Алла коротко взглянула на меня, повертела в руках бокал, потом сделала приличный глоток вина и сказала: «Мне кажется, ты могла бы узнать, кто сбил маму. И, пожалуйста, не отказывайся, Варька! Ты же сама сказала, что ты хочешь провести здесь отпуск. Твои родители родом из этого города, да ты и сама жила здесь, у тебя масса знакомых всех возрастов, и потом, самое главное у тебя же дар!».
Так я и знала! Это Лариска вбила в голову младшей сестре свои бредни насчет моей необыкновенной интуиции! Когда-то давно, еще в студенческие годы Лариса проводила у нас, в Москве, зимние каникулы. Мама достала нам билеты в «Современник», а моя однокурсница, у которой бабушка работала билетершей контрамарки в Театр Сатиры, и мы со всем пылом юности восторгались Андреем Мироновым, ночь не спали после спектакля «Валентин и Валентина», где в то время блистала Марина Неелова. Днем мы ездили кататься на лыжах в Серебряный Бор, а вечерами нас манил центр города, освещенные улицы, большие магазины. А сколько было разговоров! Сейчас даже и представить себе трудно, о чем можно разговаривать ночь напролет? Тогда в этом не было ничего особенного: жизнь, любовь и работа все это было впереди, в светлом и прекрасном, как нам казалось в двадцать лет, будущем!
Каникулы подходили к концу, когда однажды под утро мне приснился странный сон: как будто прихожу я к Винокуровым, Ларискина мама открывает мне дверь, и вдруг лицо Анны Сергеевны стремительно краснеет, и она падает навзничь! Все это я видела так ясно, словно наяву, и от этого было очень страшно. Недолго думая, я разбудила Лариску и стала рассказывать, что мне приснилось, но, похоже, мой вид оказался красноречивее пересказа, потому что подружка моя, не дослушав, быстренько начала собираться домой. А вечером она позвонила из Энска и сказала, что вернулась очень вовремя: у Анны Сергеевны случился гипертонический криз, а дома никого Вадим Петрович уехал в командировку, Олег проводил каникулы на Алтае, а младшая, Аллочка, была в школе. Лариска вызвала скорую, и все обошлось, потому что вообще-то ее мама была очень здоровой женщиной, несмотря на то, что на войне прошла, как говорится, огонь и воду служила переводчицей во фронтовой разведке. И что стало причиной такого скачка давления, мы так никогда и не узнали
С тех пор Лариса не раз приставала ко мне с расспросами о снах и предчувствиях, пока однажды не стала невольной свидетельницей очередной моей перепалки с мамой на тему «севастопольских рассказов», которых я терпеть не могла. При одном только упоминании о Севастополе у меня на мгновение останавливалось сердце, начинала кружиться голова, и потом я с трудом могла разобрать слова сквозь стук в ушах. Правда, все это быстро проходило, но ощущение оставалось тягостное, поэтому, когда в тот раз мама только успела произнести: «Когда мы жили в Севастополе», в ответ я взорвалась упреками: «Как ты могла?! Как ты могла тащить с собой на Госпитальный спуск годовалого ребенка? В эту толпу, изнемогавшую от горя и отчаяния! Зачем ты вообще пошла на берег? Ведь папа был в море в тот день!»
«Варвара, сейчас же прекрати истерику! в голосе мамы, до этого такой спокойной, неожиданно громыхнуло железо. А что я должна была делать? Сидеть дома, чай пить? Или петь тебе колыбельную? Там люди погибали, и пусть мы ничем не могли им помочь, но мы хотя бы были рядом, сострадали и молились о спасении!»
Ничего не понимавшая Лариса только смотрела на нас недоумевающим взглядом в те годы трагическая гибель линкора «Новороссийск» в бухте Севастополя для большинства населения страны оставалась тайной. Впрочем, никто, кроме тех, кто были свидетелями или участниками тех страшных событий, особенно и не старался эту тайну раскрыть так мне тогда казалось. Лариске я, конечно, рассказала про взрыв трофейного линкора, про гибель шестисот матросов, вернувшихся из учебного плавания, и тех, кто пытался их спасти, а также про официальную версию о том, что корабль подорвался на мине. Обо всем остальном, что знала, я умолчала: все-таки, я дочь офицера.
