Мы едем в лагерь? спросил Отис, со смесью недоумения и восхищения в голосе.
Да, милый. Мы проведем там некоторое время. Помнишь, я рассказывала, что несколько лет назад туда отвезли твоих кузенов. Может, мы даже увидимся с ними, изо всех сил я старалась сохранять бодрый тон.
Близнецы заметно оживились, словно мои слова заставили их забыть обо всем, что они только что видели.
Можно мы возьмем с собой мяч? А еще коньки и другие игрушки? спросил Эрнест, всегда готовый организовать какую-нибудь игру.
Мы возьмем только самое необходимое. Я уверена, что там, куда мы едем, есть много всего для детей.
Мне самой отчаянно хотелось верить в это, хотя я и знала о том, что евреев и других «врагов» Рейха интернируют в концентрационные лагеря. С другой стороны, мы же не представляли для нацистов никакой угрозы. Наверняка нас решили просто подержать в каком-нибудь импровизированном лагере до конца войны.
Проснувшаяся Адалия испугалась, увидев беспорядок на кровати. Я взяла ее на руки.
Все хорошо, дорогая. Мы отправляемся в путешествие, сказала я, крепко прижимая ее к груди.
Тут у меня в горле снова встал комок, и меня захлестнуло беспокойство. Я подумала, что надо бы позвонить родителям, чтобы они хотя бы знали, что нас увозят, но сомневалась, что полицейские позволят сделать звонок. Одев Адалию и собрав чемоданы, я прошла на кухню. Там я взяла несколько консервных банок, немного оставшегося сухого молока, немного хлеба, мясные обрезки и пачку печенья. Я понятия не имела, сколько времени займет наша поездка, и хотела как следует подготовиться.
Вернувшись в гостиную, я увидела, что муж все еще в пижаме. Я сняла с вешалки его лучший костюм, галстук, шляпу и пальто. Пока он переодевался под пристальным взглядом полицейских, я в спальне сменила форму медсестры на костюм и блузку. Когда я вернулась в гостиную, Иоганн уже надевал шляпу. Полицейские повернулись ко мне.
Вам не обязательно идти с нами, фрау Ханнеманн, настойчиво повторил сержант.
Глядя ему прямо в глаза, я спросила:
Вы и вправду считаете, что какая-то мать оставит своих детей в такой ситуации?
Я много чего повидал в последние несколько лет. Рассказать, так вы не поверите, ответил он. Ну хорошо. Можете доехать с нами до станции. Мы должны посадить их на поезд до десяти часов.
Родных моего мужа депортировали куда-то на север, но я почему-то решила, что нас повезут в цыганский лагерь, созданный недалеко от Берлина.
Через гостиную мы прошли к входной двери. Первым шел муж с чемоданами, за ним двое полицейских. Затем следовали два моих старших сына и я. Близнецы вцепились в мое пальто, Адалия сидела на руках. На площадке я обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на наш дом. Подумать только, чуть больше часа назад я проснулась в полной уверенности, что нас ждет обычный день. Блаз немного нервничал из-за контрольной перед каникулами; Отис жаловался на сильную боль в ушах верный признак того, что он вот-вот заболеет; близнецы были совершенно здоровы, но все равно ворчали, что им приходится так рано вставать в школу; Адалия, этот маленький ангелочек, всегда вела себя хорошо и изо всех сил старалась не отставать от своих братьев и сестер в их играх. Никаких предзнаменований того, что вся эта нормальная жизнь скоро развеется как дым на ветру.
На лестнице царил полумрак, и только через дверь внизу пробивался отблеск утреннего солнца. На мгновение я ощутила резкую боль от того, что прощаюсь со своим домом. Но нет, это неправда; мой дом это мои пять детей и Иоганн. Я заперла дверь квартиры и стала спускаться, напевая под нос мелодию колыбельной, которую всегда меня просили спеть дети, когда были чем-то расстроены или плохо засыпали. Не высказанные вслух слова заполнили пустоту лестничного пролета и успокоили детские сердца перед нашим походом в неизвестность.
