Хорошо, падре, я подумаю и попробую пересмотреть свой вердикт.
Еще я не раз замечал, что ты, сын мой, бываешь несправедлив к женщинам.
Но, согласитесь, иногда они так действуют на нервы! Искариотов вскочил с качелей и раздраженно стал расхаживать взад-вперед.
Умерь свою гордыню Помнишь притчу о старой женщине и луковице?
Забыл, отец мой, обиженно соврал Искариотов. Он знал наизусть каждую из ста одной притчи Создателя.
Я тебе ее напомню. За свою жизнь старуха сделала лишь одно-единственное доброе дело: подала луковицу нищенке. И когда она умерла, то попала прямиком в ад. Один из ангелов сжалился над ней: он спустил с небес веревку, к которой была привязана луковица, и начал поднимать ее. Когда женщина ухватилась за луковицу, к ней тут же потянулись и другие проклятые, но она закричала на них: «Пустите, это мое!» И тут же веревка порвалась, и женщина с зажатой в руке луковицей сорвалась обратно в рай. Божественная милость не знает границ! Помни об этом.
Я вас услышал. Попробую еще раз встреться с гражданкой Сучьевой, отец мой. Возможно, эта действительно добрая женщина, и она достойна лучшей участи.
Спасибо, мои пчелки. Вы хорошо поработали и собрали много нектара, Создатель погладил по голове подошедшую Мать Терезу и перекрестил бедного Лазаря, который благодарно замычал в ответ. Переночуйте в каком-нибудь склепе и завтра с раннего утра собирайтесь вот здесь.
И Создатель подал Искариотову листок с адресом на Петроградской стороне.
Плагиатор Шек
Дорогой Уильям, все готово к вашему возвращению, доктор Глеб Пифагорский отхлебнул из бокала черное, как деготь, вино и поправил пояс халата, стараясь прикрыть огромный живот.
Спасибо, любезный, как будто ничего не забыл, и Шекспир похлопал себя по карманам. Впрочем, самый ценный груз лежал перед ним на приборной панели машины времени. И великий драматург погладил ладонью серебристую телячью кожу блокнота для деловых записей.
Сверим часы и временную карту Вы приземляетесь 27 апреля 1600 года в южном Лондоне
Поближе к театру «Глобус», если это не затруднит ваших слуг!
Конечно, Уилли, захохотал Пифагорский и, вынув левую ногу из шлепанца, почесал ступней правую икру, размерами которой мог бы гордиться лучший боров Фредди Куряки, заносчивого соседа Шекспира. Его дом незаконно выпирал на полметра из общей линии застройки. Удачи!
Боже мой, через какие-нибудь полчаса я вернусь в добрую старую Англию, подумал великий драматург, впрочем, отбросим сентиментальность.
Когда лицо весельчака Пифагорского скрылось в розоватой временной дымке, а сенсорный летоисчислитель, стилизованный под старинные арифмометры лондонских такси времен Георга VI, неторопливо защелкал, отбросив назад XXI век и начиная пересчитывать по убывающей XX, Шекспир открыл свои записи.
Итак, «Укрощение строптивой» в постановке какого-то дилетанта Питера Брука. Мало того, что комната на сцене была затянута некрашеным холстом, так еще и люди носили одежду из грубо выделанной кожи мехом наружу. Так никто не оформлял дома и никто не одевался в его время. Ну, ладно, пусть эти будущие «Бруки» сходят с ума как им нравится, но вот грубоватая пошлость в шутках и мизансценах была его непосредственной ошибкой. Это могло сойти ему с рук у публики с мозолистыми от вил лапами и дамскими башмачками, выпачканными свежим конским навозом, но на фоне неоновой рекламы, отражающейся на полированных боках «ягуаров» это было моветоном.
И Шекспир приписал: «Изящность в диалогах. Манеры не дворцовые, но!»
Следующим в его списке пьес стоял «Генрих IV» с пометкой «Фальстаф». Это была его драгоценная находка. Он обязательно вставит в нее нового персонажа громоподобно веселого доктора Глеба Пифагорского, мудрого толстяка и пьяницу, который при всех своих регалиях, включая и Нобелевскую медаль, остался проникнут истинно народным, этаким заскорузлым духом настоящего «рассеянина». Ах, как заиграет его дворцовый триллер с появлением такого персонажа, конечно, переодетого на английский манер.
Еще его заинтересовала прелестная мелодрама «Ромео и Джульетта», которую он посмотрел на Бродвее. Надо же, он и здесь значился автором. Шекспир подробно записал основную сюжетную линию и удачные диалоги. Не факт, что Джульетта тоже погибнет, возможно, она родит от погибшего Ромео сына, и это станет основой сиквела. Надо будет подумать и обязательно прокатиться в Италию. «Конечно, мафиозному клану Корлеоне я поменяю наименование, а то можно и навсегда остаться в Вероне или вернуться в Англию в изысканном дубовом ящике». Итальянцы на всю Европу славились своими гробами
Оказалась любопытной и постановка «Гамлета» в исполнении цыганского конного театра «Зингаро», на которую он специально слетал на Мальорку. Он вспомнил, что в его записях хранится небольшой набросок о средневековом датском принце, страдавшем паранойей и издергавшим отца частыми напоминаниями о том, что его хотят отравить. В конце концов, король не выдержал жалоб сына и покончил с собой, приняв напиток из цикуты. Но как талантливо цыгане обыграли старинную сагу: появляется отравитель брат короля, насилует королеву-вдову и подбирается к некоей девице Офелии, которую взяли ко двору для обучения принца невинному «языку тела», но принц не учится и только травит дурацкие анекдоты
«А забавная может получиться пьеска! представил себе великий драматург и не удержался от похвалы. Ну, Вилли, ну ты и сукин сын!» И он попытался вспомнить, где может храниться тетрадка с легендой о датском принце Амлете.
