Юрий Климович
Как красный муравей стал черным
Как красный муравей стал черным
Видит бог, прозаик Желваков долго терпел, бесконечно долго. Ветры перемен наваливались на него штормовыми волнами, но он держался.
К примеру, когда ему недвусмысленно предложили изменить родословную, он даже не повел бровями.
Понимаете, непоколебимый вы наш, ваши крестьянские корни портят картину всей нашей многоквартирной хижины, сказал ему старший подъезда фантаст Талип-оглы. От волнения фантаст слегка заикался и у него подрагивал второй подбородок. Как всегда, он передергивал метафоры. У вас в прошлом не было мелких аристократов? Не покопаетесь в темных веках?
Конечно, дома у теплой батареи Желваков сочинил гневную эпиграмму на располневшего в странствиях по далекому космосу Талип-оглы. Потом успокоился, подобрал себе в Википедии малоизвестного курляндского барона и присовокупил к нему прабабушку с царским абиссинским корневищем. Получилось не хуже, чем у Пушкина, и его, думалось, оставят в покое.
Как бы не так. На очередном домовом собрании, посвященному воплощению Третьей национальной идеи в жизнь, Желвакова высмеяли за его писательский слоган «Красные муравьи вам еще покажут!». Особенно кипятился заслуженный графоман, баснописец Зосима с черной косой надписью на жилетке «Даешь балет по всем каналам!»:
Неслыханно! взвизгивал он, хватая соседей за плечи. Я даже на даче истребил эту красную погань, а тут в святая святых, в нашем родном кормиле!
Ему вторила сексапильная дамочка в винтажной шляпке с вуалью, хотя у нее самой, на взгляд Желвакова, был весьма двусмысленный писательский девиз «Отдаться мало!». По слухам, она создавала коллажные произведения на основе старинной поэзии и современных хард-роковых шлягеров.
В результате появилось историческое домовое постановление, в соответствии с которым желваковский «красный муравей» покрылся беспросветным черным окрасом. Какой-то остряк попробовал дать ему прозвище «Черный человек с большой мандибулой», но ближе к ночи Желваков набил ему морду, и остракизмы прекратились.
Стерпел Желваков и тогда, когда увидел свое имя в списке жильцов-должников по уплате налога на плагиат. По его мнению, введение такого налога было полным произволом! Воровством сюжетов вовсю пользовались уже во времена Гомера и Шекспира. Просто их невозможно поймать за руку они успели уничтожить все рукописи-первоисточники. Поэтому свои заимствования из сакральных трудов Виктора Пелевина или Сергей Лукъяненко он не считал противозаконными и, тем более, подлежащими прогрессивному налогообложению.
Правда, обидно было, что напротив его инициалов и суммы задолженности кто-то написал порочащее его выражение «Жо + МэМэ вместе спали на трубе». В конце концов, его отношения с филологом Мерлин Монровой никого не касались!
Но когда в домовой газете появилась уничижительная статейка, усомнившаяся в правдивости его персонажей, Желваков не выдержал и отправился за бутылкой проверенного молдавского портвейна
Дома он еще раз перечитал отдельные куски этого отвратительного пасквиля. Оказывается, его отрицательные герои преимущественно убийцы или матерые людоеды воплощали собой все лучшее, что есть в человечестве: они мужественны, сексуальны, у них накаченные плечи и твердые, внушающие доверие взгляды. И они никогда не лгут: если убийца пообещал, что на днях тебя прикончит, можно не сомневаться, такой не подведет, даже если у его жены нарыв и температура под сорок.
Зато лучшие персонажи Желвакова, по словам анонима, вызывают чувство сожаления, переходящего в рвоту они неврастеники, слабаки, чавкают за едой, куда попало сморкаются в кульминационные моменты, сплошь и рядом кривят душой, почти у каждого есть своя тайная патология, а у одной героини даже приключился «замок» во время внебрачного полового акта
Выпив портвейн, Желваков легко вычислил анонима и даже решил, дождавшись сумерек, набить ему физиономию. Дела-то было на пару минут подняться в лифте тремя этажами выше, на сценарный этаж. Однако после раздумий он решил еще раз прогуляться в «Ароматный мир», хотя портвейн был так себе, слабенький, совсем не тот, что в пору его полового вызревания.
Кроме того, сценарист Агентов всего лишь пешка в большой игре, размышлял он о мотивах, которые двигали анонимным автором, за ним стоят беспринципные негодяи из Литсоюза.
Ночью ему приснились красные муравьи. Они сдирали с него хитиновый экзоскелет с черным принтом и приговаривали, хищно двигая мандибулами:
Надо отдать тебя в ученье к нашему царю. Он в тебя вдолбит, что зимою нет заработка. Все люди с нюхом, и притом не слепые, глядят в оба. Из двадцати нет никого, кто бы не чувствовал, когда начинает плохо пахнуть. Ты не так пахнешь, как надо, писака, на понюхай
И прыскали ему в лицо, стараясь ослепить, метиловым спиртом
Желваков проснулся необычно бодрым и даже местами жизнерадостным. Он отнес три пустые бутылки к мусоропроводу и поставил в ящики для тары, приготовленные хозяйственным фантастом Талип-оглы.
