Сегодня Колдунов ничего интересного от Смирнова не ждал, просто хотел, чтобы нудный и мнительный пациент получил ударную дозу внимания и на некоторое время отцепился от него самого.
На этом рабочий день подошел к концу, и Ян собрался в библиотеку, визит куда давно откладывал под разными благовидными и не очень предлогами. Переодевшись в ординаторской, он даже немного попрыгал, как боксер перед поединком, укрепляя боевой дух, но мысль о научной работе оказалась такой невыносимо тоскливой, что Ян почти против воли заглянул в ангиографию, проверить, не ушла ли Соня.
Она сидела перед негатоскопом и дописывала заключение. Сосуды на снимке напоминали то ли реку со множеством притоков, то ли молнию, то ли одинокое облетевшее дерево в хмуром ноябрьском небе.
Если подождешь пять минут, подброшу тебя, сказала Соня, не отрываясь от работы.
Высоко подбросишь? засмеялся Ян.
Куда тебе надо или до метро.
Мне в библиотеку.
Хорошо.
Ян сел в уголке на стул, чинно сложив руки. Соня писала вдумчиво, будто стихи сочиняла. То поглядит на снимок, то задумается, покусывая колпачок ручки, то примется быстро строчить в истории, склонив голову. Ян смотрел на длинную тонкую шею, нежные завитки волос и вспоминал, как сильно Соня нравилась ему.
А потом в его жизни появилась любовь, которой он не звал и не хотел и в которую вообще не верил Ян вздохнул.
Сейчас, сейчас, сказала Соня.
Я никуда не спешу. Особенно в библиотеку.
Пока шли к Сониной машине, Ян вспомнил, что его божественный сосед сегодня дежурит.
А хочешь, заедем ко мне, посмотришь, как я живу? осторожно спросил Ян, устраиваясь на пассажирском сиденье.
Соня повернула ключ зажигания и рассмеялась:
Что же у тебя за удивительный быт, что за царские покои? Янтарная комната? Или египетская пирамида?
А вот узнаешь.
Заинтриговал.
Поехали, тем более что тут недалеко. Просто посидим, вина попьем
Я же за рулем.
Ну все равно, тормозни у гастронома. К чаю тогда чего-нибудь возьму.
Ян, не будем лицемерить.
А, да?
Соня молча улыбнулась.
Войдя в дом, она огляделась.
Вот, значит, как вы живете
Ага, Ян обнял ее за талию, но Соня мягко отстранилась.
Давай хоть кофе все-таки попьем для мелкобуржуазного приличия.
Ян рванул в кухню, зажег газ и достал две самые приличные чашки в цветочек. Заглянул в холодильник, хоть и знал, что там ничего интересного нет, кроме кастрюли питательного борща, сваренного Константином Петровичем с учетом законов физиологии и гигиены. На всякий случай он спросил:
Супчик будешь?
Соня отрицательно покачала головой и села на табуретку.
Слушай, Ян, ты, если что, не рассказывай папе, что мы общаемся.
Ну, во-первых, у нас с ним не те отношения, а во-вторых, почему?
Он о тебе даже слышать не хочет.
Да? Ян искренне удивился. Любить его у профессора Бахтиярова особых поводов не было, но все же после того, как Ян не стал топить его за явную врачебную ошибку, Сонин отец стал с ним весьма любезен и даже хвалил за хорошую работу.
Пойми правильно, он ценит тебя как специалиста, но они с мамой чуть меня не убили, когда я сказала, что мы с тобой весной виделись.
Так мы тогда просто поговорили, и все.
Ну так именно! Но если я все забуду и снова стану с тобой встречаться, то я им не дочь.
Ян нахмурился:
Сонь, я тогда с тобой действительно поступил некрасиво, только ведь
Ничего не было, хочешь ты сказать?
Ну да
Так именно! Но ты же мне предпочел другую девушку, как пережить столь страшное оскорбление, Соня засмеялась, это ж, получается, признать, что я второй сорт или даже третий, который не брак.
Вот чего не было на уме, так этого!
Да я-то понимаю, но помни, Софья, она приосанилась, изображая своего отца, никому не позволяй унижать себя, раз и навсегда усвой, что главное в человеке это чувство собственного достоинства!
