Шелленберг недолго находился в тюрьме после суда, так как ему необходима была серьезная операция, и в начале июня 1951 г. вышел на свободу по акту о помиловании. Он нашел себе прибежище в Швейцарии и там начал работу над своими мемуарами по контракту с известным в Берне издательским домом «Шерц ферлаг». Однако вскоре швейцарская полиция нашла Шелленберга и попросила покинуть страну. Через границу он перебрался в Италию и поселился в маленьком городке под названием Палланца на берегу Лаго-Маджоре.
Летом 1971 г. Альфред Шерц пригласил молодого немецкого журналиста Харпрехта помочь редактировать мемуары. Харпрехт (с тех пор Харпрехт опубликовал под псевдонимом Штефан Брант полный отчет о восстании 1718 июня 1953 г., который был переведен на английский язык как «Восстание в Восточной Германии», 1955) принял это предложение и приехал в Палланцу в конце августа 1951 г. Он увидел Шелленберга, больного и несчастного человека. Стоит привести описание Харпрехта:
«Худой, среднего роста, правильно одетый ничего особенного; его можно было бы принять за обходительного адвоката или бизнесмена средней руки. Его вежливость была слишком натянутой, чтобы быть безукоризненной, несмотря на природное обаяние. Его голос был мягким, но небрежность, с которой он формулировал фразы, не всегда была убедительной.
Казалось, что Шелленберг стремится завоевать симпатию собеседника с самых первых минут. Возникало ощущение, что его большие яркие глаза вопрошают: как вам нравится этот Вальтер Шелленберг, бывший шеф разведки Германии, и может ли он все еще производить впечатление на окружающих, как раньше. Если он сталкивался с возражениями в споре, демонстрировал, что способен внезапно уступать. С обезоруживающей улыбкой он начинал поддаваться точке зрения своего оппонента, капитулируя на условиях, о которых он пытался вести переговоры честно и мягко.
Эта выраженная степень восприимчивости объясняет его необычный дар интеллектуальной адаптивности, который, без сомнения, был одним из секретов его карьеры. Его исключительный талант ассимиляции, в конце концов, производил впечатление ненадежности, в то время как его почти женская чувствительность делала его таким же переменчивым в настроении, какой бывает кинозвезда, уже не уверенная в успехе».
И хотя Шелленберга беспокоили постоянные боли и он был сильно озабочен тем, чтобы раздобыть денег на покрытие своих расходов, Харпрехт полагает, что его самым горьким унижением был тот факт, что никто больше не проявлял к нему интерес, а итальянская полиция даже не позаботилась установить за ним наблюдение. Его особенное негодование вызывало то, что не он, а генерал Гелен (бывший начальник отдела Генштаба «Иностранные армии на Востоке») был приглашен американцами заниматься организацией разведслужбы, работавшей против русских. В качестве компенсации Шелленберг создал свой собственный выдуманный мир, намекая на сообщения от глав государств в изгнании, финансовую помощь от большого бизнеса и постоянное наблюдение со стороны английских и французских агентов, которые следили за каждым его шагом. Даже простая поездка в Милан была окружена аурой таинственности.
Так как Шелленберг находился в таком состоянии психики, было естественно, что он придавал большую важность своим воспоминаниям, черновик которых приближался уже к тысяче страниц. Заново переживая триумфы своей былой карьеры, он уходил от убогой безвестности своей жизни в настоящем. Задача Харпрехта состояла в том, чтобы навести порядок в черновике и помочь ему заполнить пробелы в памяти. Эта работа уже прерывалась поездкой в Испанию (во время которой Шелленберг помирился со своим давним недругом Отто Скорцени, проживавшим в то время в Мадриде), а теперь она еще замедлилась из-за быстрого ухудшения здоровья Шелленберга.
Некоторое время Шелленберг сознавал, что ему жизненно необходима еще одна операция, если он хочет избавиться от мучившей его болезни печени. Но он слишком долго откладывал эту операцию, попал в больницу слишком поздно, чтобы врачи могли спасти ему жизнь, и умер в клинике Форнака в Турине в последний день марта 1952 г.
В начале лета того же года госпожа Шелленберг вернулась из Палланцы в Дюссельдорф, захватив с собой рукопись воспоминаний. В Дюссельдорфе она встретилась с доктором Вернером Бестом, который когда-то был сотрудником ее мужа в СС, а позднее стал немецким губернатором оккупированной Дании. В то время Вест работал в канцелярии доктора Ахенбаха одного из экспертов по внешней политике нынешней Свободной демократической партии и юриста из Рура, который выступал в роли защитника бывшего помощника Геббельса Вернера Наумана, когда последний был арестован британскими оккупационными властями в январе 1953 г.
