Я достаю телефон, отходя в сторону, подальше от шума, от газующих машин и начинаю среди череды контактов бесполезных в моей жизни людей искать тот самый. Главный.
Смешно.
Контакт, который так и не произошел.
«Марат». Его номер на месте. И я смотрю на сверкающие черные цифры на белом фоне как ученый, который наконец обнаружил новый вид растения или животного. Так, словно меня в скором времени ожидает как минимум мировая слава, а как максимум вечная жизнь. Господи, как в груди-то горячо. И как страшно, словно прыгать предстоит головой вниз с высотки. Но, несмотря на эмоции, я делаю глубокий вдох и смело нажимаю вызов.
Так же смело, как целовала Марата в жаркий летний день. Словно погружаясь в прохладу чистейшего озера.
Гудок. Давай же.
Еще гудок. Пожалуйста, возьми трубку. Скажи, что ты не забыл меня.
Пальцы покалывает.
Кожа огнем горит.
Вот рту пересохло.
Но ответа нет.
Интересно, он остался на море?
У него там дом? Или он из Москвы?
Будет, конечно, неудобно переезжать, но вуз можно найти и в Краснодарском крае поближе к нему.
Я упорная, знаете.
Я не обижаюсь, не удаляю номер, я продолжаю звонить.
Снова и снова.
Отмахиваться от Камиля, который зовет меня в гущу событий, не обращаю внимания на главаря шпаны, ставшего новым проектом Садырова. Я просто звоню. Еще. И еще. И когда я уже отчаиваюсь, когда собираюсь задохнуться от боли и разочарования, на том конце провода слышен звук поднятой трубку. Треск. Дыхание.
Он забыл меня за месяц?
Я даже опешила.
Он просил звонить, только если о помощи просить. А о какой помощи?
«Приезжай, я не могу без тебя».
Марат, наверное, рассмеется.
«Приезжай, я сломала ноготь?».
Да нет, у меня они не ломаются.
«Приезжай, мое тело в огне.».
Реально, сказать, что у меня температура, отравление, я умираю. Пускай долг отдает, приезжает лечить.
«Ага, а в Москве нет врачей?», спросит он.
Господи, что я ему скажу?
И внезапно, когда я прокручиваю мысленно наш диалог, слышу взрослый, женский голос. С довольно выраженным татарским акцентом. Я его ни с чем не спутаю.
Кто говорит? Алло?
Здрасьте как неудобно-то.
Может, он номер не тот записал? Или написал чужой. А что, вполне в его духе. Хотя нет. Марат не станет обманывать.
Кто говорит? голос почти каркающий, немного раздражающий.
А можно Марата Балаева?
А нет его. На службе он, слышу в голосе слезы. Почему на службе? Разве у него не было планов? Он же говорил о планах. Может, отложил? Позвоните через пять месяцев, если он, конечно, вернется.
Она кладет трубку, а я упрямо перезваниваю снова. На этот раз не приходится ждать пол часа и мерзнуть в своих коротких шортах.
Простите, а почему он телефон не взял?
Да не успел он! и теперь почти вой в трубку, меня до костей пробирает. Месяц в коматозе. Что я пропустила? Пришли эти генеральские и уволокли его.
Почему уволокли? За что? я ничего не понимаю.
Да кто ты такая и почему я тебе должна и тут она замолкает, а у меня по коже мороз. Затишье такое, как перед взрывом. А я ведь узнаю твой голос. Ты же Даниленко Вика?
Мне не хочется отвечать. Это жуть как пугает, когда кто-то знает твой голос настолько, что запоминает имя. Но может Марат рассказывал?
Да, это я. Так почему Марата уволокли. Что с ним.
Ах ты дрянь малолетняя! заорала она вдруг в трубку, и я острее слышу акцент. Ты еще спрашивать смеешь?! Мой сын из-за тебя, суки, погибнуть может, а ты спустя месяц спрашиваешь за что?
Спрашиваю, шепчу в трубку. Страшно-то как. До ног онемевших. В смысле погибнуть?
Ты, тварь, сказала, что он тебя изнасиловал, и его забрали в тот же день. Предложили выбор: или тюрьма, или служба. А он даже не отнекивался, хотя я знаю, что мой сын никогда с такой, как ты, не стал бы связываться. Мой сын ненавидит тебя. Да и как такую, как ты, любить-то можно?
Рука падает, словно телефон стал на несколько кило тяжелее.