Guten Abend, gute Nacht,mit Rosen bedacht,mit Näglein besteckt,schlupf unter die Deck:Morgen früh, wenn Gott will,wirst du wieder geweckt,morgen früh, wenn Gott will,wirst du wieder geweckt.Guten Abend, gute Nacht,von Englein bewacht,die zeigen im Traumdir Christkindleins Baum:Schlaf nur selig und süß,schau im Traums Paradies,schlaf nur selig und süß,schau im Traums Paradies.Глава 2
Май 1943 года
Дорога в Аушвиц
Дальше все происходило стремительно. На железнодорожной платформе теснились сотни человек. Сначала мы были буквально ошарашены и ничего не понимали: полицейские передали нас группе солдат СС. Темно-коричневый вагон для перевозки скота с широко открытыми дверями сбил меня с толку, но я быстро поняла, что к чему. Продолжая держать Адалию, другой рукой я схватила холодные, но потные ладошки близнецов. Двое старших цеплялись за чемоданы, которые Иоганн прижимал к себе изо всех сил. Солдаты стали толкать нас, люди забирались в вагоны, платформа постепенно пустела. Иоганн поставил чемоданы и помог взобраться Блазу с Отисом. Затем поднял близнецов.
И тут толпа едва не разлучила нас. Я протянула Иоганну Адалию, он подхватил ее, но людской поток из мужчин, женщин и детей уносил меня дальше, в сторону других вагонов. Сердце у меня екнуло, я попыталась вернуться, ухватилась за какую-то металлическую перекладину на вагоне и изо всех сил подпрыгнула, на долю секунды зависнув над головами толпы, но охнула, почуяв острую боль в теле. Обернувшись, я увидела солдата СС, который пытался оттолкнуть меня дубинкой. Муж видел, что происходит. Он пробрался вдоль открытой двери к тому месту, где я тянула к нему свободную руку. Наши глаза встретились, когда второй удар чуть не сбил меня с ног, и я чудом не упала обратно в толпу. Мне удалось дотянуться до руки Иоганна, и он втащил меня внутрь вагона.
Тут в нос мне ударила ужасная вонь, и я едва сдержала позыв к рвоте. Обстановка была отвратительная. Нам удалось найти для детей свободное местечко на сене, от которого несло мочой и плесенью, а сами мы остались стоять. Всего в вагон набилось человек сто, мало кому повезло сесть.
Поезд дернулся и начал понемногу набирать скорость. Резкий рывок едва не сбил нас с ног, но толкучка не дала нам упасть. Так началось наше поистине адское путешествие.
Все в поезде были цыганами, как и мой муж. Поначалу люди старались сохранять спокойствие. Но потом начались споры и даже стычки. Часа через четыре серьезной проблемой стала жажда. Еще через какое-то время дети начали плакать от голода, а пожилые люди теряли сознание от усталости и неудобных поз, в которых мы все были вынуждены находиться. А поезд все не останавливался.
Иоганн и еще несколько мужчин помогали поддерживать порядок и выделили один из углов под уборную, поставив там ведро и занавесив его свисающим с потолка одеялом, предоставляющим хоть какое-то уединение.
Мне удалось дать детям немного еды и несколько глотков молока. Немного утолив голод, они свернулись на сене и уснули.
Света не было, но его и не требовалось, чтобы представить себе страх и печаль на лицах всех путешественников. Условия, в которых нас перевозили, не оставляли никаких иллюзий относительно дальнейшей нашей жизни. Я больше не могла сдерживаться и, уткнувшись Иоганну в плечо, зарыдала. Но слезы не приносили облегчения. Чем сильнее я плакала, тем больше погружалась в отчаяние.
Не плачь, милая. В лагере все обязательно наладится. В тридцать шестом году много цыган вывозили из-за Олимпиады, но через несколько месяцев им разрешили вернуться домой.
Тон Иоганна успокаивал, и я позволила себе немного расслабиться. Очень хотелось верить, что пока я рядом с ним, со мной ничего плохого не случится.
