Анна! окликнул он.
Она очнулась.
А, пускай, сказала она. Мне наплевать так или не так! Она увидела в стаканах вино и обрадовалась. Да ведь мы с тобой не выпили. Как же это мы, а?
Не дожидаясь его, она залпом выпила, с размаху поставила стакан на стол и опять замерла.
Вот гад! сказала потом она и с горькой улыбкой покачала головой. А я знать не знала. Вот гад так гад!
Чего это ты?
А, ничего. Вспомнила тут одно дело. Анна нервно и громко засмеялась. Значит, говоришь, женишься на мне? Или раздумал уж? Смотри, а то я правда пойду.
Он не ответил.
Она засмеялась еще громче.
Вот жених! Женюсь, женюсь, а сам в кусты. А я-то обрадовалась.
И сразу же затихла.
Хорошо мы с тобой погуляли, протянула она, опустив голову, Хо-ро-шо. И разговор был интересный. Про войну, про баб, про мужиков, про девок. Она коротко хохотнула. Все интересное друг другу рассказали. Помолчала. Ивана помянули. Сначала помянули, потом вспомнили. Еще помолчала. Вот гад, а!
Послушай. Николай поднялся и подошел к ней вплотную. Я ведь выдумал это про Ивана. Обидно мне стало, что ты все про него да про него, я и ляпнул. Хотел тебя раззадорить. Не было ничего такого.
Врешь ты, устало отозвалась она.
Да не вру я.
Врешь. Я же вижу, что теперь врешь, а не тогда. Пожалеть меня решил. Не надо меня жалеть. Она тяжело вздохнула. Чего ему надо было? Обидно. Если бы это инвалид мой сделал не обидно, ни одна жилка бы не дрогнула. А тут обидно. Обидел он меня, нельзя так.
Она заплакала без слез, трудно-трудно, с глухими всхлипами, похожими на стоны, не закрывая лица.
Николай, всасываясь губами в папиросу, жадно курил.
Анна успокоилась скоро, только долго еще вздрагивала всем телом. Лицо ее было сухо, но она все равно пошла в ванную и умылась. Двигалась она медленно, осторожными шагами, словно все время боялась упасть.
Друг на друга они старались не смотреть.
Она вышла из ванной, постояла возле стола и виновато сказала:
Напилась я тут у тебя.
Он взглянул на нее как-то воровато, исподтишка и ничего не ответил.
Пойду я, сказала она.
Подожди, попросил он. Посиди еще пять минут. Просто так посиди.
Она села на краешек своего стула. Они молчали. Прошло пять минут, пошли еще минуты. Она поднялась:
Надо идти.
Он тоже стал одеваться, чтобы проводить ее.
Они ехали в трамвае. Это был тот час, когда влюбленные провожают своих подруг домой. Николай и Анна сидели, прижавшись друг к другу, он держал ее руку в своей руке.
Влюбленные с любопытством поглядывали на них и посмеивались.
1965
Рудольфио
Первая встреча состоялась в трамвае. Она тронула его за плечо и, когда он открыл глаза, сказала, показывая на окно:
Вам сходить.
Трамвай уже остановился, и он, проталкиваясь, прыгнул сразу за ней. Она была совсем девчонка, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше, он понял это тут же, увидев ее круглое, моргающее лицо, которое она повернула к нему, ожидая благодарности.
Спасибо, сказал он, я ведь мог проехать. Он почувствовал, что ей этого недостаточно, и добавил:
Сегодня был сумасшедший день, я устал. А в восемь мне должны позвонить. Так что ты меня здорово выручила.
Кажется, она обрадовалась, и они вместе побежали через дорогу, оглядываясь на мчащуюся машину. Шел снег, и он заметил, что на ветровом стекле машины работал «дворник». Когда идет снег вот такой мягкий, пушистый, словно где-то там, наверху, теребят диковинных снежных птиц, не очень-то хочется идти домой. «Подожду звонка и снова выйду», решил он, оборачиваясь к ней и размышляя, что бы ей сказать, потому что дальше молчать было уже неудобно. Но он понятия не имел, о чем можно с ней говорить и о чем нельзя, и все еще раздумывал, когда она сама сказала:
А я вас знаю.
Вот как! удивился он. Это каким же образом?
А вы живете в сто двенадцатом, а я в сто четырнадцатом. В среднем два раза в неделю мы вместе ездим в трамвае. Только вы, конечно, меня не замечаете.
Это интересно.
А что тут интересного? Ничего интересного нету. Вы, взрослые, обращаете внимание только на взрослых, вы все ужасные эгоисты. Скажете, нет?
