Когда же знание коснулось сердец Сирдефа и Сагдатара и стали они просить Финиара отпустить их, пришла в Светлый Дом эу Калхури, и Финиар призвал Сирдефа, чтобы рассказать ему о той, что ожидала его. Сирдеф же, смущённый, не пожелал видеть Калхури, ибо счёл себя недостойным её светлого взора. Он убедил Финиара позволить ему отойти на служение с братом, и лишь испытав себя и став достойным Надежд Калхури, предстать перед ней, чтобы быть ей верным мужем, исполнением её молитв и чаяний, а не послужить огорчением и разочарованием её сердца. Выслушав доводы и страхи эу, позволил Финиар Сирдефу отойти с Сагдатаром тотчас, а затем принял Калхури и утешил её. Всеспрашиваемый поселил Калхури в соседних покоях, наказав ей молиться за Свет Сирдефа, пока он стяжает его ради их амевиль. Так братья отошли к людям и трудились там делом Христа, также защищая слабых и борющихся за правду.
Как и желали Онаир и Кивну были братья друг другу во всём поддержкой. И рядом с Сагдатаром научился Сирдеф смирять свою силу и сделался много мудрее и мягче, Сагдатар же, подражая брату и желая быть его достойным, накопил в душе многие блага и украсил себя многими добродетелями и трудами милости и милосердия.
Не раз подзаконный мир призывал их к румне, и случалось братьям сражаться вместе с государями смертных против воинств Владыки. Среди людей Сирдеф и Сагдатар, могучие и доблестные воины, покрыли свои имена благородной славой и были воспеты как герои, но никому они не называли своих настоящих имён, поэтому в песнях и легендах, что мы знаем, поётся и говорится о богах и людях. Так принимали братья участие в знаменитой Каптáрской [Kaptárh] битве, Битве при Сýте [Súta], в Битве на Лок-Эллéй [Lockh-Elléy] и во многих других великих сражениях и битвах, где пролилось много крови и просияло много имён героев. В любой битве стояли братья плечом к плечу, и был Сирдеф благородной румной, а Сагдатар его щитом, в иных же битвах Сирдеф защищал своего брата, и двое они как один были несокрушимы в своём Свете. На востоке умельцы выковали им золотые шлемы, щедро украсив их россыпями камней, и изысканные панцири поднесли им, лёгкие и прочные, как удобно для битвы, и тяготились братья этими дарами, ибо не могли отказать одарившим их, но и укрывать своё тело в бою было не в их традиции и привычке, и многие из смертных дивились их отваге, и, уже позабыв о народе эулиен, говорили между собой, что эти двое не боятся смерти, что они воплощение их божеств, и смерть не пристала этим героям. В тени же лекарских пределов и Сирдеф, и Сагдатар врачевали раны друг друга, дабы люди не видели их немощи и увечья и верили своим фантазиям, в которых себя убедили, ибо так было лучше для самих смертных.
Сирдеф же, хоть и обрёл равного себе по силе, тяготился крепостью своей плоти, столь необычной для его народа. Сражаясь прежде с самим собою изнурял он себя непрестанным постом, и не пил вина, и не ел мяса, питаясь лишь ягодами и хлебом, а также тем, что готовил ему Сагдатар, зная о том послушании, что взял на себя его брат. Но плоть Сирдефа была крепка, исполнена сил и торжества жизни, кровь играла в ней, и Сирдеф без труда мог ворочать скалы и ломать сталь в одной ладони. Ничего не стоило ему опрокинуть лошадь с наездником её, облачённым в латы, и две лошади, и все десять. Мог также в одной ладони Сирдеф искрошить усилием мышц камень, и всё это не вселяло в него радость, но печалило эу, ибо он полагал, что, одарённый столь щедро телесно, он много теряет в Свете сердца, и ради того ещё истовее молился и под одеждой сковал себя тугими цепями, что причиняли боль и смиряли торжество его могучей плоти. Лишь это давало Сирдефу успокоение, а также и песни его брата, который пел вечерами для Сирдефа, чтобы отвлечь того от боли или печалей.
