не эти тоскливые, недоверчивые глаза беглянки из концлагеря Я могу шутить, улыбаться, но глаза мои остаются печальными. Алексин держит меня мертвой хваткой, как краб, которого оторвали и выкинули, а клешня осталась
А где Верка?
Я едва не выронила щетку. В распахнутой двери стоял привлекательный светловолосый мальчишка лет пятнадцати. Все комплексы бедного изгоя всколыхнулись разом, и я смогла лишь что-то промычать. Незнакомец развернулся и ушел. Через пять секунд вернулась Вера с дымящейся кастрюлькой в руках.
Какой-то парень заходил, небрежно сказала я. Наверное, Артем. Спрашивал о тебе
Вера бросилась на лестницу, я за ней. Услышав свое имя, Крапивин остановился на площадке между этажами.
Чего ты ушел? Семечками-то угости.
Вот еще, сказал он и, поднявшись, отсыпал Вере полный кулак. От мамани привет.
Вечером ждем.
Маманя придет, а я не могу.
Занято-ой! усмехнулась Вера.
Артем помолчал и деловито сообщил:
К Марго пойду.
Когда мы вернулись в комнату, Вера поинтересовалась:
Как тебе Артем?
Не знаю, честно ответила я. Даже «привет» не сказал.
Он парень простой. Познакомитесь
Крысавка вернулась с работы и шумно возилась за стеной. Вера прошептала с озорными огоньками в глазах:
Сейчас поест, вылижет свою каморку, дверь распахнет, чтобы все видели, какая она чистюля, ноги на подушку задерет и будет любоваться.
Я прыснула. Почему все старые девы такие ненормальные?
Внезапная мысль кольнула меня: Крысавка старше Веры на десять лет, но ведь и Вера уже Нет, конечно, Вера не идет ни в какое сравнение, но ведь и ей уже двадцать восемь! Какой-нибудь дурак, который ее совсем не знает, может сказать, что и она старая дева. Почему? Почему Вера до сих по не замужем? Ведь три года назад, когда она приезжала в отпуск, она была влюблена и любима!
«Это мне один человек подарил». «А он откуда взял?» «Он моряк. Привез из-за границы». «И подарил тебе?..».
Куда делся тот моряк? Ведь это не Гришка Афанасьев, который донес нам сумки, сомнений быть не может. Что произошло у Веры с ее любимым? Почему сегодня нас никто не встречал?
Я спросила другое:
Где твой крестик?
Вера непроизвольно дотронулась до шеи.
Лежит где-то нитка порвалась.
Мы вышли на общий балкон. Закрыв глаза, я вдыхала терпкие запахи лета и лениво размышляла: «Почему поселок называется Сухой Самаркой? Здесь же три реки! Самара, Татьянка и Волга».
Сестра помахала кому-то рукой. С земли ей ответила маленькая женщина средних лет. Я поняла, что это и есть Люда Крапивина.
Под воображаемыми брызгами уже стояла бутылка вина.
За приезд, сказала тетя Люда.
Я наблюдала с дивана.
Они дружат, несмотря на большую разницу в возрасте, и никто в них пальцем не тычет; а нас с Янкой за несчастные три года готовы были живьем сожрать!..
После первой рюмки лицо тети Люды разрумянилось.
Что, Ань, с сестрой-то лучше будет?
Конечно.
Сестра это тебе не тетка, глубокомысленно продолжала Крапивина. С теткой, небось, плохо было?
Я не ответила. К счастью, женщина уже увлеченно обсуждала с Верой какого-то Пантелеева из соседнего отдела.
Плохо ли мне было с теткой?..
Никогда не забуду ее слова: «Пусть пр-риезжают мама, сестра и забир-рают тебя! Сил моих больше нет! И дяде Боре: Еще двадцать р-родственников пр-ритащи!». А ведь сама затеяла эту «благотворительность». Как часто она твердила мне, что я в их доме чужая!..
Крапивины жили рядом со школой, в «однушке» на первом этаже. Дверь нам открыл Артем. Уже вернулся от своей Марго?..
Так и знал, что всем табором притащитесь, проворчал он.
Но в глазах его была улыбка.
После чая мы стали смотреть фотографии. На одной из них яркая черноволосая девчонка, похожая на цыганку, смеялась прямо в объектив.
Моя телка, почему-то вздохнув, сообщил Артем.
Рита?
