«Это моя любимая жена Аня», умильно цитирует гражданина в папахе Шуйков.
Инициалы Ф.И.!
Да? А он какую-то Аню ищет Замдиректора «Домноремонта», доктор наук, член не обкома, но горкома партии (регалий полно). У него нет информации о налёте. Умоляет: никаких деталей ребёнку (убита мама), а так, будто в дыму задохнулись Другое дело, о воровстве у него в квартире. Я его до дома довёз Роется в папке. У него во дворе никаких незнакомцев не было!
и автомобилей никаких?
Говорю нет! бумаги даёт неохотно: Пять тысяч! Пол-«Волги», а «Москвич» целиком!
У майора милиции неновое авто.
«Деньги я хранил в старом пиджаке» Где пиджак?
У меня в кабинете
В сейфе?
Нет!
ищет в доме какую-то Аню, но труп (инициалы «Ф.И.») опознаёт как жену.
Хочешь его допросить? Бедняга: и с родными такое, и квартиру кто-то Ну, ладно, телефон, блокнот Это Шуйков На пять минуток Как юлит! Другой номер, гаркает: Запекайло!! Бери ПМГ[22] и к прокуратуре!
С пиджаком.
Прихвати у меня в кабинете
Родные убитых могут быть убийцами. «Моя любимая жена»! А вдруг убил и её, и Хамкиных, у которых она гостит.
Куда ехать?
На ВИЗ-бульвар
Город на реке Исеть. В верховьях Верх-Исетский завод (ВИЗ) со времён Демидовых. И Визовская шпана с тех давних времён.
Дом на бульваре «немецкий» (возведён руками пленных). До войны они и не думали строить, имея планы ломать. Пахнет брагой Но не в квартире, где и полы натёрты.
Кромкин глядит вверх: криво надеты очки-оглобли над лошадиным лицом.
«Какого роста тот, кто у дома Хамкиных?» «Не менее двух метров» Ответ Горшкова, преподавателя геометрии.
Пинхасик Натан Аронович Моя дочь Инна.
Очки не как у отца, не лошадиные, форма лица с ним одинаковая. Лет пятнадцать (не ребёнок), труп её мамы найден рядом с погребом. Удивляет хладнокровием. Хотя и у неё информация, не дай бог: «задохнулись в дыму». Правда хуже: много ранений, юбка как-то так (вероятно изнасилование).
Папа диктует:
Мы в гостях
время
К семи, взгляд на Инну.
А вернулись?
Но я не помню!
Кромкин кивает Инне, мол, ты ответь:
Мы, поворот головы к отцу.
Пол-одиннадцатого!
Идём от трамвая, (папин «ребёнок»!), в окнах ни огонька А дверь в квартиру открыта, на полу в кухне валяется дедушкин пиджак
Н-да «Ни огонька, а дверь-то отворена»
Помню, когда мы уходили, ты закрыл и подёргал
Как я мог отправить её одну
Она на высоком подоконнике, как на лавке. И одна бы вполне, такая дылда; девятнадцать не три утра.
Фамилия тех, у кого были?
Одинаковая оторопь из-под неодинаковых очков:
Коваленко.
Имена
Танин папа Тарас Иванович А мама Клавдия Андреевна, на отца глядит недовольно.
Игра, в которую он играет, её не радует. У них тайна.
Адрес.
Ой, я не знаю Во дворе Управления дороги. Танин папа там начальник.
Крупный, урок для Инны: вот, как надо говорить с этими мелкими работниками милиции и прокуратуры.
А её мама работает в НИИ.
Из квартиры вы прямо на Нагорную?
Я да! Где ещё быть моей второй половине? Только у родной сестры. Рядом с домом много народа, машины, дым, огонь
Говорит, шёл. «Там Аня!», а в момент опознания трупа Пинхасик Ф.И.: «моя любимая жена» А только что: «моя вторая половина». Видимо, информации вагон, вопреки мнению майора. Темнит. Так и «ребёнок» темнилы.
Пиджак на одном плече разрезан.
Натан Аронович?..
Тут хранили деньги! Рад: прекращена тема хронологии.
Эксперимент. Резанём?
Два перочинных, один деревянный для бумаг. Другие кухонные. Крепкая материя!
Как вы хлеб режете? добренький майор.
А вот так, ухмылка Инны.
Бруска нет? в тон майору лейтенант.
Какого? удивление хозяина.
Итак, тот нож не тупой. А так как он, наверняка, принесён (и унесён), то, видимо, охотничий (в чехле). Или уголовный (вылетает от нажатия кнопки). Открытым такой не сунешь в карман. На улице Нагорной люди зарезаны. И орудие, наверное, на дне реки или выгребной ямы, не выгребаемой никогда
Где прятали пиджак?
