Асфальт в трещинах, со следами колясок, то в грязи, то в снежной слякоти. Фонари с советской символикой. А зачем их менять, если работают?
Мирный совковый уклад. Снова фраза для блога. Иногда Майклу казалось, что он думает только цитатами и заголовками для статей. Ладно, при Машке неудобно снимать, он потом пройдет тем же маршрутом
А это школа, тут будем учиться. У нас замечательный кружок математики.
Математику Майкл уважал. А школу оглядел с затаенной болью. Вряд ли там есть компьютерный класс. И вай-фай наверняка не работает.
Слушай, не удержалась Машка. А чем же ты занимаешься? У тебя интересы есть? Может, спорт? Футбол, бадминтон?
Киберспорт, огрызнулся Майкл. Замучила уже вопросами. Мне некогда развлекаться, я участник группы «Активисты Эрефии». Выхожу на митинги в знак протеста
Против чего?
А против всего! Я за равные права для граждан! Баннеры делаю для соцсетей, листовки расклеиваю с призывами.
Листовки это сойдет, снова некстати ляпнула Машка.
Что она, темная, понимает! Сидит в обнищалой глубинке и не борется за улучшение жизни. А свое возмущение нужно высказывать. Демонстрировать, что не согласен с властями, открывать равнодушным вроде этой Ромашки глаза на царящий хаос
Глупое какое-то увлечение, подытожила поскучневшая Машка. Ходишь, машешь чужими плакатами. Нарываешься на неприятности.
Майкл онемел от возмущения. Да он! Да она Ничего не поняла, ни слова. Он ей про подвиг, про вызов, про извечную борьбу с произволом
Не исправить жизнь криком на митингах. Оглянись вокруг, помоги соседу! Сделай хоть маленький шаг вперед.
Я же в глобальном масштабе!
А не надо в глобальном, Миша! Видишь, больница? Нет, ты посмотри! Там в палате, совсем одна, сидит девочка и ей страшно. У нее погибли друзья. Этой девочке нужна помощь, не любопытство, простое сочувствие!
С подобным подходом Машка сфотографировать эльфийку не даст. Нужно придумать повод, мол, он даст в сети объявление, вдруг кто-то ищет беловолосую!
Они прошли в ворота больницы и словно из прошлого вернулись в реальность. Все ухоженное, современное, тротуары, бордюры, фонтан у входа. Электрический замок на дверях, вход по пластиковым пропускам.
Машка порылась в кармане, вынула карточку, сунула в щель. Расстегнула ворот пуховика, достала бейджик на длинном шнурке.
«Марья Ромашкина. Волонтер» успел прочесть Майкл и удивился.
Двери больницы открылись, словно хищная пасть чудовища. Холл тоже был современный, стерильный, с пластиковой стойкой в приемном покое, с доской информации и турникетом, с корзинкой, забитой бахилами. Видимо, скинули денег с высот, кто-то очень хотел победить на выборах.
Им навстречу вышел дежурный врач, седой, в идеально белом халате:
Здравствуй, Марьюшка, а это кто?
Наш стажер, не моргнув, соврала Ромашка. Новенький, Михаил Лемехов. У меня поручение, дядя Боря.
Ромашка протянула заполненный бланк с оттиском печати, как на рецепте. Дежурный врач «дядя Боря» внимательно прочитал. Майклу почудился в руке лорнет, к «дяде Боре» хотелось обращаться профессор!
Боюсь, Марьюшка, не получится. Я уважаю Сергея Данилыча, но сегодня был звонок от Гордея: к новенькой никого не пускать.
Жаль, огорчилась Ромашка. Ладно, зайдем в другой раз.
«Дядя Боря» черкнул на бланке отказ и ушел куда-то в глубины больницы, видимо, делал обход. Машка повертела в руках бумагу.
Ну, куда теперь? Есть два часа
Майкл с изумлением наблюдал и пытался понять, что происходит. Их впустили, потом не впустили, какой-то Гордей позвонил Что за бред?
Знаешь, в какой палате эльфийка?
В восьмой на втором этаже.
Майкл оглянулся в поисках лифта, нашел лестницу, потащил Машку:
Идем к ней! А то болтаешь красиво: оглянуться и помогать! Я проникся, а ты на попятный? Там девчонка лежит в восьмой палате, сама говорила, ей страшно! Тоже мне боги: пускать, не пускать! Мы пять минут поболтаем и все! У нее же друзья, семья, ее ищут по всему интернету
Мишка, туда нельзя!