Сев к столу, он уже до обеда настучал полторы главы про супермена, который гонял на «майбахе», стрелял без промаха и непрерывно вытворял добро. У супермена была накаченная грудь с умеренной растительностью, жесткий вольфрамовый взгляд и верная, как у Зоркого Сокола, рука. Зато его антиподам достался вульгарный смех, многие страдали избыточным ожирением, некоторых постоянно тошнило и у большинства в кульминационный момент случались постельные проблемы.
Через два года сериал «Адреналин. Крутой и еще круче» по сценарию Желвакова получил «Эмми», и он переехал в отдельный коттедж с лимонным деревцем в зимней оранжерее, к которому вела липовая аллея.
Сборщики нектара
В тихом санкт-петербургском дворике, окруженном мрачными, замшелыми домами, в одном из которых, по преданию, повесился небезызвестный персонаж Достоевского, наступило раннее утро. Его краски были так свежи и чисты, что даже городская интеллектуальная пыль, клубы которой целыми днями гоняют голуби взад и вниз, вверх и вперед, лишь благоговейно струилась в прозрачном воздухе, настолько неподвижном, что можно было любоваться каждой прожилкой и сочленением отдельной пылинки.
Утро в санкт-петербургском дворике было наполнено такой тишиной, что, казалось, отчетливо были слышны даже мысли его обитателей, даже движения некоторых неуклюжих персонажей тех снов, что еще не успели завершиться и продолжали трепать нервы своим хозяевам. Попискивали даже птицы, которые по-прежнему населяли утренние грезы, хотя начисто исчезли в городской среде. Конечно, я не имею в виду ворон, голубей и воробьев, но, как известно, голуби и воробьи не поют, а только обсуждают гастрономические вопросы и скандалят по мелочам. А что касается ворон, которые начисто лишены слуха, то никто не будет спорить с тем, что они точны в предсказании погоды и небольших городских происшествий. И, возможно, истинный эстет расслышит благозвучные переборы среди каркающих звуков, но среднестатистический петербуржец, просыпаясь от вороньего благовеста, приходит в состояние средней силы аффекта
Постепенно санкт-петербургский дворик стал просыпаться и наполняться голосами из открытых форточек, фрамуг, слуховых венецианских окон, балконных дверей и прочих щелей, служащих источником городских сквозняков, обожаемых петербуржцами.
Доброе утро, слышалось отовсюду.
Мне нравится твой утренний запах, проговорил мужской голос из открытой балконной двери на втором этаже.
Где мой кофе? раздался женский колокольчик этажом выше.
Снимите, пожалуйста, платок с Феди и Клавы, им уже пора вставать, тоненьким детским голоском прощебетал кто-то, имея в виду, очевидно, не бабушку с дедушкой, а волнистых попугайчиков.
Ты же знаешь, я не пью раньше одиннадцати, и что-то хрустально звякнуло очень высоко, чуть ли не на чердаке.
Ах! Там все так сухо, простонала женщина со стороны открытой балконной двери на втором этаже.
Сходил бы за портвейном, раздалось из деревянного домика, стоящего на углу детской площадки. В ответ послышался утробный храп из песочницы. Потом кто-то громко рыгнул и заскрипели качели. «Чертова полоса препятствий» закряхтел какой-то мученик на втором этаже детского городка и, не удержавшись на полированном металле, с воплем скатился по горке.
За ночь в аутентичном питерском дворике произошла незапланированная неожиданность детскую площадку населили бездомные представители чужого мира. Сомневаться в их происхождении не смог бы даже сумасшедший фантаст, с минуты на минуту ожидающий появления космических пришельцев. По опыту, инопланетяне брезгуют носить замызганную одежду, не спят на песке или асфальте на обтерханных циновках и при употреблении пищевых отходов не пользуются алюминиевыми плошками. При взгляде на типа в растянутой футболке и пузырящихся джинсах на качелях или на Орнитолога, без труда вынимающего из складок своего ватника корм для худосочных санкт-петербургских голубей, или на старика Фельдфебеля с огромной картонной коробкой, издающей пронзительный аромат дорогого белья, не менявшегося пару месяцев, отпадали самые смелые космологические предположения.
В этой сугубо брутальной компании присутствовали две женщины, которые тоже не боялись спать в подворотнях, на старых газетах, под дождем и на заплесневелых ступенях церквей и синагог. Одна оборванная старуха по кличке Мать Тереза не пропускала ни одного брошенного окурка. Ее любимым занятием было караулить за гаражами школьников и с назидательной руганью отнимать у них сигареты и папиросы. Однажды она испытала прилив счастья: в тот день у входа в «Газпром» ей удалось прибрать к рукам бычок сигары «Montecristo». Мать Тереза и сейчас высыпала свои сокровища из трехлитровой банки на край песочницы и выбирала окурок покрупнее.