Я люблю тебя, сказала я, обнимая его.
С момента нашего знакомства я повторяла эти слова бесчисленное количество раз. Но теперь, в таком ужасном месте, в окружении отчаявшейся толпы, они прозвучали как будто впервые.
Цыган преследовали на протяжении многих веков, но мы всегда выживали. Выживем и на этот раз, продолжал Иоганн, поглаживая меня по лицу.
Мы познакомились еще в детстве, когда его семья переехала в городок Фрайталь под Дрезденом, где я родилась. Мои родители принимали активное участие в просветительских проектах нашей церкви и помогали цыганским детям освоиться в обществе. Увидев Иоганна, они сразу поняли, что он особенный. Моим родителям приходилось бороться с предрассудками в отношении цыган. Большинство наших соседей считали, что цыганам никогда нельзя доверять, что в любой момент они солгут или попытаются обмануть. Семья Иоганна занималась куплей-продажей всевозможных товаров. Иногда отец Иоганна приходил к нам домой, чтобы показать последние новинки, которые ему удалось достать: скатерти и полотенца, вышитые вручную в Португалии, тончайшее постельное белье Моя мама сначала недоверчиво рассматривала ткань, но почти всегда в итоге соглашалась что-нибудь купить. Мой отец и отец Иоганна несколько минут спорили о цене, а затем скрепляли сделку рукопожатием.
Мои же глаза были прикованы к мальчику с огромными темными глазами он казался мне настоящим персидским принцем. Но мы почти никогда не разговаривали. Иногда нам разрешали поиграть в мяч во дворе, но мы только смотрели друг на друга, неловко пиная мяч туда-сюда. Иоганн понравился моим родителям. Они позаботились о том, чтобы он окончил среднюю школу, а потом оплатили его обучение в консерватории.
Однажды утром отец Иоганна принес в наш дом старые карманные часы и поклялся моему отцу, что они кварцевые с золотой инкрустацией. Поторговавшись некоторое время, отец купил часы. Через две недели они перестали работать, а золото оказалось латунью. Мужчины довольно долгое время не разговаривали, но Иоганна мои родители продолжали поддерживать. И наши чувства друг к другу постепенно росли, хотя о предложении речь не заходила до тех пор, пока он не окончил обучение. Довольно скоро он стал одним из лучших скрипачей страны.
Когда я призналась родителям, что влюблена в Иоганна, они предупредили меня, чтобы я хорошенько все обдумала и не сделала неверного шага. Но в конце концов любовь преодолела препятствия и предрассудки окружающего нас мира. Естественно, после свадьбы нам пришлось многое пережить. С одной стороны, законы против цыган были очень строгими, да и цыгане не одобряли смешанных браков. Один из пасторов попытался отговорить нас от брака, называя его «противоестественным союзом», но мы, несмотря ни на что, были счастливы и никого не слушали.
Теперь все эти воспоминания и былые трудности казались мне неимоверно далекими, всего лишь каплей в той глубокой, ужасающей бездне, в которую мы погружались.
На следующее утро мы остановились на несколько часов на станции под названием Прушкув, что подтвердило наши догадки о том, что нас везут в Польшу. К тому времени нас уже сводили с ума жажда и вонь от рвоты, мочи и фекалий. Дышать в вагоне было почти невозможно. Когда в единственное крошечное окошко вагона заглянул солдат СС, люди стали умолять его дать им воды и еды.
Но он, направив в окно свой «люгер», закричал:
Давайте все ценное, что у вас есть с собой!
Иоганн помог другим собрать наручные часы, кольца и другие украшения. В обмен солдат принес ведро воды. Всего лишь одно ведро ничтожно мало для почти ста человек. Каждому досталось лишь по глотку теплой, пахнущей тиной воды. Когда очередь дошла до нас, первой несколько крошечных глотков сделала Адалия, за ней последовали близнецы и Отис.