По совету Веста госпожа Шелленберг отказалась от публикации мемуаров через швейцарскую фирму и решила предложить их немецкому издателю. Фактически та их часть, которая вышла в свет, была сенсационным рассказом в мюнхенском иллюстрированном журнале «Квик», основанным на реальных событиях из воспоминаний; личность Шелленберга не раскрывалась. Статьи, которые явно были написаны «призраком», были объявлены мемуарами высокопоставленного офицера СС таинственного «полковника Z».
Причины такой анонимности неясны. Возможно, издатели «Квик» полагали, что швейцарская фирма Альфреда Шерца все еще могла притязать на авторские права или что фрау Шелленберг находилась под влиянием угроз лично ей и ее детям. В конечном счете, полная рукопись все еще не опубликованных воспоминаний была куплена Андре Дойчем у мюнхенского издательства «Квик».
Когда рукопись прибыла в Лондон в большом чемодане, она была в совершенном беспорядке. Господин Дойч сумел сверить ее часть с материалом, оставленным Шелленбергом шведскому издательству «Норштедт», и показал ее доктору Говертсу партнеру издательства «Шерц и Говертс», который поддерживал связь с Шелленбергом и его женой с 1950 г. В конечном счете, он пригласил Харпрехта приехать в Англию и изучить рукопись. Харпрехт подробно изучал материал в течение недели. Он указал на многочисленные примечания на рукописи, сделанные его собственной рукой, и с удовлетворением отметил, что это подлинный черновик, над которым он работал с Шелленбергом в 1951 г.
Летом 1955 г. меня попросили прочитать английский перевод этой рукописи. Тогда я не знал, как она попала в руки Дойча, но я был удовлетворен тем, что имеющиеся в ней факты дают возможность сделать вывод, что это воспоминания Шелленберга. Рукопись была явно написана человеком, который знал всю подноготную СД, Главного управления имперской безопасности и немецкой разведки. Все факты согласовывались с другими отчетами об описанных в ней событиях и людях, но тем не менее были достаточно независимыми, чтобы можно было предположить, что они были собраны воедино из вторых рук. Мой вывод подкрепляла мысль о том, что если кто-то набрался терпения и имел знания, чтобы сфабриковать столь полный рассказ, он приписал бы авторство человеку более известному, чем Шелленберг, и придал бы ему более сенсационный характер.
Все это менее чем достоверный факт, но я лично считаю, что Шелленберг написал (или предоставил материал таким людям, как господин Харпрехт, для написания) первоначальный черновик мемуаров и что впоследствии перевод был сделан с этого черновика. Это не перевод всей рукописи, так как один лишь ее объем вызвал необходимость сокращения, а другие пропуски и добавления, вполне возможно, были сделаны уже после того, как оригинал ушел из рук Шелленберга в 1952 г. Также не думаю, что было бы разумным считать Шелленберга достойным доверия свидетелем в тех случаях, когда его показания не могут быть подтверждены. Вполне естественно, что он представляет свою собственную роль в этих событиях в наиболее благоприятном свете и зачастую с некоторым преувеличением своей значимости.
Эти оценки важны, но то же самое можно сказать о многих других томах исторических мемуаров. На мой взгляд, они не уменьшают ценность и привлекательность изложенного ниже, так как Шелленберг со всеми его недостатками (а они достаточно очевидны, чтобы нуждаться в акцентировании) имел два редких качества как автор воспоминаний. По большей части он ограничивается описанием событий, о которых знал не понаслышке, и он в некоторой степени лишен того стремления к неискреннему самооправданию, которое портит столь многие воспоминания немецких деятелей, опубликованные в эти годы. К написанию мемуаров его подвигло желание вновь пережить, а не отречься от ощущения обладания властью и собственной значимости. Именно это отсутствие чувства смущения, раскрывающее характер, и делает его более ценным историческим свидетелем.
Алан Буллок
Глава 1
Успехи нацистов
Первые годы. Последствия кризиса в обществе. СС и СД. Собрание партийных лидеров. Ночь длинных ножей Рёма. Тайные приказы из Берлина. В министерстве внутренних дел. Влияние Гейдриха на мое положение. Подготовка и использование разведывательных донесений
В этой книге я постараюсь описать развитие, организацию и деятельность разведывательной службы Германии при власти национал-социалистов. На протяжении всего времени существования этого режима я был тесно связан с этой организацией, и с ранних дней моей юности я испытывал разнообразное влияние, которое и привело меня к этой области деятельности на благо моей страны и моего народа.
Я родился в 1910 г. достаточно рано, чтобы узнать ужасы Первой мировой войны. Мы жили в Саарбрюккене, и в возрасте всего семи лет я пережил первый в своей жизни авианалет, когда французы бомбили город. Тяжелая зима того года, голод, холод и нужда навсегда останутся в моей памяти.
Французы оккупировали Саар после поражения 1918 г., и наш семейный бизнес мой отец занимался изготовлением фортепьяно сильно пострадал из-за последовавшего за этим экономического спада в регионе. К 1923 г. дела были настолько плохи, что мой отец решил перебраться в Люксембург, где находилась другая отрасль его бизнеса. Так, очень рано в своей жизни я вступил в контакт с миром вне Германии и получил знания о Западной Европе, особенно о Франции и французах.