Другая дама с кличкой Надюха Крупская была моложавой дебелой особой с глазами навыкате и романтической натурой. Про себя она любила рассказываться, что на интимных фотографиях она всегда снималась с пуделем и одетая только в нитку жемчуга. Проверить это не представлялось возможным, особенно зимой, когда Надюха щеголяла в безразмерном зимнем пальто с разными пуговицами или вовсе без них. Впрочем, имелись проверенные свидетельства в том плане, что «эта баба в экстазе себя не контролирует». Она уселась на зеленый тартан под сеткой рукохода и, сбросив стоптанную туфлю, делала кусачками обрезной педикюр, заодно почесывая и наводя чистоту в заскорузлых местах между пальцами.
Рядом с ней лежал на циновке умирающий нищий старик Лазарь, который постоянно бормотал:
Пришел черный человек и обманул меня, и лишил прекрасной трехкомнатной квартиры, целой гостиной с эркером. Коварный, он применял сбивающие факторы. Договор лежал на неровной столешнице с разбитым стеклом, я сидел в неудобной позе при ужасном освещении. Наконец, моя малограмотная сущность. Вот так. Пришел весь черный, и моя квартира
За бездомные годы Лазарь стал знаменит в своих кругах, потому что никак не умирал с позапрошлого лета. Впрочем, не меньшей популярностью пользовался и Фельдфебель, не расстававшийся со своей ароматизированной коробкой, в которую легко бы поместился один холодильник средних размеров или два-три расчлененных трупа. Временами он изрекал фразы, не имевшие аналогов в мировой истории. К примеру, однажды старик вспомнил, с каким обожанием «ласкал человеческие конечности любимой» женщины. Как-то раз в одном культовом месте Фельдфебель воскликнул:
Впечатлительный Иисус поразился бы современным эффектам при съемке сцены распятия!
Или:
Пусть и малоизвестный, но факт: на том самом субботнике Ильич расчищал общественную уборную и получил бревно в качестве гонорара, эта фраза говорила о том, что он был продвинутым специалистом по большевистскому периоду истории КПСС. К слову сказать, одну из фраз «коробочника» Фельдфебеля взяли на вооружение даже европейцы:
Слушай, я лучше буду пахнуть, как бомж, но не стану пользоваться российским газом, запальчиво пообещала в микрофон афро-швейцарка на тихой улочке Берна и бросилась царапать корреспонденту лицо нарощенными ногтями. В ту же секунду камера упала, и на экране застыла горгулья с карниза ближайшего готического собора.
Этот эпизод неоднократно показали в ток-шоу «60 минут», что позволило эксцентричной швейцарке войти в анналы евро-мемов в образе «Вонючей Горгульи». Но, к сожалению, без упоминания автора искрометной фразы.
Но особенно выделялся в этой странной компании, вставшей лагерем в тихом санкт-петербургском дворике, господин Искариотов. Это был человек лет пятидесяти с темным обветренным лицом, с сухими скулами, казалось, вырезанными из старинного церковного поручня. Возможно, именно так мог бы выглядеть Иисуса, если бы достиг пятидесятилетнего рубежа. Свои глаза он держал спрятанными глубоко внутри и показывал не каждому. Говорил он негромко, но стоило ему произнести: «Слушайте, дети мои», как все замолкали, даже суетливые алкоголики. Со стороны могло показаться, что он руководил своим маленьким племенем, но это было не так.
Этим утром Искариотов находился в диалоге с внутренней пустотой и поэтому радовался, хотя и не показывал виду. Только немного светился. Он чувствовал, как в его приятной пустоте тихо, капля за каплей, проистекает со стеклистым журчанием душа, словно освещая потемки и закоулки внутренних органов. По его руке полз муравей, но в эту минуту он не заметил бы и сотни муравьев. Да, по сути, муравьи тоже были частью его кристально чистого и пронзительно пустого мира
На тебе травки свежей, сказала ему Мать Тереза, протягивая пучок сорванной травы. Она незаметно ухаживала за Искариотовым, рвала ему зеленую травку и даже молоденькие цветы, добывая их по дворам и мемориалам. Он был для нее чем-то вроде раненого индейского вождя. Искариотов бережно пересадил муравья на тонкую метелку, и Марии Терезе показалось, что муравей тоже заискрился.
А ну-ка идите нахер отсюда! раздался истошный вопль с верхних этажей. Но никто не обратил внимания, только круглолицая женщина с полными руками, вытряхивавшая покрывало в окне, остановилась передохнуть и неестественно вывернула наверх голову.
Сейчас бомжей часто используют для фотосессий в уличных условиях. Вот они и ждут, когда их пригласят на фотосессию. Они олицетворяю ненависть к богатым и сытым, как бы такие чувства вызывает в них мир, в котором они оказались, назидательно сказал кто-то, и снова заурчала электробритва.
Искариотов повернулся на бок, приняв позу римского патриция, и продекламировал:
Увечны они и горбаты,
голодны и полуодеты,
глаза их блестят на закате,
сердца их болят на рассвете!
Артисты! Может быть, их покормить? спросила какая-то сердобольная женщина деверя, который явно загостился у них по дороге в Якутск.
Еще чего, их кормят только после съемки, возразил ей муж и звякнул посудой, наливая деверю.
Иначе им трудно войти в образ, однако, согласился родственник.