Но и того, что я рассказала, оказалось достаточно, чтобы подружка окончательно уверовала в мою необыкновенную способность предчувствовать несчастье. Лариска простодушно объяснила эту свою уверенность тем, что в младенческом возрасте я оказалась в эпицентре людского горя, и потому теперь способна почувствовать его приближение. А когда я попыталась ее разубедить и сказала, что тогда, по ее логике, все маленькие дети, пережившие войну, должны обладать такими способностями, Лариска возразила: «Варька, ну как ты не понимаешь, что в войну страдания были везде! А тогда, в Севастополе, кругом был мир, а там, на этом Госпитальном спуске, была черная дыра горя!» В общем, я поняла, что спорить с ней безполезно, и вопрос о моей «сверхчувствительности» так и остался открытым.
Точку в нашем споре Лариса поставила для себя лет десять спустя, уже после Чернобыля. В тот год они с Павлом хотели поехать на майские праздники в Киев, но отпуск мужу не дали, и тогда Лариска решила взять с собой младшую сестру билеты были куплены, и номер в гостинице заказан. И вот накануне праздников она приехала в Энск, чтобы вместе с Аллочкой отправиться в Киев, а я как раз гостила у бабушки Лены у меня накопились неделя отгулов. Да и мама настояла на той поездке в Энск, потому что Даня в то время был в командировке, и я маялась от тоски по мужу, тогда еще горячо любимому.
Про аварию на атомной станции я в то время уже знала отец слушал «голоса», как он выражался, «по работе», и так же, «по работе» отца, я примерно представляла себе, что такое авария на ядерном реакторе. Папин друг служил на атомной подлодке, и он как-то рассказывал про течь первого контура охлаждения реактора, из-за чего лодка не могла всплыть после погружения. И весь экипаж бы погиб, если бы не старпом, который вошел в реактор, каким-то чудом сумел восстановить систему охлаждения, и двигатель заработал. Героя едва успели доставить живым до берега, но спасти не смогли медицина оказалась бессильна перед лучевой болезнью, зато все остальные члены экипажа остались жить, наверное, долго и счастливо. Эта история поразила мое воображение, и я вспоминала о ней всегда, когда речь заходила об атомных реакторах.
Узнав о том, что Лариса собирается поехать в Киев, да еще взять с собой младшую сестру, я стала отговаривать подругу со всей настойчивостью, на которую была способна. Но официальных сообщений о радиационной опасности не было, только слухи, которым в ясный весенний день верить совершенно не хотелось. И тогда я пустила в ход тяжелую артилерию: сказала Лариске, что предчувствую большую беду, что мне приснилось, как пожарные тушат крышу реакторного блока в Чернобыле и падают замертво от облучения.
Лариса, как ни странно, поверила и поехала в Москву, на Киевский вокзал сдавать билеты. Вернулась подружка потрясенная. То, что она увидела на Киевском, было похоже на вокзальную неразбериху военной поры, о которой мы знали из фильмов люди штурмовали кассы в отчаянной надежде ухватить билеты на отходящие поезда, чтобы вернуться к своим семьям, но это мало кому удавалось. А еще через пару дней масштабы катастрофы стали известны всей стране, и с тех пор поколебать уверенность подружки в том, что у меня дар предвидения, было невозможно.
«Ну, Варь, что же ты молчишь?» голос Аллы, так и не дождавшейся моего ответа, вернул меня от воспоминаний к действительности. И я, не очень рассчитывая на успех, сделала попытку отвертеться от обещания выполнить совершенно нелепую с точки зрения здравого смысла просьбу.