Да. Но не та, про которую ты думаешь. Это долгая история.
Я не проявила любопытства. Алексин научил меня сдержанности.
Крапивин захлопнул альбом.
Проветримся?..
Вечер был душным. Серые сумерки звенели от комарья. Мне еще предстояло узнать, какие зверские на Сухой комары: шишки от укусов не сходят неделями.
Смотаюсь за Юркой, решил Артем.
Через пару минут он вернулся:
Струсил! Тюфяк
Я совсем не удивилась. Со мной всегда так.
У тебя парнишка был? внезапно спросил Артем.
Да, ответила я. Кир.
Мне так хотелось, чтобы это было правдой
Теперь будет Юрка, сказал Крапивин.
Он же струсил.
Куда он денется!..
Он никуда не делся.
Это лето столкнуло нас лбами и набило шишек.
Пазл 28. «Бомбочку привезла?»
Сентябрь 1992 г.
Алексин
До последнего казалось, что пребывание в Алексине это летнее явление. Летом всегда куда-нибудь выезжаешь, а к осени все возвращается на круги своя. И лишь когда первого сентября меня нарядили в чужую одежду, вместо привычной косы стянули волосы в «хвост» и сунули в руки букет бело-розовых пеонов я поняла, что все всерьез и надолго.
Как минимум на год.
Тетя Римма болтала со своей приятельницей, и ее слышала вся улица, а я шла молча и думала о том, что тетка подозрительно добрая сегодня. Должно быть, ей льстит, что знакомые, с которыми она здоровается по пути (а на Петровке все знакомы), могут воочию убедиться, какая она хлебосольная и самоотверженная натура не побоялась взять в дом неродную племянницу, вырвала девочку из этой «варварской» Чечни
Новая школа высилась передо мной. В ней о чудо настоящий спортзал и раздевалка со скамейками и шкафчиками, и не надо ютиться на запасной лестнице, где все удобства продавленное кресло и погнутые крючки. И никто демонстративно не заговорит при тебе по-чеченски, подчеркивая свою принадлежность к «высшей касте», как любили вытворять Джабраилов с Джанхотовым. Никто не обзовет тебя «русской свиньей» и не велит «убираться в свою Россию» потому что это и есть Россия. Пусть местные кажутся мне странными и не знают самых обыкновенных вещей (что такое черемша и тутовник), я привыкну к ним, они ко мне, и все будет хорошо
Едва я вручила букет классной даме, как меня подхватили под руки две девчонки. Одна из них, с короткой стрижкой и круглыми совиными глазами, назвалась Соней. Маленькая, похожая на куколку Лялей.
Ее Алкой зовут, но мы переделали в Лялю, скороговоркой пояснила Линючева. Она младше на год, и она такая хорошенькая.
Колесникова хихикнула. Я подумала, что тоже младше на год, но далеко не «такая хорошенькая» и, надеюсь, никто не вздумает давать мне прозвищ. Достаточно настрадалась я в свое время от «Сопли»!..
Вдруг я поймала на себе испытующий взгляд рослой девочки с косой челкой и широко расставленными глазами. Вокруг нее кольцом стояли одноклассницы и кое-кто из мальчишек, что изобличало в ней местную атаманшу. На ней были самые модные и дорогие шмотки (такое всегда чувствуется). Верхняя губа ее слегка оттопыривалась, добавляя выражение превосходства. Разговаривала девчонка отрывистыми фразами, заставляя поневоле ловить каждое слово, а иногда смеялась грубоватым смехом, больше подходящим «малому».
Это была Ларка Барыгина.
Оглядев меня с головы до пят, она повернулась к своим подружкам и что-то им сказала. Они с готовностью захихикали, и в этом угодливом смехе было столько восхищения и лести, что я тут же вспомнила Рамочкину с ее свитой.
Всю линейку Соня и Лялька пели мне в уши. Я узнала, что ближайшее окружение Барыгиной составляляют: Танька Трофимова («она вроде оруженосца»), Ирка Удальцова («главная язва и подпевала»), Анжела Демина («размалевана так, будто на дискач пришла»). Вихрастый парень с хулиганистым прищуром, который позволяет Ларке, и только ей одной, называть себя «Заей», это Семен Зайчиков («в прошлом году грабанул ларек, но по малолетству не сел»).