Раз случилось Сагдатару сражаться с могучим Ры́не [Ryíne], воином арели, вызвавшим его на поединок. Единственное условие поставил Рыне, посланный Владыкой, кто выйдет из поединка того живым, того и судьбы собравшихся в том месте смертных. Сам же Рыне был древним арели благородного рода, знавшим Землю ещё до прихода Владыки. Силой своей был он равен удунаи, а колдовской красотою мог тягаться со своим господином. Три раза отказывал ему в битве Сирдеф, три раза отказывал ему в битве Сагдатар, но Рыне желал сражаться лишь с равным, ибо не в его правилах было биться с тем, кто слабее. Законом чести он принудил Сагдатара к сражению, и эу принял бой и бился с Рыне три дня и три ночи, окружённый следящими за их битвой. Было у Рыне три чудесных оружия волшебный меч, волшебное копьё и волшебная дубинка. Все их боялись. Но, явив их, будто сотворив из воздуха положил их арели у ног Сагдатара и взял простой меч смертных, чтобы биться на равных, без чар и притворства, используя только силу и ловкость, а также своё умение и искусство. Так стали они биться, и, нанося удары, благодарили друг друга, ибо радовались их сердца такому поединку. Люди же, стоявшие вокруг, онемели от восхищения. Много ран нанесли друг другу Сагдатар и Рыне и под конец третьего дня уже были подобны двум израненным львам, бросающимся друг на друга. Семь мечей сменил эу за три дня битвы, четыре меча он сам разбил Рыне. Кровь их текла рекою, и те из людей, что стояли к ним близко были красными от крови воинов. Через раны на теле Рыне те, что стояли за его спиною, могли видеть лицо Сагдатара, и те из смертных, что стояли за эу, через раны в его теле могли видеть Рыне. На третью ночь сложили воины своё оружие и перешли к аннату, и бились уже без оружия. Крики их и стоны, как раскаты грома, сотрясали воздух и небесные тверди. Молился Сирдеф о победе брата, и сам Владыка снизошёл до той битвы и привёл своих князей и приближённых полюбоваться прекрасным боем. Он был уверен в неминуемой победе Рыне и потому не вмешивался, но смеялся и был бодр, рассадив на невидимых лоджиях своих арели, наподобие незримого амфитеатра, воздвигнув его от земли до неба. Всё это собрание производило невероятный шум и подбадривало Рыне, внушая смертным печаль и ужас. С каждым часом множилось собрание арели, ибо ото всех их пределов приходили иные полюбоваться на эту битву. Но на исходе третьей ночи всё было окончено, ибо Рыне опрокинул Сагдатара и схватил его, чтобы поднять и разбить о землю, но эу ударил его по горлу и раздробил кости Рыне, и арели тотчас умер. Радостно закричали люди, и среди них поселилось великое ликование, арели же, поражённые гибелью Рыне, рассеялись чёрным дымом, как погасшие свечи. Сагдатар же плакал и не разделял торжества смертных, которые были спасены им, ибо плакал о Рыне. Высоко оценил эу силу и доблесть этого воина, его искусство и благородство в битве. Впервые, кроме своего брата, он видел равного себе по силе и испытал радость от сражения с равным. Когда они бились, не было печали в сердце эу только радость, ибо не стыдно и не страшно было ему пасть от рук Рыне, и прочёл он в нём древнее благородство, и был спокоен за смертных, ибо Рыне не нуждался ни в чём, кроме битвы. Её он пил подобно нектару, в ней находил свою усладу, далёкий от мрачных развлечений и утех своего господина. Объятый восторгом и действом битвы, был ныне эу один на один с утратой, ибо сам погубил могучего Рыне. И смятение и скорбь пришли в сердце Сагдатара, ибо как друга он полюбил своего противника в битве, и отрадой ему была его крепость и ловкость. Положил Сагдатар голову Рыне себе на колени и всю кровь с лица его смыл слезами, тогда же, воздев очи к небу, запел эу, сложив о Рыне песню, в которой воспел его мужество, силу и искусство воина. Без стеснения называл Сагдатар Рыне своим братом и просил у него прощения за нанесённые раны, оттенившие красоту его совершенного тела, и плакал о несчастной душе Рыне, также погибшей. Оплакав воина и проводив его плачем и песней, прекрасный курган сложил ему эу, согласно традициям погребения арели. И вместе с Рыне похоронил его чудесное оружие, уложив его рядом с воином и вложив меч в его могучую руку. С того дня много песен сложил эу о Рыне, и Сирдеф записал их в Надежде, что хоть так они сохранят о нём память и огласят его жизнь, прошедшую в битвах.
Нет печали, равной печали воина, когда он теряет соперника в битве, подобно возлюбленному своему другу, подобно брату, и вот он должен его оплакать, и закрыть ему глаза, и отдать смерти, и далее, утешая себя своим долгом, жить с памятью, что смерть эта пришла через него самого. Вот он, удел богоотреченных, делающий их жизнь бесконечной молитвой.
Затем был день, когда из Светлого Дома повелели братьям вернуться, ибо был близок праздник, собиравший всех эулиен в их обители, и, послушные велениям старших, Сирдеф и Сагдатар вернулись.