Она повернула голову вправо и смотрела на него слева, снизу вверх. Он хмыкнул только и не стал ничего ей отвечать, потому что все еще не знал, как вести себя с ней, что можно и что нельзя ей говорить.
Некоторое время они шли молча, и она глядела прямо перед собой и, так же глядя прямо перед собой, как ни в чем не бывало заявила:
А вы ведь еще не сказали, как вас зовут.
А тебе это необходимо знать?
Да. А что особенного? Почему-то некоторые считают, что если я хочу знать, как зовут человека, то обязательно проявляю к нему нездоровый интерес.
Ладно, сказал он, я все понял. Если тебе это необходимо меня зовут Рудольф.
Как?
Рудольф.
Рудольф. Она засмеялась.
Что такое?
Она засмеялась еще громче, и он, приостановившись, стал смотреть на нее.
Рудольф, она округлила губы и снова закатилась. Рудольф. Я думала, что так только слона в зверинце могут звать.
Что?!
Ты не сердись, она тронула за рукав. Но смешно, честное слово, смешно. Ну что я могу поделать?
Девчонка ты, обиделся он.
Конечно, девчонка. А ты взрослый.
Сколько тебе лет?
Шестнадцать.
А мне двадцать восемь.
Я же говорю: ты взрослый, и тебя зовут Рудольф. Она снова засмеялась, весело поглядывая на него слева, снизу вверх.
А тебя как зовут? спросил он.
Меня? Ни за что не угадаешь.
А я и не буду гадать.
А если бы и стал не угадал бы. Меня зовут Ио.
Как?
Ио.
Ничего не пойму.
Ио. Ну, исполняющий обязанности. Ио.
Отмщение наступило моментально. Не в силах остановиться, он хохотал, раскачиваясь то вперед, то назад, как колокол. Достаточно было ему взглянуть на нее, и смех начинал разбирать его все больше и больше.
И-о, булькало у него в горле. И-о. Она ждала, оглядываясь по сторонам, потом, когда он немного успокоился, обиженно сказала:
Смешно, да? Ничего смешного Ио такое же обыкновенное имя, как все другие.
Ты извини, улыбаясь, он наклонился к ней. Но мне действительно было смешно. Вот теперь мы квиты, правда?
Она кивнула.
Первым был ее дом, а за ним его. Остановившись у подъезда, она спросила:
А какой у тебя телефон?
Тебе это не надо, сказал он.
Боишься?
Дело не в этом.
Взрослые всего на свете боятся.
Это верно, согласился он.
Она вынула из рукавицы свою ручонку и подала ему. Рука была холодной и тихой. Он пожал ее.
Ну, беги домой, Ио.
Он опять засмеялся.
У двери она остановилась.
А теперь ты меня узнаешь в трамвае?
Еще бы, конечно, узнаю.
До трамвая Она подняла над головой руку.
в котором мы вместе поедем, добавил он.
Через два дня он уехал в командировку на север и вернулся только через две недели. Здесь, в городе, уже чувствовался пряный, острый запах наступающей весны, сдунувшей с него, словно пепел, зимнюю неясность и неотчетливость. После северных туманов все здесь было ярче и звонче, даже трамваи.
Дома жена чуть ли не сразу же сказала ему:
Тут тебе каждый день какая-то девчонка звонит.
Какая еще девчонка? равнодушно и устало спросил он.
Не знаю. Я думала, ты знаешь.
Не знаю.
Она мне надоела.
Забавно, нехотя улыбнулся он.
Он принимал ванну, когда зазвонил телефон. Через дверь было слышно, как жена отвечала: приехал, моется, пожалуйста, попозже. И он уже собирался ложиться, когда телефон зазвонил снова.
Да, сказал он.
Рудик, здравствуй, ты приехал! раздался в трубке чей-то радостный голос.
Здравствуйте, осторожно ответил он. Кто это?
А ты не узнал? Эх ты, Рудик Это я, Ио.
Ио, тотчас вспомнил он и невольно рассмеялся. Здравствуй, Ио. Ты, оказывается, подобрала для меня более подходящее имя.
Да. Тебе нравится?
Меня так звали, когда мне было столько же, сколько сейчас тебе.
Не важничай, пожалуйста.
Нет, что ты
Они замолчали, и он, не выдержав, спросил:
Так в чем дело, Ио?
Рудик, она что твоя жена?
Да.
А почему ты не сказал мне, что женат?
Прости меня, шутливо ответил он, я не знал, что это очень важно.
Конечно, важно. Ты что любишь ее?
Да, сказал он. Ио, послушай, пожалуйста: не надо мне больше звонить.
Ис-пу-гал-ся, нараспев произнесла она. Ты, Рудик, не подумай чего. Ты, конечно, живи с ней, если хочешь, я не против. Только так тоже нельзя: не звони. А может, мне по делу надо будет.