Смотрю вперед, в темноту ночной улицы и не верю в то, что услышала. Не может быть. Я не могла. Да, я грозилась. Но не могла. Весь этот месяц как в тумане. И я пытаюсь найти там хоть отголосок того, что я сказала отцу.
Но точно не про насилие. Не могла.
А вот про то, что люблю, сказать могла. Могла.
Глава 11
Я задыхаюсь. Воздух, который только что был свежим, становится густым, заполняющим легкие. Я сжимаю в руке телефон, смотря вперед и ничего не видя.
Вик, зовет меня Камиль, трогая за руку. Что случилось, на кого ты кричала?
Камиль! поворачиваюсь, впечатываясь в его грудь, пока по щекам слезы градом. Отвези меня домой. Срочно! Мне нужно с отцом поговорить!
Камиль разглядывает меня, но быстро соглашается. Наверное, на лице написано отчаяние, в котором я захлебываюсь.
Кусаю губы все то время, что мы в пути. Камиль автоматной очередью задает вопросы о том, что случилось, но я даже не знаю, с чего начать, даже не знаю, как ему сказать. Что другого люблю? Что из-за моей истерики его могут убить? У Марата планы были, а я разрушила все.
Вика! не отпускает меня Камиль, никогда еще не был этот балагур таким серьезным. Ты меня реально уже пугаешь. Сначала амебой ходила, а теперь словно проснулась. И вместо того, чтобы на меня внимание обратить, рвешься к отцу, про какого-то Марата треплешься. Что, блять, происходит?!
Камиль, рукой по его колючей щетине провожу. Все-таки красивый он, не удивительно, что за ним девчонки увиваются. Только вот ревности во мне это никогда не вызывало. А с Маратом В общем, нам стоит остаться друзьями.
Он не успевает рот открыть, как я целую его в щеку и выпархиваю из машины бабочкой, а вот в дом несусь опасным шмелем, готовым поразить одного старого жука.
Папа, хлопаю я дверью, но никто не отзывается. Только Вера из кухни выглядывает. Эта женщина вообще когда-нибудь отдыхает? Где отец?
В кабине, чай пьет с майором полиции
Последнее она уже в спину говорит, потому что я мчу к кабинету. Раскрываю его, разве что не пинком.
Пап!.. Здрасте, отдаю дань вежливости толстопузому майору Обуховскому. Моего отца благо не так сильно разнесло. Пап, поговорить надо. Срочно.
До утра подождет, выйди.
Я сказала сейчас! перехожу на фальцет, стягивая с себя вежливость. Пожалуйста, пап.
Он поворачивается к Обуховскому с застывшей улыбкой.
Молодежь она такая. Наверное, опять ноготь сломала. Я сейчас.
Мне даже жаль его. Для него внешнее благополучие важнее меня. Даже странно, что он снова не женился. Ради приличия.
Вика, дергает меня отец в библиотеку, что по соседству. Ты разве не видишь, что я разговариваю. Подождать не могла?
Не могла. Где Марат?
Что? Какой
Балаев, Пап, не тупи. Ты что с ним сделал?
А с чего такой интерес к этому подонку? Он тебя
Не трогал он меня. Неужели я сказала, что он меня насиловал?
Не сказала, признает отец, а меня как током бьет. Что это значит? А откуда выводы такие? Но на твоем обессилившем теле были синяки и кровоподтеки. Ты вела себя как дикая, а Марат давно на тебя зуб точит. Я, конечно, сам виноват, что за тобой его отправил. Но он был в том районе, и давно мне должок хотел отдать.
Постой, постой, не понимаю ничего, я даже руку к шее прижимаю, словно там воздуха больше станет. Какой зуб он на меня точит. Из-за чего?
Вик, сейчас совсем не время.
А накачивать меня психотропными время? Что мешало тебе поговорить со мной, а не делать дурацкие выводы! ору в его каменное лицо. Говори сейчас же! Какой зуб?
Помнишь, в пятнадцать ты с машиной столкнулась? нет, нет, меня сейчас на части порвет.
Помню! При чем тут Марат!
Он в машине был. С матерью и отцом. Сам, конечно, гнал, а тут ты. В общем, отца не стало, а мать в инвалидное кресло села.
Ты врешь Я не могла. Ты сказал, что все выжили, ты сказал, виски от боли сжимает, почему Марат ничего не сказал, почему
Тогда все выжили, отец в коме еще месяц провел. Все счета за лечение на мне были. Мать его на ноги тоже я поставил. И его по контракту служить, чтобы не вертелся около тебя.