Несколько дней в непрестанной молитве и не принимая никакой пищи провёл Сирдеф, прежде чем предстать перед Калхури, ожидавшей его. Ради неё не наряжался он в одеяние воина, но умылся холодной водой и положил себе на кудри венок из ромашек. Так предстал он перед Калхури в белоснежном самуге и с опущенным взором, пылая подобно заре заката. Тогда же возблагодарила Бога терпеливая эу, ибо истинно воплощением её молитв и прошений был Сирдеф. Едва же она прикоснулась к нему послышался страшный скрип и скрежет и цепи, сковавшие тело Сирдефа упали на пол у ног Калхури. Эу же принёс себя в ифхёлье ступням мудрой Калхури, и вскоре вместе предстали они перед Финиаром просить об амевиль, но, провидевший многое, он дал им время узнать друг друга и велел подождать ещё немного, зная то, что утаил от эулиен. В светлейшей радости обрели друг друга Сирдеф и Калхури как два добрых друга, предаваясь мудрым и нежным беседам и совместным горячим молитвам, и вскоре Светом их просиял предел Оленьего рода. Сагдатар же, отойдя от брата, просил принять его в воинство Седби, и вскоре был отдан грозному Халму и встал рядом с ним, неутомимым в битве.
Благодарим Тебя, о мудрейший Создатель, создавший каждому достойную судьбу и уготовивший путь, достойный положенного сердцу Света! Будь же милостив ко всем нам, как был милостив к верной Калхури, и щедр так же, как был щедр к Сирдефу и Сагдатару!
Звенье двести тридцать первое. Гильэвмэ Белый
Я не даю себе забыть, что мой народ, призванный позже всех, был изъят из пелены своего предначального сна по воле Самого Создателя. Не ради прихоти властного творца, не ради войн Света и Тени, но ради Надежды. Всё ради Надежды. Я не даю себе забыть, что Мечта и Надежда, соединившись в Любви как действенной силе их породили всё мироздание, согласно Воле Создателя. Ничто не следует Воле Его целиком, всё восстаёт, потакая гордыне или слабости, но я убеждаюсь, что тот, кто идёт за Мечтой и Надеждой следует замыслу, породившему всё вокруг, следует Воле Творца. Потому что всё восстаёт против. Потому что мечтать и надеяться это продолжать акт творения. (1)
(1) L. I. I. V. E. 180:9
Случилось так через много лет по амевиль светлейшей госпожи Анилиэль и возлюбленного мужа её Тертаха, что пребывали эулиен в трудах своих и многих заботах, и был лишь час перед ночью для встреч их, когда приходили они друг к другу с благословениями на грядущую ночь. И знал Тертах, как велики заботы жены его, и до проблеска зари спустился в сад, тогда же собрал он с белых цветов прохладную росу и в час ночной, когда пришла Анилиэль к мужу, поднёс ей, дабы омыла она уставшие руки свои в росе. Когда же коснулись пальцы Анилиэль росы, поднесённой мужем её, и омыла она ею руки свои и лицо совоссияли глаза любящих, и был Свет тот велик и нежен, он же соединился в улыбках их, и так был ребёнок у Анилиэль от Тертаха, мужа её, и в радости своей припала она на грудь его, и радость их разбудила многих. Когда же стал подходить срок Анилиэль сделалась она слаба и недужна, и был Тертах с нею, и Кегиру, отец её, и Анкиви, мать Анилиэль.
В то время случилось Тертаху, мудрому и сердцезоркому эу, оставить Светлый Дом, ибо призван был он в помощь лекарям воинства Седби, так как добрый дар врачевания был дан ему, и многие нуждались в нём. Возвращаясь же, увидел эу, как накинулись арели на молодую смертную, что ожидала дитя, и задумали зло и бесчестье. Он же встал на защиту её, не заботясь о спасении своём. И посмеялись арели, коих было много, и наложили чары эйлокра на эу, и упал Тертах без движения и сил, арели же совершили задуманное, и жестоко страдал эу, но не мог родить и звука. Так нашли его вскоре юные воины и принесли в лекарские шатры, но никто из лекарей не мог определить недуг Тертаха, хоть и видели, как велики его муки. Тогда отправили Тертаха в Светлый Дом и поручили заботе лекарей его, они же нашли страдания эу смертельными, ибо то, что творилось с плотью его не оставляло Надежды к жизни. Напуганы были эулиен, ибо видели болезнь и недуг, но не знали причины, Тертах же ничего не мог поведать им, и не мог кричать, и не мог стонать, в глаза же его не всякий из лекарей посмел заглянуть тогда. Тогда собрались лекари и совещались между собой, они же сообщили Эликлем, и она распознала эйлокру. Тогда же решили эулиен утаить от Анилиэль болезнь мужа её, ибо срок её был уже близок, и была она слаба, но для любящего сердца нет замков и дверей, и всякая тишина говорит, а потому узнала Анилиэль, что случилось с мужем её, и пришла к нему. Был тогда Тертах в агонии своей, и эулиен, что стояли при ложе его, молились о нём. Когда же пришла Анилиэль посмотрел на неё Тертах, и вскоре дыхание жизни оставило его. Тогда увели Анилиэль силой и запретили приходить к мужу, ибо не умер он до конца, но и не был жив. Никто же не знал, как помочь ему, и день и ночь молились эулиен у изголовья его.
