Она приближается ко мне на расстояние прикосновения, только когда мы оказываемся наедине в безопасности спальни, за запертой дверью. Не знаю почему.
Но моя миссия заключалась в том, чтобы оберегать Эли, и я не собирался отказываться от нее в первую же ночь, поэтому пришлось удовлетвориться только случайным взглядами ввысь каждые несколько минут я воздымал лицо к небесам, чтобы быть успокоенным неизменностью полета Дарси. Она словно одобряла или даже благословляла мое начинание, и это наполняло меня уверенностью.
Взошло солнце, и Дарси скрылась в утреннем свете, растворилась постепенно, хотя я и не уверен, совсем ли она исчезла или просто солнечные лучи сделали ее невидимой. Окрыленная Дарси никогда не являлась мне днем, так что дальше предположений дело не зашло.
Я долго искал в сети, но пришел к выводу, что проверенной информации об ангелах не так уж и много. Первое, что выпадает в списках результатов, это бейсбольная команда из Лос-Анджелеса, что само по себе о многом говорит. Когда я пошел по ссылкам, выяснилось, что большинство из них противоречат друг дружке. Одна статья говорит одно, другая другое. Мне попалось так много несовместимых утверждений, что я решил выбросить их все и заняться самостоятельными исследованиями, полагаясь только на собственные наблюдения и накапливая эмпирические свидетельства которыми я с Вами уже делился, и продолжу делиться на этих страницах.
Ты вообще не спал? спросила Джилл, проходя мимо моего стула по дороге на свой пост за стойкой «Кружки с ложками».
Солнце уже взошло, потому я спросил:
А ты разве не опаздываешь?
Оказалось, что она посреди ночи дозвонилась второму повару он засиделся за видеоиграми. Рэнди согласился открыть заведение в одиночку, чтобы дать ей поспать еще пару часов. Тут я понял, что она, скорее всего, сторожила меня, сторожащего Эли, до раннего утра. Я ни разу на оборачивался на окна дома, так что вполне возможно, что она тоже просидела так всю ночь. А я и не знал. Потом Джилл наклонилась, поцеловала меня в щеку и сказала: «Осторожней, ладно?»
Мне было интересно, что побудило ее сказать эти слова, и хотелось уточнить, в чем с ее точки зрения заключалась опасность, но какая-то часть меня испугалась получить ответ, поэтому я промолчал, и она ушла.
Я просидел еще полчаса, а потом громко позвал:
Эли!
Еще дважды я выкрикнул его имя, и оглушительная тишина в ответ заставила мое сердце биться чаще.
Но наконец я услышал его «иду», и вслед за этим он сам вылез из оранжевой палатки волосы взъерошены, глаза грустные и усталые.
Мы проследовали на кухню, где я снова приготовил завтрак, который мы снова съели в тишине, сопровождаемые только звяканьем приборов о посуду. Я допил последний глоток кофе и сказал:
Может, продолжим ту работу, которую мы делали совместно в школе? Только на этот раз я буду свободен от правил и ограничений, которым обязан был следовать, пока я был воспитателем, а ты учеником.
В каком смысле? спросил он, выглядывая из-за кружки с кофе, которую он обхватил обеими ладонями.
Я быстро перевел разговор на свой опыт юнгианского психоанализа и рассказал ему о Вас. Я осознаю, что нарушил таким образом договор, который мы заключили, и подверг пар в закрытом сосуде опасности улетучиться прежде, чем рис успел приготовиться. Но в создавшейся ситуации у меня не было иного выхода. И мне кажется, я привлекательно изложил преимущества юнгианского подхода. Я рассказал ему, как однажды у себя в кабинете во время встречи с одним из его одноклассников испытал панический эпизод такой силы, что меня увезли из школы на скорой, потому что я был уверен, что у меня инфаркт.
Так у вас на самом деле инфаркта не было? уточнил он, потому что все в школе знали с моих слов, что он был.
Потом я рассказал Эли, как Вы помогли мне разобраться с материнским и отцовским комплексами и как возвели вокруг моей Личности временную опалубку, опираясь на которую можно было заняться ремонтом поврежденных частей. В продолжение моего монолога он держал зрительный контакт и кивал в нужных местах.
Нам придется начинать с нуля. Но я все же уверен, что способен помочь тебе исцелиться, и тогда ты сможешь вернуть себе контроль над своей жизнью и войти в мир настоящим мужчиной, сказал я ему.
Он спросил, что это значит, и я объяснил ему про фаллическую энергию и необходимость направить ее на мишень или цель, и про стремление войти в мир с уверенностью в себе, и что я помогу его инициации в мужское сообщество, как более взрослые мужчины помогали подросткам на протяжении всей древней истории, до наступления современности.
Мистер Гудгейм, а каким образом вы сейчас входите в мир? спросил он. Я не услышал в вопросе сарказма; ему действительно было интересно.
Тогда я рассказал, что моя цель искупить и спасти его, чего бы мне это ни стоило. Воскрешение Эли являлось моей единственной задачей, и я согласен был совершить любые действия, направленные на возращение ему душевной целостности. Это его немного ошарашило, и он какое-то время сидел, уставившись себе в колени.
Мы провели в молчании пару минут, и я спросил:
В чем дело?
Тогда он сказал, что не считает меня виноватым ни в чем, что касается его брата, и что таким образом я вовсе не обязан делать из него «проект».
Но тем не менее палатку ты поставил во дворе у меня, возразил я, и, к моему собственному удивлению, эти слова были наполнены такой уверенностью, какой я от себя никак не ожидал.