А он вертелся, слезы по щекам, руки на сердце. А стучит-то как
Еще как. Ты, считай, отца его убила, он так думал. Молодой, горячий. Но я его из точки горячей вытаскивал не раз, так что мы с ним крепко повязаны. Но он недавно сказал, что хочет со службы уйти, вот я и попросил об услуге, последний раз, так сказать.
Пап, ты что наделал-то? Он же не трогал меня. Я ходила, как кошка вокруг него, бью кулаками грудь круглую. А он не пальцем. Я ведь даже сама его поцеловала. Папа! Папа! Вытащи его. Сейчас же, звони и вытащи.
Отец трет лицо, потом затылок чешет.
Нет пока с ними связи. Через недельку появится, я, конечно, подсоблю
Папа! ору я на него. Ты невинного человека на смерть отправил. Там мать убивается!
Завтра сделаю все, что могу, а теперь иди спать. Живо, сказал, я знаю этот взгляд. С таким взглядом отец всегда за ремень брался. И я отшатнулась.
Дочь
Я спать. Завтра поговорим.
Только вот я, конечно, не поговорила. Первое, что я сделала, это Камилю снова позвонила. У него есть несколько знакомых хакеров, а у меня есть доступ к военной базе. Мне нужно найти Марата. Поехать к нему. И вот тогда отец точно его вытащит. Без вариантов.
А насчет моей вины в смерти отца его. Мне очень жаль, я даже не знала ничего. И я скажу ему об этом. И своим спасением смогу загладить свою вину. А потом скажу, как сильно люблю его и в покое оставлю.
Любить, конечно, не перестану. Особенно теперь, зная, как давно на самом деле нас связала судьба. Ведь я могла врезаться в кого угодно, в то же дерево или фуру, но почему-то судьба столкнула меня именно с его машиной. С его семьей, заставила вызвать в нем ненависть ко мне.
И будем честны, он не слишком успешно справился с задачей меня ненавидеть.
Глава 12
Марат
Жарко. По лицу струится пот, почти ослепляя. Но это ничего по сравнению с тяжестью во всем теле после долгого и утомительного боя. Настолько, что ноги на очередном подъеме подкашиваются. Но главное, впереди уже виден госпиталь. А значит, шанс, что не сдохну.
Марат, брат, ты в порядке? Наиль подлетает ко мне, пока встать пытаюсь. Сам бы спасался, но нет, ко мне лезет. Помогает встать, но я все равно отталкиваю. Не люблю я этого. Не время.
Давай, шагай, малой, иначе сам без башки останешься, киваю на населенный пункт, до которого не меньше километра. Туда несем раненых, туда же ведем мирных, что выжили в мясорубке.
Все-таки каждый раз возвращаясь в места, где боевые действия идут регулярно, вспоминаешь, какое дерьмо этот мир.
И что все, что остается порой выживать.
Мне дали бригаду молодых бойцов, а они все только со скамьи школьной. Вот и Наиль тоже.
Я так хотел покончить с этим, так хотел нормальным стать.
Не просыпаться от каждого шороха, не реагировать агрессией, если ко мне со спины подходили, мать с сестрой уже хотел из деревни нашей вывезти.
Я просто жить хотел. Но черт дернул меня на просьбу Даниленко отозваться. Зачем? Я только потом понял, когда анализировал по пути сюда.
Посмотреть на дочь его хотел. Понять, справился ли с лютой ненавистью, которую она во мне пробуждала. Справился, самому тошно. И чем закончилось? Тем, что она меня сюда отправила.
Теперь вот здесь от пуль спасаюсь, парней молодых теряю.
Иногда хочется самому в могилу лечь, чтобы забыть все, что видел, но судьба словно снова и снова дает мне шанс. А я снова его проебываю.
Наверное, потому что привык убивать и выживать. Потому что для меня это легкие деньги.
Если выжил, зарабатывать легко. Тебе и звание героя дают. И деньги насыпают нормально. Даже квартиру и землю.
Парни молодые все здесь за этим. Думают, легкие деньги, только вот не знают, как легко при этом здесь сдохнуть. Одно неверное движение, и ты просто говно в цинковой обертке. Это если твой труп вывезут.
Мы наконец в населенном пункте, можно на время расслабиться, потому что здесь военный госпиталь. Два этажа. Лучшие военные хирурги. Приятные медсестры. Приятные, потому что в безопасности. Госпиталь в этой части страны по общему негласному соглашению никто не трогает.