Так прошли дни и недели, и не было Анилиэль утешения, и ни мать, ни отец, ни добрый Кивну не могли утешить её. Но пришёл день, и на рассвете взыграло дитя во чреве эу, и позвала она отца и мать, ибо пришёл срок ребёнку появиться на свет. И на ранней заре, когда отступила тень и отпущено было дыхание зачахшей ночи родила Анилиэль сына, и подал Кегиру его Финиару. Когда же взглянул Финиар в глаза эу, то нарёк ему имя Гильэ́вмэ [Gil`évme] Утренний цветок.
С первых дней удивил Гильэвмэ мать цветом глаз своих, что были золотисто-зелёного цвета, и мудростью взгляда, присущего усталым вечным. Был Гильэвмэ нежно привязан к матери своей, и обожание её в нём было безмерным. Пытался маленький эу всё время что-то сказать Анилиэль, и не желал отпускать руки её и выпускать её из объятий своих. Много дивились эулиен странностям Гильэвмэ, ибо, ещё будучи дитя, взялся он опекать Анилиэль, по-детски сражаясь против всякой грусти её и слезы. Ни в чём не могла Анилиэль упрекнуть сына, и вовсе не знала с ним забот, и в радость было ей взросление его, он же стал гордостью её и верной опорой. Прежде срока освоил эу речь, и первыми словами его были слова утешения, что сказал он Анилиэль, и были то слова не младенца, но мужчины. Тогда же рассказал Гильэвмэ светлейшей матери своей о милости Господа, которая была так велика, что за чистоту прежней Любви своей позволено было ему ещё раз увидеть Анилиэль, ибо таковым было единственное желание его. После того впал Гильэвмэ в глубокий сон и проспал так три дня, а на третий день, проснувшись, не помнил слов своих, ничего же более не изменилось в нём, и не было предела радости матери о сыне своём. Так был рождён Гильэвмэ от прекрасной Анилиэль, дочери Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара, и от Тертаха, вернейшего мужа Анилиэль, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена.
Крепким и сильным рос Гильэвмэ, рассудительным и смелым эу. Прочили ему род Щита и ожидали его в нём, но тяготел Гильэвмэ к наукам, и более всего к лекарству и Божиему Слову. Много беседовал он с Финиаром и Элкаритом, наставлялся у светлейших эулиен народа Ирдильле, и все хвалили его за быстрый ум и усердие. С ранних лет искал Гильэвмэ, чем послужить другим, и многое поручалось ему, он же не боялся никакого труда и никакой работы не сторонился, единственной же заботой его, какую не оставлял и не забывал он никогда была забота его об Анилиэль, ради которой трудился Гильэвмэ, и видели это все и знали. Высоко почитал эу и отца своего, он же втайне от Анилиэль приходил к нему и молился у постели его, и беседовал с ним в Надежде, что Тертах внимает словам его. А вскоре попросил Гильэвмэ лекарей поручить отца заботе его, ибо негоже лекарям трудиться над Тертахом, когда рядом сын его и может послужить ему. Так стал Гильэвмэ опекать отца своего и многое время проводил у постели его в занятиях своих и молитве, поддерживая жизнь в теле отца, как научили его и поручили ему. Когда же исполнилось Гильэвмэ тринадцать его лет, был он уже прекрасным и учёным юным эу. Серьёзности его доверяли многое, и сотрудился он с Тэйели и Тейемин, и часто сопровождал Амахейлах. Тогда же был день, когда вошёл он в покои отца своего и склонился над ним, и взял за плечи его, и сказал ему так: Oh rúiar páye híol! Whúldartane ízret hálaē. Ítam tíel eríytal` úramorē ínug wer el`írnuitamienane ev nóel`. Sim a hi eshúram i nóēl`, átu Aniliél` hímu Íl`ē hói. Oh, páye híol, tiy vo írnuitam el`háen máyē im hói ímrē ókon nóin im íeh Líē térlenirt-é i nóy térlenirt íē ínni. Hi a atán tíik: tiy péynelh, tiy péynelh, tiy péynelh!11 Едва же сказал Гильэвмэ слова свои, рухнули чары эйлокра, и недуги погибшей смертной оставили эу. И поднялся Тертах от ложа болезни своей, и обнял сына своего, и целовал руки, исцелившие его, поручив себя им и благословляя их, Гильэвмэ же припал к ногам отца в ифхёлье. Так получил Тертах исцеление от сына и возвращён им был Анилиэль, а Гильэвмэ оставил лекарский предел и учение лекарское и отошёл в предел Ирдильле, где и завершил обучение своё со знанием.