Послушай, как ты себе это представляешь? Даже если ты веришь в какой-то немыслимый дар предвидения, то это касается будущего, а не прошлого! Нашла тоже мисс Марпл! Я, кстати, еще слишком молода для такой роли, до пенсии еще далеко, к тому же я замужем тут я посмотрела в лицо моей собеседницы и моментально прикусила язычок. Прости, Малыш
Варька, ты ведь жила в ТОМ доме, почти прошептала Аллочка.
Глаза ее были устремлены мимо меня, куда-то вглубь сада, а мне казалось, что она смотрит в прошлое, в то самое прошлое, о котором она ничего не должна была знать. И я сломалась: «Хорошо, поступим так я немного устроюсь тут, сориентируюсь, так сказать, на местности, и мы вернемся к этому разговору. А теперь давай сменим тему! Наверняка у тебя есть фотографии Ларискиных сыновей, так похвасталась бы племянниками, тем более, зарубежными!»
Дважды просить Аллу не пришлось не успела я и глазом моргнуть, как она метнулась в гостиную и вернулась с толстым альбомом в руках. Фотографии, конечно, были все цветные, и на каждой второй то вместе, то поврозь улыбались мальчишки, старший был похож на Павла, зато младший вылитая Лариска, Мальчик-одуванчик с копной светлых волос. Сама же Лариса выглядела если не абсолютно счастливой, то вполне довольной жизнью, и до такой степени походила на свою мать, что я в первый момент оторопела: если бы не современная одежда и свежий глянец снимка, я могла бы поклясться, что передо мной фото Анны Сергеевны именно такой она запомнилась мне. Стройной блондинкой с короткой стрижкой и тонкими чертами лица.
Я перевела взгляд на Аллочку темными кудрявыми волосами и голубыми глазами она единственная из трех детей Винокуровых пошла в отца, только ростом, как говорили, в бабушку, потому что сам Вадим Петрович был высоким мужчиной. Во всяком случае, рядом со старшими, братом и сестрой, Алла всегда казалось ребенком, нуждавшимся в защите и опеке, поэтому кроме, как «Аллочка» или «Малыш», по-другому ее в семье никто не называл. Как же так получилось, что она осталась совсем одна в такое нелегкое время?
Алла и сама увлеклась просмотром фотографий не надо быть психологом, чтобы заметить, как она скучает по своим родным, но вдруг из альбома выскользнул снимок и упал прямо у моих ног. Я подняла его и с удивлением увидела на фото Аллочку в компании двух довольно симпатичных персонажей мужского пола, лица которых показались мне смутно знакомыми. Один их них, «среднего роста, плечистый и крепкий», улыбался мальчишеской улыбкой, глядя прямо в объектив, а второй, высокий, темноволосый, смотрел на Аллу взглядом, не допускавшим двусмысленного толкования. Ну вот, а я-то сокрушалась, что она, бедняжка, совсем одна!
А это что за люди? спросила я, протягивая снимок хозяйке.
Не узнаешь? засмеялась она в ответ. Надо чаще в родной город заглядывать и старых друзей навещать!
Да ладно тебе! А все-таки, кто это с тобой? не отставала я.
Слева Антон Мухин, помнишь, Мухины жили в одном подъезде с твоей бабой Леной? А справа Кравцов. Саша Кравцов, неужели ты его не узнала? Это нас Олег снимал в начале лета, ребята мне помогали сад в порядок привести
Кравцов? Он что, здесь? В Энске? я не верила глазам своим.
Ну да! Он служил срочную в Севастополе, там и женился, потом поступил в Корабелку, после окончания вернулся из Питера обратно в Севастополь. А пару лет назад демобилизовался, развелся с женой и приехал в Энск вместе с сыном. Сейчас живет у матери, а работает в автомастерской. Он на паях с Антоном арендовал гараж, где раньше был филиал автобазы, так что теперь у них там что-то вроде частного автосервиса, как теперь говорят, Аллочка смотрела на меня с любопытством, ожидая моей реакции и дальнейших вопросов.