Или помогаешь, или скулишь. Третьего не дано. Если б я ныл все время, когда мне говорили: нельзя, запрет! Да я бы в жизни ничего не добился!
Дай хоть бахилы возьму!
Майкл взбежал на второй этаж, не слушая протестов Ромашки. Та совала ему бахилы, беспокоилась о дезинфекции и о том, как влетит от врача. Майкл не вникал, он наслаждался. Он снова был в привычной стихии, на острие протестной атаки. В смысле, нельзя навестить больную? Да какое вы имеете право?
Коридор на втором этаже поразил до нервного тика, заставил притормозить, оглядеться. И дальше красться на цыпочках.
Палаты бликовали стеклянными стенами и напоминали аквариум.
Не больница, лаборатория. Не больные, объекты исследований.
Беловолосая девушка сидела на полу в прозрачной палате, помеченной цифрой восемь. Она и вправду походила на рыбку, одинокую и несчастную. Ее выловили в дикой среде и отправили в карантин. Отпустят ли обратно в Белокаменск? Майкла пугал этот вопрос.
В розовой больничной пижамке, тонкая, почти прозрачная, девушка обхватила колени руками и печально смотрела в стену, будто видела на стеклянной поверхности много больше, чем Майкл и Машка. На двери, ведущей в аквариум, запертой на электронный замок, был прикручен информационный кармашек, с графиком посещений и дезинфекции бокса. А еще табличка: «Наталья Петрова. Отзывается на имя Натариэль» и дата поступления в изолятор.
Зоомагазин какой-то! возмутился Майкл и легонько царапнул ногтем по стеклу, привлекая внимание девушки.
Та встрепенулась, вскочила на ноги, развернулась, выставив руки. В ее темных, как колодцы, глазах был страх, бесконечный, подавляющий волю. Натариэль снова завыла, тоненько, жалко, как собачонка, выброшенная хозяином из машины.
Бедная! всхлипнула Машка. Ты не бойся, тебя подлечат и снова станешь эльфийкой, будешь играть в придуманный мир
Беловолосая взвизгнула, кинулась на них с кулаками и вдруг упала, как сраженная пулей, а стекло заволокло чем-то белесым. Запахло газом, потянуло в сон, совсем как после зевка кота.
Хлороформ! закрылся ладонью Майкл, уловив сладковатый эфирный запах. Или похожая дрянь. Ну хоть не слезоточивый газ
По коридору кто-то бежал, шум шагов нарастал, как прибой. Они спрятались в соседней палате, вскрыв ее карточкой Машки, еле успели нырнуть за кровать.
В бокс Натариэль вошли люди, похожие на космонавтов в скафандрах: комбинезоны, шлемы, перчатки, даже обувь из химзащиты. Один встал у двери, второй поднял девушку и бережно уложил на кровать. Взял кровь из вены, солидную дозу, поместил пробирку в свинцовый ящик. Из другого шприца ввел препарат, что-то прозрачное под самое ухо. Почему под ухо? Майкл не знал, но загадал спросить в интернете, если удастся отсюда свалить. Хорошо хоть в защитных скафандрах слышимость была на нуле: двое пришлых общались по внутренней связи. Да и обзор оказался неважный: Майкла с Ромашкой не засекли.
Вот так больница! Гестапо какое-то! Тут бы самому уцелеть!
Наконец, космонавты ушли, а девочка погрузилась в сон, перестав реагировать на окружающих. Задышала ровно, спокойно, будто устала сражаться с демонами и прилегла отдохнуть.
Пошли, прошептала Машка. Пока действие пропуска не закончилось. А то мне впаяют выговор на вечернем собрании клуба.
Майкл не помнил, как они оказались на улице. В голове все плыло от яркого света, от белизны помещений, от бликов, в них мерцало лицо беловолосой девушки, несчастной Натальи Петровой, решившей поиграть в запретном Лесу. Ему в душу смотрели глаза эльфийки, огромные, темные, внеземные, и в зрачках царил беспроглядный страх. А еще мерцали алые звезды, незнакомые и далекие.
Гестапо! Бухенвальд! Зачем ее мучают?
Боятся, она гнилушка, Машке тоже было не по себе, но она знала больше, чем Майкл. Ее цапнуло красной гнилью, но несильно, есть шанс спасти.