Не поспоришь, улыбнулся Ян.
А чувство собственного достоинства наступает у моих родителей, только когда мир крутится вокруг них, только когда все им поклоняются и прислуживают, иначе они чувствуют себя униженными и оскорбленными. Поэтому мысль о том, что я прощу человека, если он отверг такой идеал, как я, и полюбил другую, вызывает у них нервные судороги.
А ты простишь?
Ян, так даже вопрос нельзя ставить. Ты ни в чем не виноват передо мной.
Чайник закипел. Ян еще раз заглянул в холодильник, потом в хлебницу. Чуда не случилось.
Насыпай себе кофе, сказал он, откупорив серебристую банку с помощью черенка ложки, больше нечем показать тебе свою гостеприимность. Дома шаром кати, зря в гастроном не заехали. Еще и курить теперь нельзя в квартире.
И так хорошо.
Так ты правда не сердишься на меня за то, что было?
Соня засмеялась:
Точнее, не было.
Просто скажи, сердишься или нет.
Ни капельки. Я себя царицей мира не считаю.
А зря.
Ян, серьезно, прекрати! Если бы у нас с тобой сейчас были какие-то серьезные намерения, то я бы призадумалась, конечно. Страшновато было бы выходить за тебя замуж, понимая, что раз ты однажды ушел к другой, то и снова можешь уйти. А так, повстречаться просто ради удовольствия почему бы и нет?
Ян нахмурился:
Я вообще-то, если что, не только ради удовольствия.
Ну а я только. Ни о чем другом даже не начинай задумываться.
Да?
Ну конечно! Ты хороший парень, Ян, с тобой весело и интересно, а больше мне ничего не нужно.
Так приятно это слышать, буркнул Ян.
Соня рассмеялась:
Можно подумать, ты хотел чего-то другого? Нет?
Ну я не знаю
А я знаю. Интересные вы все-таки люди, мужики! Прибалтываете девушку на секс и ничего, кроме секса, в голове не держите, и в то же время хотите, чтобы эта девочка была в вас страстно влюблена и только и мечтала за вас замуж! Без этого постель вам почему-то не в радость И я даже догадываюсь почему.
Интересно было бы услышать.
Потому что если женщина, типа, не хочет, то она ваша добыча, и можно не стараться, взять по минимуму, а если хочет, то она уже деловой партнер, и приходится учитывать ее интересы тоже.
Фу, какая пошлость, кисло сказал Ян. Из уст Сони такое слышать было не очень приятно.
Жизнь вообще пошлая штука. Соня заглянула в сахарницу, поскребла ложкой по слежавшемуся в монолит песку и тут же бросила это занятие. Ну что, приличия соблюдены, пошли на диванчик?
Я еще не допил.
Ты только не думай, пожалуйста, что разбил мне сердце и теперь я такая: «Ха-ха-ха! Любовь обман, жизнь дерьмо, будущего нет!» И демонически хохоча, погружаюсь в пучину цинизма и разврата. Ничего подобного.
Ян улыбнулся и погладил Соню по коленке.
В общем-то, наверное, и нет разницы, о чем мы сейчас говорим?
Да нет, Ян, есть. Я хочу, чтобы в этот раз между нами было все сразу ясно.
Разве так бывает?
Теперь тебя понесло в пошлятину.
И то правда.
Ян встал, подал ей руку и притянул к себе. От волос Сони пахло солнцем и немножко антисептиком, он провел ладонью по спине, по бедру, чуть задержался перед тем, как поднять ей юбку.
Соня обняла его, губы их соприкоснулись, но вдруг она напряглась и отстранилась:
Что-то не то
Все то, хрипло сказал Ян и снова попытался прижать ее к себе, но Соня отступила.
Нет, не то, разве ты не чувствуешь?
Он осторожно взял ее за руку:
По мне, так все очень даже то, что надо
Соня помедлила секундочку, но потом все-таки высвободила ладонь.
Нет, Ян, что-то перемудрили мы с тобой, вздохнула она. И правда не годится вслух обсуждать такие вещи.
Не я завел этот разговор.
Ну да, это я дура.
Сонь, да все в порядке, правда.
Она поморщилась:
Какое там! Теперь у нас получится не секс, а какая-то бухгалтерия!