Я был самым младшим из семи детей. В раннем детстве именно мать давала нам христианское воспитание, которое оказало на меня самое сильное влияние. Мой отец был слишком занят своим бизнесом, и лишь в более поздние годы его более либеральная философия и мировоззрение начали воздействовать на мой образ мыслей.
Я посещал реформистскую реальную гимназию школу, которая готовила абитуриентов для поступления в университет, делая упор на языки и естественные науки. Профессор истории, который во многом повлиял на мое интеллектуальное развитие, пробудил во мне интерес к эпохе Возрождения и политическим и культурным течениям, которые зародились в этот период. Я был захвачен проблемами отношений между народами и государствами и политическими и экономическими силами, которые возникают из этих отношений. Положение моей семьи в Сааре и Люксембурге также заставляло меня испытывать личный интерес к этим вопросам, особенно в части иностранных дел.
Летом 1929 г. я поступил в Боннский университет. Первые два года я изучал медицину, а затем сменил ее на юриспруденцию, так как мы с отцом решили, что она послужит наилучшей основой либо для коммерческой карьеры, либо дипломатической службы. Также с одобрения своего отца, вместо того чтобы вступить в Союз католических студентов, я вступил в одно из студенческих обществ, в котором имелся кодекс чести и дуэлей, как и во многих из них.
Тем временем Германию поразил экономический кризис, и бедность, охватившая весь народ Германии, затронула и мою семью, и меня. Наше финансовое положение становилось все более напряженным, и, чтобы продолжать учебу, я был вынужден просить государственную субсидию. Мое положение стало ничуть не лучше после того, как я сдал свои выпускные экзамены. В Германии было принято пройти определенный период ученичества, аналогичный стажировке клерка в Англии, прежде чем начать юридическую карьеру. Для таких целей также можно было получить государственные гранты, и я подал прошение на его получение.
Это было весной 1933 г. в год, когда Гитлер пришел к власти. Судья, занимавшийся моим прошением, предположил, что мои шансы на получение гранта существенно повысились бы, если бы я вступил в нацистскую партию и стал бы членом одной из ее организаций CA или СС.
В университете я почти не обращал внимания на текущие политические проблемы, но, безусловно, я не пребывал в неведении относительно тяжести общественного кризиса на тот момент в Германии было шесть миллионов безработных и ничто не предвещало появления какой-либо помощи из внешнего мира, чтобы поддержать демократические элементы Веймарской республики. После прихода к власти нацистов люди стали верить в то, что более жесткий подход новой власти приведет к решению как их внутренних проблем, так и проблемы места Германии среди других государств. Однако именно мои личные финансовые трудности подтолкнули меня к решению вступить в партию, хотя я и не могу сказать, что пришел к этому решению с каким-то большим нежеланием или трудом. Было очевидно, что необходима мощная программа, которая преодолела бы самую острую социальную несправедливость Веймарской республики, дала бы Германии равный статус среди других государств и привела бы к пересмотру Версальского договора. Мне казалось справедливым, что Германия должна бороться за те права, за которые всегда боролось каждое суверенное государство и особенно Франция.
В то время тысячи людей совершенно разного происхождения спешили вступить в национальное социалистическое движение, хотя зачастую и по различным причинам. Я, как и большинство этих людей, был уверен, что Гитлер политический реалист, который, захватив власть, оставит наиболее экстремистские и неразумные аспекты своей программы, такие как меры против евреев. Они, вероятно, были полезными для того, чтобы привлечь к себе сторонников в прошлом, но они, безусловно, не могли стать принципами управления современным государством.
Все молодые люди, вступившие в партию, должны были вступить и в одно из ее формирований. СС уже тогда считались «элитной» организацией. В личную охрану фюрера вступили довольно многие мои сокурсники, их черная форма была стильной и элегантной. В СС были «лучшие люди», и членство в ней повышало престиж и давало социальные преимущества, в то время как «хулиганы из пивной» члены CA находились за рамками дозволенного. В те времена они представляли собой самые экстремистские, необузданные и фанатичные элементы нацистского движения.
Не могу отрицать, что в возрасте двадцати трех лет такие вещи, как общественный престиж и, скажем, чарующая сила нарядной формы, сыграли немалую роль в моем выборе. Однако реальность оказалась для меня гораздо менее привлекательной, чем я себе представлял. Однообразная военная муштра, которая составляла главное занятие обычных членов СС, мне не нравилась. Мы должны были являться на службу три вечера в неделю, а по субботам и воскресеньям делали долгие и изнуряющие марши по пересеченной местности зачастую с полной выкладкой, которые должны были закалять молодых нацистов для решения великих задач, которые ждали их впереди.