Что опять за красная гниль? Бактериологическое оружие? Тайные разработки? Я читал про ваш заповедник, там был особо секретный НИИ. Ящик, как тогда говорили. Слушай, Маш, такие скафандры я лишь в кино видал!
Выла она нехорошо, Машка снова его не слушала. Но Гордей Степанович прав, как всегда: к ней нельзя никого пускать. Так Сереге и отчитаюсь.
Тонкий вой беловолосой все еще цеплял душу Майкла: между ним и поклонницей Толкиена протянулась прочная нить. Поводок! уточнил кто-то ехидный, проявившийся в мыслях Майкла. Или леска. Попался на крючок, дурачок, а она подсекает и тянет.
Они выбрались за территорию небольшого больничного парка и пошли по направлению к дому культуры. Майкл не знал, зачем, просто шел рядом и думал о девушке в жуткой палате. Разумеется, ей нужна помощь! Ее травят газами, колют наркотики, кровь качают для таинственных целей. Майкл проверит, запросит в сети. И если
Он не додумал, что если.
Ну что, Марья Моревна? Все искушаешь невинные души? Где нашла себе дурачка? По всему, мажорская штучка!
В переулке, ведущем к дому культуры, их поджидала компания.
3. Венька-Свистун
Шутников было пятеро, здоровые лбы. Все в добротных спортивных костюмах.
Не гопники, видно сразу. И не спортсмены. Ни то, ни се.
Тишинский дозор! хмыкнул вожак. Приготовьте документы, граждане нечисть. Сначала ты, Марья Моревна. Отвечай: зачем в больницу ходила? Снова кровь людскую пила? Соленую красную кровушку?
Записала тебя на прием! огрызнулась Ромашка, сжав кулаки. Подержат в боксе, мозги промоют.
Девушка переборщила, даже Майкл вздрогнул от резкого холода, вспомнив эльфийку в боксе. Изоляция в стеклянном аквариуме да врагу такого не пожелаешь! Впрочем, он был пришлый, чужак, и не знал всех глубин конфликта.
Вожака перекосило от ярости:
За базаром следи, навь поганая! Языком метешь, как помелом. А ты, юрод, из каких краев? Вырвать тебя из лап когтистых?
Может, про себя сначала расскажешь? тотчас ощерился Майкл. Ты, значит, явь? Или друг эльфийки? Так сказать, брат по разуму?
Я-то явь, подтвердил вожак. Протестная сила Затишья. Активист движухи «Мир для людей». Посмотрите, парни, он ухмыляется. Думает, мы тут шутки шутим!
Майкл не ухмылялся, с чего они взяли. Майкл застыл в недоумении. Активисты? Вот эти? Прицепившиеся к Машке гады?
Ромашка отступила к ограде больницы. Вожак прыгнул к ней с занесенной рукой. Майкл увидел в его пальцах флакон с чернилами. Снова привиделся дед-ветеран со скрюченным указующим пальцем, ордена и медали, залитые красным И сделалось нестерпимо стыдно за себя и за этих вот «активистов», стало жалко девчонку в пуховичке, сжавшуюся, словно озябший воробушек.
Майкл кратко рыкнул, привлекая внимание. Вожак обернулся и получил с ноги.
Опасна жизнь борца с неправдой, особенно в прогнившей стране. Приходится много бегать, а бывает, и кулаками махать. Машка спрашивала про спорт, только разве девчонке расскажешь? Улица всему учит. На маршах протеста выживают сильнейшие.
А бывает, целыми днями сидишь, скрючившись за компом, боевыми искусствами не занимаешься и в качалку не ходишь даже для виду. Зато в минуту опасности что, откуда берется? Подкаты, прыжки? Увертки? Удары с плеча, кувырки?
Штаб «Активистов Эрефии» запрещал Майклу махать кулаками. Настолько жутким был переход. Будто зверь просыпался в теле.
«Ты из Майкла оборачиваешься в медведя, говорили ему в комитете. Лучше не бейся, парень, мы не кулаками сильны, а словом».
Но зудело еще с больницы, с палаты на втором этаже. Через край выплескивало адскую смесь из жалости и бессильной злобы. Его обжигало внутри от творимого в клинике произвола. Тоненький вой беловолосой вытащил на волю страшную силу.