Но я молчала, рассматривала лицо мужчины, улыбающегося со снимка, и постепенно узнавала в нем бывшего одноклассника, мой школьный роман с которым оборвался, практически не успев начаться, из-за поэмы Вознесенского с пронзительно французским названием «Лонжюмо». Потом, оторвавшись, наконец, от созерцания возмужавшего Сашки Кравцова, спросила: «Так ты говоришь, он теперь живет в нашем старом доме? И бывает у вас?»
Да, у нас он, как ты выразилась, бывает, с усмешкой заметила Алла. Причем впервые он переступил порог нашего дома в день выпускного, вернее, в ночь: рыдал тут на плече у Ларки, потому что видел, как ты целовалась с каким-то белобрысым парнем, вся такая красивая, в белом платьице Варь, ты что, действительно ничего не знаешь? Да он же вместо того, чтобы пойти на свой вечер, поехал в Москву, чтобы увидеться с тобой! А потом с расстройства завалил экзамены в Бауманское, поступил в наш филиал автодорожного, но и оттуда вылетел в первую же сессию ну, просто совсем не учился. Весной ушел в армию, попал на Черноморский флот. А, может, сам попросился, кто знает. Он же тогда совсем свихнулся от любви к тебе
Алка, да ты что?! Неужели все это правда? я не верила ушам своим. Почему же Лариса мне ничего не рассказала?
Да твой Кравцов заставил ее тогда поклясться какой-то страшной клятвой, что она тебе ничего не скажет. Ну, а я клятвы не давала, Алла снова улыбнулась и поднялась из-за стола, поэтому все тебе и выложила. К тому же мне кажется, что срок давности истек, и Сашкиной мужской гордости мой рассказ урона нанести не может. Ладно, Варь, поздно уже, пора спать. Пойдем, покажу твою комнату, и будешь там переживать по поводу Кравцова
Окно спальни, где мне предстояло провести эту ночь, выходило в сад. Алла принесла свежее белье, помогла застелить постель, шепнула старую детскую присказку: «На новом месте приснись жених невесте» и, хитро улыбнувшись, исчезла за дверью. А я, оглянувшись на гостеприимно откинутый уголок одеяла, подошла к окну и распахнула настежь створки.
Запахи летнего сада и шорохи ночи в непривычной для московского уха тишине роскошь, недоступная мне в последние годы, и казалось, что едва голова моя коснется подушки, я провалюсь в сон, крепкий и сладкий, как в детстве. Но не тут-то было сна как не бывало: напророчила Алка, и мысль о том, что Кравцов здесь, рядом, в Энске не давала мне покоя
Кравцов появился в нашем 9-ом «А» неделю спустя после начала учебного года. Все уже успели обменяться впечатлениями о летних каникулах, обсудить первые школьные новости и только-только по-настоящему приступили к занятиям, как однажды утром в класс вместе с литераторшей уверенной походкой вошел Сашка. Тридцать две пары глаз с любопытством уставились на новенького, а тот, совершенно не смущаясь, сказал: «Привет!» и плюхнулся на свободную парту прямо позади меня, лишив, таким образом, возможности разглядеть новенького во всех подробностях.
А посмотреть было на что: вроде бы он ничем не отличался от наших мальчишек, но как-то особенно ловко обхватывал его плечи форменный серый пиджак, расстегнутый воротник ковбойки в красно-синюю клетку открывал крепкую шею, к тому же в нарушение всех правил парень был в темно-синих джинсах. Но, самое главное, Саша Кравцов был подстрижен как девчонка соломенное «каре» на косой пробор, длинная прядь заправлена за ухо. Бывало, конечно, что кто-то из наших одноклассников вопреки придиркам учителей, косил под «битлов», отпуская волосы до плеч, но чтобы такое?! Да, не прост новичок! Ну, ничего, после уроков ребята наваляют ему, чтобы не задавался!
Однако, когда после уроков я выкатилась на школьное крыльцо, застегивая на ходу упрямый замок портфеля, там меня ждал новенький: «Ты домой? Пойдем вместе!» В ответ я только рассмеялась: «Пойдем куда? Да я живу в соседнем доме!»
В сером, двухэтажном? Правда?! Кравцов слегка растерялся.
Ну да! А что тут удивительного?