Ян подумал, что и правда так, и в этот раз не стал удерживать девушку. Через секунду Соня уже стояла в коридоре, поправляя прическу перед зеркалом.
Ян тяжело вздохнул и надел ботинки.
А ты куда?
Провожу.
Да ну, глупости.
Провожу, как раньше.
Да зачем, я ж за рулем.
Хоть на машинке покатаюсь. Надо ж как-то отвлечься от зова плоти теперь.
Прости, пожалуйста, я совсем не подумала о твоих чувствах.
Ничего страшного, я о твоих тоже мало думал.
По дороге они почти не разговаривали, Ян смотрел в окно, раздумывая, обижаться ему или не стоит, так ничего и не решил, но, когда подъехали к Сониному дому и остановились за углом для конспирации, чтобы, не дай бог, не заметили родители, они все-таки поцеловались так нежно и искренне, что все глупые мысли мгновенно вылетели у Яна из головы.
* * *
Конечно, Надя ходила на работу не только для того, чтобы восхищаться Костей Коршуновым. К медицине душа у нее лежала с детства, и со временем она не разочаровалась в своем выборе, как это иногда бывает, когда узнаешь профессию со всех сторон. Наоборот, с каждым днем становилось все интереснее и интереснее.
Считается, что работать с детьми занятие не для слабонервных, но Надя рискнула и никогда потом не пожалела о принятом решении.
Ребятишки к ней льнули, и даже самое отпетое хулиганье из подростков, томящихся на обследовании, в ее смены не позволяли себе лишнего, хоть Надя считалась медсестрой не просто доброй, а даже слишком добренькой.
Сейчас за ней по пятам ходила Юлечка, поступившая в больницу из детского дома, девочка с множественными пороками развития и умственной отсталостью. Надя однажды взяла ее на ручки, и с тех пор маленькая пациентка ее уже от себя не отпускала. Стоило Наде прийти на работу, как Юля бежала к ней. Это немножко мешало работать, но у Нади духу не хватало оттолкнуть ребенка, с которым жизнь обошлась так сурово.
Не избалованной человеческим вниманием Юлечке, в общем, для счастья-то много и не надо было, просто чувствовать рядом кого-то спокойного и теплого.
Надя снимала назначения, а Юля тихонько сидела у нее на коленках, покручивая пуговицу халата.
Истории Коршунова Надя, как обычно, оставила на сладкое, сначала взяла папку заведующего, ибо его вавилонскую клинопись можно было разбирать только на свежий глаз. Кроме того, его рука не признавала заботливо прочерченных Надей полей, и назначения он писал где угодно, только не там, где положено, указывая путь к ним сложной системой стрелок, и порой приходилось хорошенько поломать голову, чтобы разобраться во всех этих таинственных письменах. На его фоне истории Кости выглядели просто эталоном каллиграфии, и старшая сестра порой ставила их заведующему в пример, на что тот отвечал в том духе, что, когда Константин Петрович научится так же оперировать, как пишет дневники, тогда и поговорим. А пока, граждане, терпите. Возразить на это было нечего, оставалось только проявлять смекалку.
Надя так задумалась над очередным иероглифом заведующего, что не заметила, как подошли Коршунов с Яном Колдуновым.
Привет, Надюша! улыбнулся Ян, а Костя взглянул как будто с неприязнью.
Позволю себе напомнить, что вы постовая медсестра, а не нянька, отчеканил он так строго, что Надя не нашлась, что ответить.
Почему-то я постоянно вижу вас играющей с детьми, тогда как вы должны выполнять свои прямые обязанности, продолжал Коршунов.
Да будет вам, Константин Петрович, засмеялся Колдунов и наклонился к Юлечке, просто Надюша сегодня работает с помощником, верно? Смена растет!
Он подмигнул девочке, и та быстро повернулась к Яну левой стороной, показывая изуродованное ушко.
Наде стало не по себе от этой готовности ребенка услужить, сделать то, что от нее требуется. На обходах студентам демонстрировали это ушко как симптом множественных пороков развития, и Юлечка, видно, запомнила, что от нее нужно людям в белых халатах.
Яну, видно, тоже сделалось грустно, потому что он быстро погладил Юлечку по голове, пробормотав «ничего, ничего, малышка».