Он долго взглядом искал что-то в моих глазах, так же, как я когда-то искал в Ваших, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться что-то, что позволило бы мне Вам довериться.
Судьба свела нас вместе, Эли, сказал я с еще большей уверенностью. Мне казалось, что я временно покинул свое тело и им управляла теперь некая высшая сила.
Тут меня осенило. Я вытащил телефон и набрал номер Исайи. Пока шли гудки, я нажал кнопку, которая позволяла слышать разговор всем, кто находился рядом. Когда мой лучший друг взял трубку, я сказал:
Доброе утро, Исайя.
Лукас! Ты застал нас с Бесс на пути от машины в дом Божий, где мы этим чудесным благословенным утром вознесем за тебя усердные молитвы.
Спасибо, сказал я. Я включил громкую связь. Тут со мной Эли.
И за тебя, Эли, я тоже стану молиться. Я рад присутствовать посредством телефона рядом с тобой и моим любимым воспитателем подростков. Чем я могу быть вам полезным, господа?
Тут я быстро изложил свой план помочь Эли добыть аттестат за среднюю школу. Я попросил у Исайи полной свободы в отношении выбора дипломного проекта, с помощью которого Эли мог бы выполнить требования к выпуску. Я явным образом упомянул, что пока не знаю, в чем он мог бы заключаться и сколько времени понадобится на его завершение. После чего я передал Исайе решимость Эли не возвращаться в школу никогда больше не переступать порог этого здания, но подчеркнул, что существует возможность заинтересовать его работой под моим руководством.
Я выговорился, и Исайя сказал:
Эли, ты в надежных руках. Я позабочусь обо всем, что зависит от меня. Как только Лукас Гудгейм объявит, что ты проделал достаточно работы, чтобы получить аттестат, ты его получишь. В тот же момент. Однако я хотел бы получать регулярные отчеты о твоем продвижении. Также, если возникнут какие-нибудь затруднения, которые я мог бы разрешить, немедленно звони мне. Слышишь?
Мальчик смотрел на меня в изумлении, и я кивнул на телефон, лежащий перед нами на столе, имея в виду «ответь, пожалуйста», и тогда он сказал: «Да, слышу».
Лукас, к тебе тоже относится, добавил Исайя.
На что я ответил:
Так точно.
Теперь прошу прощения, воскресное богослужение вот-вот начнется. Я обязательно замолвлю за вас словечко перед большим начальством, сказал Исайя и повесил трубку.
Эли снова ищуще заглянул мне в глаза, а потом спросил:
То есть вы теперь мой учитель?
«Я теперь твой Карл», подумал я, но не сказал это вслух. Вместо этого я велел ему помочь мне с приготовлением еды, потом мы уложили сэндвичи в пакеты, добавили к ним немного орехов и сухофруктов, наполнили водой фляжки и собрали рюкзаки. Мною продолжала управлять невидимая сила; мы забрались в машину и поехали прочь из Мажестика. Вскоре мы оказались у подножия Соколиной Горы. Мы поднялись по каменистой тропе к смотровой площадке, уселись на камне и стали наблюдать за полетом хищных птиц, взмывающих ввысь на невидимых нам воздушных потоках.
Почему вы меня сюда привезли? спросил Эли.
Я ответил, что мы с Дарси забирались на Соколиную Гору почти каждую неделю.
Это было ее самое любимое место на свете. Всякий раз, когда мы здесь оказывались, а мы залезали на вот эту груду камней сотни раз, она говорила, как ей хотелось бы уметь летать. С горькой завистью она следила за птицами в бинокль и все повторяла: «Я бы руку отдала, если бы мне было позволено хотя бы раз парить вот так. Смотри, как они царственны. Как они просто обретаются в небе, вне власти всяких сложных эмоций. Жизнь для сокола не таит трудностей».
Мне очень жаль, мистер Гудгейм, сказал Эли. Про вашу жену.
Тут я понял, что ему, наверное, неловко слушать, как я говорю про Дарси, учитывая содеянное его братом, и решил сменить тему.
И что бы тебе хотелось сделать в качестве дипломного проекта?
А что это вообще такое дипломный проект? спросил он, потому что ученики старших классов в Мажестике уже давно перестали их делать.
Тогда я объяснил, что в прежние времена каждый ученик выпускного класса в последней четверти самостоятельно исследовал какой-нибудь вопрос, а потом должен был лично представить результаты перед комиссией. Правила относительно выбора темы нарочно были расплывчатыми, чтобы поощрять академическую свободу и творческий подход.
А почему тогда это прекратилось? спросил он. На этот вопрос у меня не было хорошего ответа, и я просто пожал плечами. Тут Эли сказал:
Значит, это будет что-то для нас двоих? Никто другой не будет участвовать?
Это будет то, что ты захочешь, сказал я, прикрывая глаза от солнца, чтобы разглядеть орла, кружившего высоко над нами. Мне стало интересно, бывает ли здесь окрыленная Дарси, летает ли теперь с орлами, соколами и стервятниками, и если да, то не получила ли она таким странным образом в точности то, о чем мечтала так много раз, сидя на этом камне?
Мы с Эли не торопясь съели свои припасы, продолжая наблюдать за хищными птицами которые продолжали царить в небесах.
По дороге вниз я спросил Эли, знает ли его мать, где он. В ответ я получил поток ругательств. Из них выходило, что ему все равно, что его мать знает или не знает, и что он считает ее лично виновной в трагедии в кинотеатре «Мажестик».