Я терплю боль в ноге и помогаю донести раненого в живот паренька, которого пристрелили уже на выходе из зоны боевых действий.
Потом тащу другого, кому взрывом руки оторвало.
Жесть. Крики. Кровь.
Мое привычное местопребывание. Иногда даже во время тишины эти звуки меня преследуют.
Может это и есть моя жизнь? Может зря я хочу туда, где небо мирное. Зря хочу тишины. Зря хочу семью. Кому как не мне знать, как легко этого лишиться.
Одна пуля.
Один взрыв.
Одна взбалмошная девочка за рулем.
Я даже с психологом говорил. А еще с мудрецами из своей деревни. Нужно уметь прощать, но как же это тяжело дается, когда она вот такая. Когда она даже не чувствует своей вины.
Рад вас живым видеть, Балаев. Что с ногой? осматривает меня Мурад Фархатов. Главный врач он, конечно, но всегда на передовой. Дай ему волю, помчался бы спасать парней в самое пекло. Я держу ребёнка, возле которого беспрестанно рыдает его мать. Фархатов кивает на койку, и я опускаю пацана лет четырнадцати. На теле многочисленные гематомы. Сразу вспоминается, как мы с парнями с холмов скатывались в таком же возрасте. И тогда тоже были синяки. Только вот причины разные.
Царапина. Мальчиком займитесь.
Туда сядь. Сейчас кого-нибудь пришлю, посмотрят.
Помогайте тем, кому это нужно, а мне лучше бы спирта.
Это проще. Проще нажраться, забыться, утолить жажду между гостеприимных бедер очередной медички. Вон та ничего, смотрю я на беготню молодой медички. Хотя худощава на мой взгляд. Падаю на свободную кушетку, наблюдая, как стройные ноги мечутся от одного больного к другому.
Как они быстро перебирают, а тонкие руки профессионально ставят капельницу.
Забавно, но не так, как другие, более грузные медсестры. У этой рука легче. Тоньше. И пальцы такие, что хочется их на члене своем представить.
Она и сама прям пушинка. Молодая. Русская. Что она вообще здесь забыла. У меня сестра не старше. И меньше всего я желаю ей здесь оказаться. Голова покрыта не платком, а шапкой белой, из которой выбивается растрепанная светлая коса. Наверное, одна из тех на голову повернутых волонтеров, которые едут сюда, чтобы потом рассказывать, какие они героини.
Вика! зовет Фархатов, а меня как током бьет. Это имя я уже три года ненавижу. Просто до зубного скрежета. Заканчивай с этим жеребцом, у него царапины. Дойди до третьей и спирта бутылку возьми.
Для обработки? слышится звонкий голос без единой нотки акцента.
Перорально.
Я словно в замедленной съемке перевожу усталый взгляд выше, с крутых бёдер на профиль лица.
Понимаю, что это не просто какая-то рандомная Вика.
Это, блять, Даниленко, с которой пытается флиртовать Наиль. И еще никогда я не хотел так сильно оторвать руки мужику, которыми он за ручку ее пытается схватить.
Но гнев на него проходит быстро, когда я вижу профиль Даниленко.
Я думал, я злость испытывал, когда из автомата отстреливался.
Но как же я ошибался.
Она что здесь, твою мать, делает?
В городе, который уже завтра могут с землей сравнять?
И я даже не знаю, что меня бесит больше ее появление в этом аду или то, что у меня на нее стояк хронический. Несмотря на всю ненависть, несмотря на презрение. Сука? Снова поиграть захотелось? Добить врага?
Сладкая, я ведь женюсь на тебе, предупреждает Наиль ей вслед, а потом мой взгляд ловит и подносит пальцы к губам, мол «ах, какой персик». Правда заметив, что энтузиазма я не разделяю, весь сник.
Очередная жертва ее красоты. Очередная жертва этой разрушающей мужское нутро девки.
Я опускаю взгляд в пол, считаю до десяти.
Это всегда помогало успокоиться.
Но не сейчас, когда запах лимона, который даже сквозь кровь, антисептики и порох пробивается. Щупальца свои к моему горлу подносит, стягивает до нехватки воздуха. На боли в ноге что ли сосредоточиться Но нет, все, о чем могу думать, что у нее под халатом, со сколькими спала за это время, как быстро можно сломать тонкую шею.