Мишка, перестань! откуда-то издали, из прозрачной аквариумной глубины кричала ему Ромашка. Просто отними флакон с концентратом!
В лицо резко плеснуло водой, грязным снегом, уцелевшим в тени. Стало морозно и колко. Сквозь кровавую муть в глазах проявилась Ромашка, бледная, белая, со скрюченными мокрыми пальцами. И он отчего-то испугался до ступора.
А потом всю улицу залил свист. Веселый, яркий, насмешливый. Растекся половодьем по мостовой, сдвинул припаркованные машины. В окнах задребезжали стекла, ставни забили по кирпичным стенам. Местные активисты, раскиданные Майклом по лужам, дали деру в сторону центра.
Веник, не свисти, денег не будет! порозовев и ожив от звуков, словно от чашки горячего чаю, приказала Ромашка.
Разудалая соловьиная трель подытожила сольное выступление. Майкл почувствовал, что оглох и в мире пропали все звуки разом. Его скрючило от тишины, сковавшей барабанные перепонки, но тут зазмеилось трещиной, лопнуло стекло в доме напротив. Тонко, хрустко, рассыпчато. И наваждение сгинуло.
Денег и так нет, Ромашка! крикнул невидимый Веник. Откуда им взяться с такой подставой! Не знаю, как вы, а я в бега.
Машка схватила за локоть Майкла и потащила прочь от больницы, вниз по улице, куда со всех ног драпали «активисты». За ними, подпрыгивая и кривляясь, мчался пацан в синей курточке, слишком короткой, не по фигуре, что-то кричал, грозил кулаками. И везде, где он пробегал, срабатывала сигнализация в машинах, в магазинах, в отделении банка. Уж что-то, а поднять шум на весь город Веник явно умел.
Только с девчонкой сильны, «мир для людей»? Что, задали вам сегодня, задали? Ща как дуну, будете знать, полетят клочки по закоулочкам!
Ромашка, сопя на бегу, что-то сотворила руками, будто сеть метнула или лассо, пошептала, плюнула на дорогу. И Веник с разбегу угодил в лужу. Ойкнул, провалился по щиколотку. От огорчения развел руками.
Когда Майкл добрался до свистуна, тот стоял рядом с глубокой лужей и безрадостно пялился на кроссовки:
Новые ведь были! Чистые, укорил он Ромашку. Только вчера из коробки достал. Помогай после этого всяким
Лицо у парня было престранное. То ли глумливое, то ли серьезное. Посмотришь симпатичный серьезный юноша, моргнешь вихрастая обезьяна. Волосы торчат в разные стороны, и опять же непонятно: то ли прическа, то ли полное ее отсутствие. Вроде огорчается промокшим кроссам, а сам ржет и швыряет камнями в перепуганных обидчиков Машки. Не человек, а пучок эмоций, разных, противоречивых.
Веник, ты снова стекло разбил. И на машинах вмятины!
Тут парковка запрещена, нашелся неугомонный Веник. Просто я знак вчера сдул со столба.
Зачем, горе горькое? возмутилась Ромашка. Чем тебе знак помешал?
Петька попросил для коллекции. Сказал, ему бы такой на крышу, чтоб голуби не парковались. Маш, я все осознал, прости.
Но раскаяния на физиономии не было, лучилась она ехидством и самодовольным восторгом:
Ох, вольготно свистеть по весне. Вместе с птичками перелетными!
В школу вызовут, вздохнула Машка. Тоже мне соловей!
Свистун хмыкнул, пригладил патлы, поплевав на грязную пятерню. Попытался застегнуть курточку, явно с чужого плеча. Представился неожиданно официально:
Венедикт Ерофеев. Венька.
Майкл, ответно расшаркался Майкл.
О, Михей? удивился Венька, как и Машка не пойми чему. Майкл это же Миха, да? Ну ты прямо медведь-шатун! То-то Ромашка перепугалась.
Это кто был? не стал спорить Майкл, медведь так медведь, пускай. Чего ждать от чудика с навороченным именем? Надо же: Венедикт! Кто сейчас так детей называет? Что еще за «мир для людей»?
Так, бездарное быдло. Нацики. Ничего не хотят, ничего не умеют, кроме как стягами на маршах размахивать, и думают, все им должны!
Веник, нас на собрании ждут! строго сказала Ромашка, и Веньку перекосило, то ли от ужаса, то ли от скуки.