Оба глядят на антресоли.
А как туда?
Я со стула.
Может, и вор «со стула»? А вдруг вора не было, а вот этот длинный и обворовал себя?
Стремянки нет?
Мне она не нужна.
В кухне, немаленькой, сервант, на его полке стекло в трещинах.
Давно лопнуло?
Этим вечером! дуэтом.
Лупу! Ба! След. И рулетка у Кромкина в кармане, как у других кошелёк, который иногда дома. Сорок второй. Перерывают обувь. Ни одной пары этого размера. У отца сорок шесть, у девицы тридцать девять, у её матери был тридцать седьмой. Кромкин (дурной пример Никиты в ООН) ударяет ботинком. Рядом с еле видным нормальный отпечаток. Не ступала нога в общественном транспорте. На индивидуальном гоняет? А протектор знакомый, но не такой, как у его ботинок. Обул ногу. Кто-то пытался с полки дотянуться до антресолей, но не вышло? А как вышло? Видимо, с раковины.
На стул, на края раковины В Кромкине сто кг. Не рухнет? Выдержала. Но не дотянулся.
Давай, велит майор.
Лейтенант Запекайло и дверцы открывает, и ванночку с барахлом на край выволакивает, в ней и хранили деньги.
Вывод: лиходей немного выше Кромкина, но не такой, как хозяин денег.
Увлекательная работа, хвалит Инна.
Так сколько? не ожидая нового ответа.
Пятьсот рублей.
Кромкин из папки бумагу:
«Пять тысяч. Моя премия»
Да таких премий нет! Я от волнения
«Время мошенников Вместо одних денег могут дать другие» Вроде подсказки. Как анекдот про филармонию, где «одни евреи». Они и убиты. Или песня: «Два клёна, любимцы дяди Соломона» Имя в документах окажется немного погодя. Деревья дальше растут, а «дядя» с этим именем в морге. Тёща Кромкина так и говорит не «два» рубля, а «двадцать». Но майор милиции не тёща! Пол-«Волги», «Москвич» целиком! Оговорка и нет версии (если была), и опять при разбитом корыте, которое не так шикарно, как автомобиль.
Да, об автомобиле
Натан Аронович, вы в двадцать тридцать к Хамкиным на такси?
Я пешком! И не в двадцать тридцать!
Папа, на «валидол»! Сиди тихо, укоризненная мимика гостям.
Вам мало этого горя, с таблеткой во рту, не вняв рекомендации «сидеть тихо». Хватит с меня! Я руководитель коллектива, член горкома партии!
Вот повестка.
Тянет руку с видом умирающего. А Кромкин хвать руку, и, не дав «пациенту» опомниться, глядя на часы:
Пульс нормальный. Завтра жду
Инна хлопает дверью недовольно.
Ехидный вопрос:
Он убийца?
О времени врёт.
Врёт, (нехотя).
Степан Евграфович старше на девять лет. Хлипковат, но речь, как правило, на крикливых тонах. Кромкин, наоборот, крепкий, говорит низко, но мирно.
В кабинете Сомова Николая Гавриловича два стола. Один для него, второй ножка буквы «т», для коллектива.
В левом углу у двери, кроме Кромкина, никого. Рядом на стулья кладёт бумаги. Ему одному видно. Шеф, уловив это, не приглашает к столу. Усольцев по левую руку от главного, откуда переглядывается с Кромкиным. Справа зам Сухненко с верным учеником Вольгиным. Шуйков, когда работает по делу, ближе к торцу. И с ним иногда обмен взглядами.
Святоний Кондратьевич, что делать
У Хамкиных мало родни. Но отец убитых (до его смерти хозяин дома на Нагорной) вёл непонятную работу. От одного тридцать девять писем (в конвертах). И там одни недомолвки: «Проблемы, опять проблемы» «О делах тет а тет». «О деле никому», «Наше дело волынят» Нет ли тут мотива? Думаю ехать.
«О деле»? Наверное, о деньгах? предполагает главный.
Жильцы дома тридцать один заметили «Волгу» около двадцати тридцати (вероятное время убийств). Гости колотят в дверь. А далее непонятно. Автомобиль уходит, но с ними или нет? Будем отрабатывать таксопарки.
Огонёк на лобовом стекле? Сухненко неравнодушен к делу, которое не ведёт.
Вроде, нет.
Угнанная! Подключить Казанцева? Руководитель ГАИ его друг.
Что делать. Подключи.
В кабинете Кромкина майор делает вывод:
А я думаю, прав он: автомобиль угнан. И пригнали
на убийство, как на ужин Но я не верю в такую романтику. Давай таксистов.
Ты руководитель бригады, тебе видней Информация: двадцать девятого января драка в ресторане с кавказцами. Крови!