По какому делу? улыбаясь, спросил он.
Ну как по какому? Ну ну, например, из одного резервуара у меня вода никак под ответ не выкачивается в другой, нашлась она. Ведь тогда можно, правда?
Не знаю.
Конечно, можно. А ее ты не бойся, Рудик, ведь нас двое, а она одна.
Кого? не понял он.
Да жену твою.
До свидания, Ио.
Ты устал, да?
Да.
Ну, хорошо. Пожми мне лапу и ложись спать.
Жму тебе лапу.
А с ней даже не разговаривай.
Ладно, он засмеялся. Не буду.
Все еще улыбаясь, он вернулся к жене.
Это Ио, сказал он. Так зовут эту девочку. Забавно, правда?
Да, выжидающе ответила она.
Она не могла решить задачу с двумя резервуарами. Она учится не то в седьмом, не то в восьмом классе не помню.
И ты помог ей с задачей?
Нет, сказал он. Я все перезабыл, а резервуары это действительно сложно.
Утром телефон зазвонил чуть свет. Какой там свет никакого света не было, весь город спал последним предрассветным сном. Поднимаясь, Рудольф взглянул на дом напротив ни одно окно еще не было освещено, и только подъезды, как губные гармошки, сияющие металлом, светились четырьмя правильными рядами. Телефон трезвонил беспрерывно. Подходя к нему, Рудольф взглянул на часы: половина шестого.
Слушаю, сердито сказал он в трубку.
Рудик, Рудик
Он рассвирепел:
Ио, ведь это же черт знает что такое
Рудик, перебили его, послушай, не сердись, ты еще не знаешь, что случилось.
Что случилось? остывая, спросил он.
Рудик, ты уже больше не Рудик, ты Рудольфио, торжественно объявили ему. Рудольфио! Здорово, правда? Это я только что придумала. Рудольф и Ио вместе получается Рудольфио, как у итальянцев. Ну-ка повтори.
Рудольфио. В его голосе смешались отчаяние и ярость.
Правильно. Теперь у нас с тобой одно имя мы нерасторжимы. Как Ромео и Джульетта. Ты Рудольфио, и я Рудольфио.
Послушай, приходя в себя, сказал он. Ты бы не могла в другой раз нарекать меня в более подходящее время?
Ну как ты не поймешь, что я не могла ждать. Вот. А потом, тебе пора вставать. Рудольфио, запомни: в половине восьмого я жду тебя на трамвайной остановке.
Я сегодня не поеду на трамвае.
Почему?
У меня отгул.
А что это такое?
Отгул это внеочередной выходной, я не пойду на работу.
А-а, сказала она. А как же я?
Не знаю. Поезжай в школу, и все.
А у твоей жены тоже отгул?
Нет.
Ну, это еще ничего. Только ты не забывай: нас теперь зовут Рудольфио.
Я счастлив.
Он водворил трубку на место и, чертыхаясь, пошел кипятить чай. Уснуть теперь все равно он бы не смог. К тому же в доме напротив уже светились три окна.
В полдень в дверь постучали. Он как раз мыл полы и, открывая, держал в руках мокрую тряпку, которую почему-то не догадался оставить где-нибудь по дороге.
Это была она.
Здравствуй, Рудольфио.
Ты! удивился он. Что случилось?
Я тоже взяла отгул.
Лицо как у святой ни единой капли того, что называют угрызениями совести.
Вон как! мужественно ответил он. Гуляешь, значит. Ну, проходи, коли пришла. Я сейчас домою.
Не раздеваясь, она села в кресло возле окна и стала смотреть, как он, склонившись, водит тряпкой по полу.
Рудольфио, по-моему, ты несчастлив в семейной жизни, заявила она через минуту.
Он выпрямился.
С чего ты взяла?
Это очень легко увидеть. Например, ты без всякого удовольствия моешь полы, а у счастливых так не бывает.
Не выдумывай, улыбаясь, сказал он.
А скажешь, счастлив?
Ничего не скажу.
Ну вот.
Ты лучше разденься.
Я тебя боюсь, заглядывая в окно, сказала она.
Что-что?
Ну, ты же мужчина.
Ах вон что. Он засмеялся. Как же ты осмелилась сюда прийти?
Ну, мы же с тобой Рудольфио.
Да, сказал он, я все забываю об этом. Это, конечно, накладывает на меня определенные обязанности.
Конечно.
Она замолчала и, пока он гремел ведром в кухне, сидела тихо. Но когда он вышел к ней, пальто уже висело на спинке кресла, а лицо Ио было задумчивое и печальное.