Блаз посмотрел на меня, проведя языком по пересохшим губам, и передал мне ведро, не выпив. Он понимал, что вода гораздо нужнее больным и малышам. На глазах у меня выступили слезы; его мужество поразило меня: он решил терпеть жажду, чтобы ее могли утолить другие люди.
К полудню второго дня у нескольких детей в вагоне поднялась температура, а некоторые пожилые пассажиры выглядели серьезно больными. Мы ехали уже полтора дня почти без еды и воды и почти без сна. Вторая ночь была еще хуже первой. У пожилого мужчины случился сердечный приступ, и он упал прямо рядом с нами. И мы ничем не могли ему помочь. Мужчины перенесли его в угол вагона, где уже лежало несколько трупов.
Сколько нам еще ехать? спросила я Иоганна.
Не думаю, что так уж долго. Лагерь должен находиться где-то в Польше. Поскольку идет война, у них должны там располагаться лагеря для пленных, сказал Иоганн.
Я надеялась, что он прав и что наша поездка близка к завершению. Ведь, будучи медсестрой, я знала, что через два-три дня без еды и воды начнут массово умирать дети, потом пожилые и слабые взрослые. У нас оставался всего один день, чтобы продержаться в этих ужасных условиях.
Наше нынешнее бедственное положение заставило меня вспомнить наш первый дом. После свадьбы мы переехали на окраину города, к тетке и дяде Иоганна, разрешившим нам спать в маленькой, сырой комнатушке. Но мы были настолько счастливы просто находиться вместе, что почти все ночи напролет смеялись, накрывшись одеялом, стараясь не беспокоить старших. Однажды, когда Иоганн ушел, его тетя набросилась на меня, обвинив меня в том, что я ничего не делаю по дому. Покончив с оскорблениями, она вытолкала меня из дома. На улице был безумный снегопад. Я сидела на чемоданах, промокшая и дрожащая, и ждала возвращения Иоганна.
Увидев меня, он тут же подбежал ко мне, обнял и попытался передать мне все тепло своего тела. Ту ночь мы провели в дешевой гостинице, а на следующий день нашли небольшой дом с кухней и крошечной ванной. Через две недели Иоганн получил место в консерватории, и понемногу наши дела пошли в гору.
Третий день нашего путешествия выдался особенно холодным. Мы надели на себя все, что только можно, но стены в вагоне для перевозки скота не могли защитить людей от пронизывающего ветра. На очередной остановке тот же солдат, что и накануне, снова предложил нам немного воды в обмен на драгоценности и ценные вещи. На какое-то время мы уняли жажду, но затем она стала еще непереносимее. К тому моменту уже пять человек упали в обморок, но самое печальное было то, что на руках у своей молодой матери Алисы скончался младенец. Ее родственники уговаривали положить безжизненное тельце сына к другим трупам, но Алиса отказывалась верить, что ее малыш умер и продолжала укачивать его и вполголоса пела ему колыбельные. Я боялась, что через час, два или через день тоже могу оказаться на ее месте, и при мысли об этом мое сердце разрывалось. Я вспоминала все счастливые проведенные вместе с детьми дни и не могла осознать всю реальность происходящего. Мои дети были совершенно невинны. Единственным их преступлением было то, что их отец цыган. Эта война сводила с ума весь мир.
Снова наступила ночь. Дети рядом со мной лежали совершенно неподвижно. У бедняжек не осталось сил. Усталость, жажда и голод грозили в любую минуту потушить их жизни, как дрожащее на ветру пламя свечей. Иоганн держал Адалию на руках вялую, с сухой от обезвоживания кожей. Единственное, что она хотела спать, спать и спать.
Я пробралась к деревянным стенам вагона и постаралась рассмотреть что-нибудь сквозь щели. Моему взору предстал огромный вокзал с высокой башней. Затем мы снова тронулись, и вдоль железной дороги потянулся длинный забор из колючей проволоки. Мощные прожекторы освещали территорию за ним. Это был лагерь огромный и ужасный, но, по крайней мере, предоставляющий какую-то надежду на то, что мы наконец-то выберемся из этого адского вагона.