И смешалась кровь народов И в деле Хамкиных: племя на племя, дом на дом?
Авто Шуйка техника боевая, помогает в работе. Но и до дома иногда. Территориально соседи. Добрая тема во время выпивок: жители одного района. Детьми бегали на одних улицах и переулках. С одного «склона» (оба так называют берег) нырки в воду, по льду на коньках. Хотя временной интервал («Когда ты был пацаном, я в Школе Милиции!»)
Где мои «Прощай, молодость»? в них иногда ездит на труп.
В кладовке. В глубине.
Опять «в глубине» Легче новое купить Найдены. Отпечаток ноги в ограбленной квартире, видимо, от таких бот.
«Директор Кафтанов Илья Алексеевич говорит: Вы внук видных: революционеров! Это да. Их боевая работа была необходима для Великой революции! Добыча денег, нападения на денежные мешки! Один брат Фарбер Эразм. И меня так нарекли. Второй брат Борис. Борька назван в память о нём. Не вина революционеров в том, что не вся «сказка стала былью». Беда в том, что у некоторых иные помыслы. У Борьки одни пятёрки».
Борька был бы музыкантом. «Вот гады» «Фашисты», говорят молодые милиционеры, глядя на его труп.
Догадки, люди, трупы А улики? Их нет. Вряд ли таковой является оттиск обуви на раздавленном стекле. Но главное: ни единой улики там, где убивали. Дом на улице Нагорной необитаем. И никто не идёт к воротам.
Филя
Утром Муму на волю
А он на кухню к столу. Авторучка, тетради. Любой документ в красках, в арифметике Выбран арифметический стиль, как-никак, убиты люди. Ни фени, ни мата (это трудно, но для алиби):
«12.00. Меня вырвало желчью. 14.30. Иду в медпункт. Медик отпускает с работы. 15.30. Еду домой. 16.30. Беру бутылку водки. 16.50. Дома опрокидываю стакан. Второй. Третий. 18.00. Иду на улицу. У киоска Митрич. Бакланим о хоккее. На обратном пути Марья Дементьевна у её дома. Говорим о моей тёще, как мне трудно, ведь она ведьма. 19.00. Дома в коридоре на лавке. 20.00. Соседка за хлебом. Видит меня на отдыхе».
Бумагу в карман.
На ментовском крыльце Пруд! Активно трясут друг другу руки.
Плету им: в балагане[23], с кентами[24]; ни одной фамилии, кликухи, мать-перемать, улыба, полная фикс.
Падок: баки[25] золотые как-то его выдали. Дрехорит[26].
Мочиловка?..
Ага. Барыги, мать-перемать Жиды! Видимо, на ихнее рыжьё[27] наводка. Наверняка, до хренища! нервно мигают маленькие буркалики[28] на крупной харе.
И я наплету.
В кабинке уборной учит написанное дома. Вроде бы, готов по памяти.
Допрос ведут два ментика: один в годах, как Филя, второй голец[29]. Где кантовался двадцать девятого, когда обнулили эту семейку? «Дружную» выдумка Ольги Леонидовны.
«Отдыхаю я с верным псом Мумою в коридоре»
Утопить не думаешь? хихикает немолодой. Автограф давай, юморист
Миль-пардон, гражданин начальник, подпись отработана в безделье тюрем.
На работу едет вкалывать. Он водитель автокары. Металлические отходы вывозит из цеха в отвал. Ради ребёнка терпел каторгу. Терпение лопнуло. И вот в деле, а статья, не дай бог!
Еда в столовке, отдых, в «Красном уголке». Рамка: «Кодекс моральный». Мол, человек человеку не какая-то падла, а друг и брат. Некоторые тут, как в допре[30], уроют и друга, и брата, строители коммунизма, бля! Дай им в клешни бодягу[31], рядом с кодексом прилепят и нажмут курки. Хреновей, чем в лагере, недальновидный вывод.
Братву гоняют. И меня Вовка Боков с одной ходкой, но его дом в пятнадцати метрах от убитых.
Никогда такого не было! говорит дедок партиец.
Толпы народа у дома! болтает Вовка.
А чего они там? удивляется токарь.
Иду мимо, глядят
Перестреляли! вопит строгальщик.
Харрэ заливать! вырвалось у Филякина.
В натренированном тюрьмами воображении «кино». Харакири и Шнобель гнут умных: «Нормально Сын Ферреры хранит дуру[32]?» «Кент опытный, но в доме не один. Надо бы другой тайник». А рядом в кабаке мент кропает для доклада.
Дню копец. Людки[33] на остановке!