Рудольфио, а я сегодня плакала, вдруг призналась она.
Отчего, Ио?
Не Ио, а Рудольфио.
Отчего, Рудольфио?
Это из-за моей старшей сестры. Она устроила скандал, когда я решила взять отгул.
По-моему, она права.
Нет, Рудольфио, не права. Она поднялась с кресла и стала возле окна. Один раз можно, как вы не поймете. Я сейчас знаешь какая счастливая, что с тобой говорю
Она опять замолчала, и он внимательно посмотрел на нее. Сквозь платье, волнуясь, у нее пробивались груди, как два маленьких гнездышка, которые лепят неведомые птицы, чтобы выводить в них птенцов. Он заметил, что уже через год лицо у нее удлинится и станет красивым, и ему стало грустно от мысли, что со временем будет и у нее свой парень. Он подошел к ней, взял ее за плечи и, улыбнувшись, сказал:
Все будет хорошо.
Правда, Рудольфио?
Правда.
Я тебе верю, сказала она.
Да.
Он хотел отойти, но она позвала:
Рудольфио!
Да.
Зачем ты так рано женился? Ведь еще бы два года, и я бы вышла за тебя замуж.
Не торопись, сказал он. Ты и так выйдешь замуж за какого-нибудь очень хорошего парня.
Я бы хотела за тебя.
Он будет лучше, чем я.
Ну да, недоверчиво протянула она. Ты думаешь, лучше бывают?
В тысячу раз лучше бывают.
Но это будешь не ты. Она неумело вздохнула.
Давай лучше пить чай, предложил он.
Давай.
Он пошел на кухню и поставил чайник на плитку.
Рудольфио!
Она стояла возле полок с книгами.
Рудольфио, у нас с тобой самое красивое имя. Вот посмотри, даже у писателей нет лучше. Она на мгновение умолкла. Может быть, только вот у этого. Эк-зю-пе-ри. Правда, красивое?
Да, сказал он. А ты не читала его?
Нет.
Возьми и почитай. Только без отгулов договорились?
Договорились.
Она стала одеваться.
А чай? вспомнил он.
Рудольфио, я лучше пойду, хорошо? Улыбка у нее стала грустной. Ты только не говори жене, что я здесь была. Хорошо, Рудольфио?
Ладно, пообещал он.
Когда она ушла, он почувствовал, что ему стало тоскливо, он был полон какой-то необъяснимой, еще не открытой тоски, тем не менее существующей в природе. Он оделся и вышел на улицу.
Весна наступила как-то сразу, почти без предупреждения. Люди за несколько дней стали добрее, и эти несколько дней казались им переходным периодом от поры ожидания к поре свершения, потому что весенние сны с мастерством опытной гадалки напророчили им счастье и любовь.
В один из таких дней, уже вечером, когда Рудольф возвращался домой, его остановила пожилая женщина.
Я мать Ио, начала она. Вы простите, вас, кажется, зовут Рудольфио.
Да, улыбнувшись, согласился он.
Я знаю о вас от дочери. В последнее время она много говорит о вас, но я
Она замялась, и он понял, что ей трудно спросить то, что необходимо было спросить как матери.
Вы не волнуйтесь, сказал он. У нас с Ио самая хорошая дружба, и ничего плохого от этого не будет.
Конечно, конечно, смущаясь, заторопилась она. Но Ио взбалмошная девчонка, она нас совсем не слушает. И если вы повлияете на нее Понимаете, я боюсь, возраст такой, что надо бояться, она может натворить глупостей. И потом, меня пугает, что у нее совсем нет подруг среди одноклассниц и вообще среди сверстников.
Это плохо.
Я понимаю. Мне показалось, вы имеете на нее влияние
Я поговорю с ней, пообещал он. Но, по-моему, Ио хорошая девочка, зря вы так беспокоитесь.
Не знаю.
До свиданья. Я поговорю с ней. Все будет хорошо.
Он решил позвонить ей сразу же, не откладывая, тем более что жены дома не было.
Рудольфио! было видно, что она очень обрадовалась. Какой же ты молодец, что позвонил, Рудольфио, а я опять плакала.
Нельзя так часто плакать, сказал он.
Это все «Маленький принц». Мне его жалко. Ведь правда, он был у нас на земле?
По-моему, правда.
И по-моему, тоже. А мы не знали. Ведь это же ужасно. И если бы не Экзюпери, никогда бы не узнали, Не зря у него такое же красивое имя, как и у нас.
Да.
Я еще вот о чем думаю: хорошо, что он так и остался Маленьким принцем. Потому что страшно: а вдруг потом он стал бы самым обыкновенным? А у нас и так слишком много обыкновенных.