Вы отложили истории больных под наблюдением? спросил Коршунов.
Да, конечно.
А контрольные анализы заказали?
Надя отрапортовала, что уже взяты и через полчаса будут готовы.
Очень хорошо. Коршунов взял папку с историями больных под наблюдением. От долгого использования изображение адмиралтейского кораблика на ней почти стерлось, а тесемки растрепались, и Надя видела, что Косте неприятно держать в руках такую потертую старую вещь. Так, вижу, лейкоциты не растут, температура нормальная Ну что, Ян Александрович, поможете исключить аппендицит? Все же шестнадцать лет это возраст ближе к вашим пациентам, чем к моим.
Один момент, Ян взял у Нади Юлечку и высоко поднял ее на вытянутых руках, полетаем немножко и все исключим.
Надя улыбнулась. Вспомнилось, как папа так же подбрасывал ее на руках, может быть, не сама игра, но чувство удивительного покоя в этой высшей точке под потолком. Мама смеялась, кричала «осторожно, осторожно», но ясно было, что ей не страшно, что она точно знает, папа никогда не выпустит дочь из рук.
И Юлечка сейчас смеялась так же звонко и заливисто, как и Надя тогда, как вообще смеются все дети на земле, когда счастливы.
Колдунов кружился и гудел, как самолет. Надя не могла сдержать улыбки и думала, как хорошо, что клиника только открылась после отпуска, больных еще мало, и в основном это уже большие дети, иначе молодому доктору пришлось бы летать с ними до утра.
Константин Петрович нахмурился и демонстративно взглянул на часы:
Разрешите напомнить вам, Ян Александрович, что дети это наши пациенты, а не игрушки.
Ладно, ладно, обещал Колдунов, переводя дыхание, последний заход на цель и иду.
Надя завороженно смотрела, как он быстро, но бережно проносит ребенка по широкой дуге, будто самолет заходит на посадку.
Внезапно Костя наклонился к Наде и внимательно посмотрел ей в глаза:
Я вижу, вы добрая девушка, сказал он негромко, но мой вам совет, не привязывайтесь слишком сильно к этому ребенку.
Когда Ян вернул ей Юлечку, Надя обняла ее крепко-крепко. Пусть так, но даже самый больной и убогий человек имеет право получить свою порцию радости.
Доктора пошли смотреть ребенка с подозрением на аппендицит, и напоследок Надя поймала взгляд Кости, то ли жалостливый, то ли брезгливый. Этот взгляд был Наде хорошо знаком, так многие смотрели на больных детей. В теории, на словах жалели, а на деле сторонились, старались поскорее оказаться от такого малыша как можно дальше и вообще забыть о нем. Может, бессознательно боялись чем-то заразиться, а может, просто не хотели расстраиваться.
Костя, понятное дело, таких страхов не испытывал, но дети были для него всего лишь пациентами, сырьем для работы, как тесто для пекаря или мрамор для скульптора.
Наде было очень жаль, что Коршунов такой равнодушный и холодный человек, немного грустно, что он, видя ее с дефективной Юлечкой на руках, невольно переносит часть своего отвращения и на нее саму, но что-то изменить она была не в силах. Костя такой, как есть, и она тоже, и любовь так сильно пустила корни в ее сердце, что уж непонятно, какими чудовищными пороками избранника можно ее вытравить. Остается только радоваться, что чувства ее безответны, и как бы дальше там ни повернулось, а жить с этим черствым сухарем Наде никогда не придется.
* * *
Приближался конец Яновой барщины. Белые ночи давно сменились темными и таинственными августовскими вечерами, кое-где начала подсыхать и желтеть листва, подступили еще по-летнему шумные, но уже долгие и промозглые осенние дожди, утренние часы дышали туманом. Начиналась осень, а с нею новый учебный год и новые надежды.
Яну льстило, что он понравился своим временным коллегам настолько сильно, что его не хотели отпускать, и начмед даже собирался пробить клиническую базу кафедры, чтобы Ян мог и дальше работать в этой больнице. План был хорош и всех устраивал, но для его реализации следовало подождать минимум два года, когда Ян защитит диссертацию и станет полноправным сотрудником кафедры. А сейчас ему предложили пару-тройку дежурств в месяц, от чего Ян, естественно, отказываться не стал.