Когда отгремела музыка, новые одноклассники окружили меня и закидали вопросами, разглядывая с любопытством и каким-то недоверием, словно в их школьном дворе вдруг приземлилась тарелочка с далекой планеты.
А ты правда из Грозного? Ой, а где это? А там война?..
Бомбочку привезла? вылез Семен. Нет? А чего так? Из Чечни ехала могла бы и прихватить.
Зая, одернула его Барыгина, и он тут же заткнулся.
Ой, девки, я бы в этом Грозном со страху померла, закатила глаза Удальцова. И чего вы, русские, там забыли?
Мы там жили, ответила я, ощущая, как на смену приятному волнению приходит раздражение и тоска. Они ничего, ничего не понимают!..
Разве объяснишь этим жадным глазам, этим разинутым ртам, что Грозный был самым чудесным местом на земле, пока не заболел, а заболеть может каждый?! Разве поймут они, вросшие в свою Петровку и гордящиеся редкими поездками в Москву, что есть совсем другой мир, с южными цветами и деревьями, пиками нефтяных вышек, Терским хребтом на горизонте, одуванчиками с кулак величиной, ароматной мякотью абрикоса, который ты только что сорвал с ветки, теплой осенью, похожей на лето, и зимой, которая длится месяц?.. Они знают одно: Грозный город, где убивают; а многие не знают и этого, и для них Грозный пустой звук.
На прошлой неделе я была в Москве, начала Ларка таким тоном, чтобы каждому стало ясно: она, в общем-то, в Москве и живет. Издали видела чеченов. Папа сказал, что это чечены. Заросшие, дикие, вонючие
Может, это были цыгане? не выдержала я. Твой папа мог ошибиться.
Вокруг нас стало тихо.
Ларка глянула на меня с тяжелым презрением, и ее верхняя губа еще больше оттопырилась.
Мой папа, сказала она, никогда не ошибается. И я понять не могу Как вы не брезговали жить с ними рядом? Фу! Фу!..
В ушах зашумело, словно я приложила сразу две морские раковины.
Да, мы жили с ними рядом, сказала я, так же отчетливо выговаривая слова и глядя Ларке прямо в глаза. Мои родители и сейчас там живут. Чеченцы замечательные соседи. Когда нам понадобилось срочно уехать, именно чеченцы одолжили маме деньги и помогли достать билеты. Я сидела за одной партой с чеченцем. Он
Фу! прервала Барыгина, круто повернулась и пошла к школьным ступеням.
После ее «фу» толпа вокруг меня быстро рассосалась, и рядом остались только Соня с Лялькой.
Зря ты с ней спорила, вздохнула Линючева. Она тебе это припомнит.
Я все еще дрожала от возмущения, хотя сразу согласилась с Соней: не стоило в первый же день вылезать со своими амбициями и бросать вызов атаманше класса. Всю жизнь я была трусихой, и сейчас тоже струсила. Но как я могла промолчать? Я бы разом предала все хорошее, что было связано с домом: маминых и папиных учеников; Ахмеда Асхабова, который приносил мне ягоды и орехи, когда я болела; Магомеда Гамаева, который был таким же хорошим соседом по парте, как Асхабовы по дому; Фатиму Уциеву, самую отзывчивую девочку в классе, всегда готовую подежурить с тобой, помочь обметать юбку или подточить карандаш Всех, с кем провела свое детство, играла, ссорилась, смеялась, корпела на контрольных и вкалывала в пришкольном саду всех, кто не сделал мне ничего дурного и даже в дразнилках не намекал, что я «русская свинья» и должна «убираться прочь»!..
Двое мальчишек все это время стояли поодаль. Их окружала спокойная, без всякой кичливости, аура обособленных интересов. Словно среди толпы футбольных фанатов двое вдруг вздумали завести беседу о Достоевском У обоих были серьезные приятные лица. Тот, что повыше, с каштановыми волосами и благородной осанкой (его легко можно было представить в средневековом рыцарском плаще), изредка рассеяно поглядывал в нашу сторону. Почему-то подумалось, что эти мальчики особенно тот, что «в плаще», никогда бы не накинулись на меня с глупыми вопросами
Проследив мой взгляд, Соня доложила:
Кирилл Романов. Витюшка Русаков. «Наша гордость» так зовет их Инга. Они и правда супер! Кир «просто» отличник, а Витюшка вундеркинд. Ты можешь прямо сейчас подойти к нему и спросить, какое расстояние от Земли до Луны, и он тебе ответит.