ДК (дом культуры) имени Дзержинского (Дэзэ говорят не очень культурные ребята). Трудную фамилию не выговорить с бодуна. Кафе тут. В окне буфета полки: конфеты, банки с вареньем, банки с рыбой: язь, камбала, килька, шпроты Пиво в бутылках. Но, главное, бочковое.
Как там бодяга? тон паханский.
Рубик боком, рубильником (не вертеть калганами велит Капитан). Шпионы, бля А рядом переодетый пьёт пиво! Будь его воля, выбрал бы любимый ворами балаган «Русская кухня». Или пельменную на улице Пушкина. У него книга (пятилетнему пацану читает бабка), где кот «ходит по цепи кругом», как собака. Правда, и в пельменной менты.
Кодла намерена хоть до куда хранить у него курицу с цыплятами.
Ну, номер: он против дома тридцать три на улице Нагорной! Никаких «толп». Так, пятеро Милицейский «бобик» неподалёку. И крови нет на снегу. Ручей выдумка Ольги Леонидовны. Крови много, но не так. Замело-запорошило В «Продуктах» та же баба у прилавка. В окне двор, дом Хамкиных мёртвый. Наблюдали: кто идёт к воротам? Сегодня никого.
А ворота тюряги отворены мимо «бобик». В окнах у зуботык лампы горят. Работают, ищут! Не надорвитесь!
Всё в ажуре.В старом абажурея надыбал башли:будет вечерок.Заскочу я к Шуре,завалюсь я к Муре,а прокуратуре по носу щелчок.Феррера пел, его папаня.
Тонька и наготовит, и с работы натащит, но худой в батю, и он в форточку мог! Отца не забыть, мать родную, тем более.
У телика орёт:
Бля!
Ребёнок тут, пилит Ольга Леонидовна.
А ему кейфово: алиби вспоминает, радуется.
Мельде
Нет, он не учился в музыкальной школе!
Утро в детдоме. Радио-песенка:
«На зарядку, на зарядку,на зарядку становись!»Реакция с какой-нибудь койки: «Кто не хочет, тот ломись». Но такое, увы, нереально.
Или горн. Фальшивя, играют «подъём». Мальчик Мельде горнит правильно:
Ту-ту-ту, ту-ту-ту,слышно будет за версту!Над обувной фабрикой надрывается динамик:
«мы идём, не свернём,потому что мы Ленина имяв сердцах своих несём».Неплохо бы иметь маленькие магнитофоны с музыкой в ушах! У американцев и японцев давно, а тут в будущем. Фройнд Фредди в доме, где много глухих, но ему подходит: он ударник (пять барабанов и один тамтам). Хотя в доме не только глухие. Какой он маленький прыг-прыг Опять (удивительно) слёзы! У Альфреда Данько ноги больные, а уши здоровые.
Конвейер, наладка. Скрип железа по железу Интервал:
Гляну, «Прощай, молодость» дают. А ты?
Я такое не ношу. Вот бы ботинки внутри с мехом
В ноябре тачали, да к руководству упрыгали
Напарник Панфилыч. Не молод, но ум в конфигурации детдома. Ни молоток, ни напильник не кладёт на полку. Кинет куда-нибудь, не найти! Два года он тут одиноко создавал дикий бардак. Вернулся Мельде, и давай наводить капитальный die Ordnung! Отмывает верстаки. Вешает грамоты, выданные «передовику-наладчику Мельде», рядом фотографию Луи. Негр, труба в чёрных пальцах, ногти, будто накрашены белым.
У Генриха тут вроде дивана. Рядом дом возводят для работников фабрики. В обмен на бутылку четыре бруска, фанера и к воротам. Вносит с разрешения под хохот несунов, которые прут с родной фабрики, не имея разрешений, от фурнитуры до готовых туфель, ботинок, тапок, не говоря о ботах «Прощай, молодость». Панфилыч не ворует. Но выпиливает левые дубликаты ключей, ножи «убийцам» (охотникам), правит кухонные.
Наладка перфоратора (дырки делает в союзках[34] летней обуви), грохота нет, и оператор Надюха болтает с новенькой Рошей. Вроде, не татарка. Этих много: яркая Роза, милая Миля, болтливая Фруза и Фиалка, копия баба-яга.
женат?
На всём конвейере.
Он еврей?
Нет. Немец.
Врубает агрегат, и грохот не даёт дослушать. Не о том, кто на ком женат (об этом то и дело болтают бабы), об евреях. О них, наоборот, не говорят. Натренированным боковым зрением охватывает облик практикантки. Студентка. Могла бы интеллигентно в конторе, но охота ей попробовать рабочий труд. Волосы, как медная гофрированная проволока.
Под монотонный гул расслабляет тело методом из книги «Йога». Братья добывают редкие. Эту, вроде, Пьер где-то. А Мишель науку передаёт другу Генриху.