Проверять я не стала сразу поверила.
Все гении чокнутые, капризно сказала Лялька. Лучше уж выйти замуж за царскую фамилию
Вперед, усмехнулась Соня. Если только Котов не убьет его на дуэли.
Крупный неуклюжий мальчик неотрывно пялился на Колесникову, и его лицо с маленькими глазками и широким переносьем выражало уныние и тоску.
А, этот урод, равнодушно ответила Лялька.
Она даже не пыталась понизить голос. Какая же она дрянь! К счастью, в этот момент магнитофон на школьных ступенях снова взвыл, и Котов ничего не услышал.
Илюха славный малый, вступилась Соня.
Лялька зевнула:
Вот и бери его себе.
У меня жених в Калуге.
Соня произнесла это с удовольствием, а я изумленно покосилась на нее. В моем представлении жених мог быть только у взрослой девушки. Я еще не уяснила, что здесь «жених» есть у каждой даже если сам он об этом не подозревает; без «жениха» здесь просто неприлично; все должны знать, кто твой «жених».
Я открыла рот, чтобы задать вопрос, который Соня явно ждала, но в этот момент Инга Валерьевна поторопила всех в класс. В толпу протиснулась запыхавшаяся девчонка. Маленького росточка, неровно остриженная, в болтающемся джемпере не по размеру. Она грызла ноготь большого пальца, и от нее несло табаком.
Ерш приплыл! радостно завопил Зайчиков на ступенях. Ерш, ты с утра похмелялась? Ерш, а кто у тебя сегодня жених?
Без особых эмоций девчонка разразилась в его сторону грязной бранью.
Зойка Ершова, вновь обдало мое ухо горячим Сониным дыханием. Ей уже шестнадцать По два года в 7-м и 8-м сидела. А мелкая, потому что курит. Она с десяти лет курит. Живет с папочкой-алкоголиком. Ты с ней лучше не знакомься. У нас ее не любят. Знаешь, что про нее болтают? Она шлюха вот что!..
Зойка пыталась выклянчить у кого-нибудь жвачку. От нее все отмахивались и с издевками гнали прочь. Она не обижалась по-видимому, она была на редкость толстокожей и продолжала ныть своим мультяшным голосом: «Ну ребя Ну дайте Я знаю, что есть Чо жилите? Инга меня сожрет Ну ребя Ну дайте». Пока наконец кто-то не сжалился и не сунул ей жвачку. Приподнявшись на цыпочки, чтобы разглядеть поверх голов, я увидела, что добрым самаритянином оказался Илья Котов.
Внутри толпа оттеснила меня от Соньки, и, пока мы поднимались на второй этаж, я оказалась позади Анжелы Деминой. Ее обтянутая коротенькой юбкой попа вертелась перед моими глазами, и вдруг я заметила страшное: сквозь тонкую материю просвечивают трусы! Конечно, Демина об этом и не подозревает, лихорадочно размышляла я, и никто из подруг ей не сказал, наверное, смеются в кулачок, а уж мальчишки!.. Что делать с такой бедой, я не знала, но в любом случае надо предупредить Анжелу. Я потянула ее за руку и, стесняясь, прошептала в самое ухо:
У тебя трусы просвечивают!
Я ожидала стыдливого «ах» и готова была оказать посильную помощь (например, заслонить от мужских глаз), но Демина, вздернув подведенную бровь, ответила холодно и высокомерно:
Ну и что такого?
Что такого?! Я смотрела на нее в обалдении. А в Грозном даже коленку боялись обнажить!.. Любая грозненская девушка старше двенадцати лет сгорела бы со стыда, а может быть, умерла на месте, если бы сквозь ее юбку просвечивали трусы. Я вспомнила, как Фатима, сидя рядом со мной, заботливо прикрывала своими фалдами мои голые колени, когда я еще не обзавелась собственной длинной юбкой, как подобает девушке, у которой начались месячные.
В Грозном все было ясно и понятно: кто ребенок, кто взрослый, кто достойная женщина, кто дурная (о таких шептались украдкой). А здесь моя ровесница сознательно надевает на себя юбку если это можно назвать юбкой через которую видны ее трусы, и считает, что так оно и надо; и никто не говорит про нее «шлюха», как про эту бедную Зойку, никто так даже не думает: позорить себя это норма!..