«А что, если доктор Пифагорский пойдет мне навстречу и отправит в Стратфорд 1570-х годов? Заброшу все рукописи и поиграю с мальчишками в рыцарский турнир! И вспомню, куда тетрадку спрятал»
Ему было тогда лет восемь, и он написал свою первую сказку о мальчике с золотистыми волосами, который жил на одинокой планете и дружил с необычной розой, а потом к нему прилетел инопланетянин. Когда отец прочитал содержимое его тетради, то ужасно рассердился:
Спрячь подальше, а лучше сожги! Ты что, не понимаешь, что за историю с инопланетянином тебя могут сжечь на костре, а у нас конфисковать все имущество?!
И маленький Шекспир послушно стал сочинять истории о королях и античных императорах, о любви, коварстве и жадности, и глупости, но никогда о космических пришельцах.
Однажды, во время одного из его посещений будущих эпох, кажется, тогда он попал в XXII век, по крайней мере, доктор Пифагорский уже ходил с искусственными мозгами, один режиссер со переливающимися сосульками на голове и ушами, снабженными сенсорными локаторами, спросил его:
Шек, накарябал бы ты пьеску об инопланетном захватчике? Слыхал про тарелки с чудовищами?
А что, коллега, у вас за драмы про круглую землю и таинственные черные дыры перестали сажать на кол и сжигать на костре? Только в сумасшедший дом отправляют? И все?!
Он так и остался наивным старомодным сочинителем, что в восемь лет, что в сорок восемь
Посмертный крест
В тот день мой отпрыск не встал к завтраку.
Так он ввалился среди ночи «под газом» и вот с таким бланшем под глазом, поморщилась жена, указывая на чайное блюдце. Теперь будет до обеда отсыпаться.
Да ладно тебе. Когда еще «бланшироваться», как не в его возрасте, успокоил я ее и вышел на грядки покурить. Нет ничего безмятежней дачного утра, когда молодая зелень еще покрыта капельками росы, а птицы мелодично разглагольствуют на гнездах.
Но жена ошиблась. Не было и десяти часов, когда мой семнадцатилетний сынок Гриша прошлепал в сторону деревянного туалета, закуривая на ходу.
Слушай, давай с металлоискателем погуляем, предложил я, когда он покинул «место утренних размышлений». В монастырь съездим. Помнишь, я оттуда шикарную копейку Александра второго привез
Гриша зевнул, стараясь не поворачиваться поврежденной частью физиономии. Впрочем, и я старался фокусироваться на лососевом пеоне слева от него.
Ладно, сказал он после некоторой внутренней борьбы, только за пивом заедем?
Заедем, обрадовался я тому, что удалось избежать «продолжения банкета». Отоспавшись, Григорий запросто мог отправиться на новую разборку с местными активистами.
Но до монастыря мы не доехали. На взгорке за очередной деревней высился проржавевший церковный купол. И мы деревенской улочкой повернули к развалинам.
Хочешь попробовать? спросил я, включая «Кондор». Сын кивнул и стал водить поисковой катушкой металлоискателя между могил. Судя по непрерывному писку, который издавал блок управления, все дорожки были покрыты железной трухой.
Одни железяки, ни одного приличного звука, расстроенно сказал он. Однажды я положил на траву золотую монетку и дал ему послушать, как звучит в металлоискателе благородная таблица Менделеева. Это был густой, как у колокола, тон, а не противное повизгивание, характерное для черного металла.
Пойду-ка внутри попробую. Только пивка хлебну.
И он исчез в полутьме притвора. «Хорошо бы продержать его здесь еще часик-другой, а там обед, потом сиеста», раздумывал я, расположившись в тени вековой липы.
Смотри! Гриша появился с сияющим лицом и показал находку десятикопеечный царский билон 1913 года. Одну стороны монетки выжелтило, зато «орел» блестел, как будто бы его вчера отчеканили.
Ну ты даешь?! воскликнул я и, взойдя на паперть, заглянул вниз. Пол в церкви отсутствовал, земляная площадка подвала была метра на полтора ниже входа, но насыпь из земли и кирпичного мусора позволяла без труда спуститься к фундаментам колонн.
Именно на этой насыпи при входе Гриша и нашел старую монету.
А в самой церкви пробовал?
Пробовал. Пусто, если не считать этих жестянок, и он достал из кармана пару кусочков примитивного медного оклада.
Все равно здорово! похвалил я, и счастливый «ребенок» за час выудил из той же мусорной кучи еще пару монет начала двадцатого века.
Лопатой бы там пошуровать, сказал Гриша, разглядывая в автомобиле найденные сокровища. А я раздумывал: «Если бы куча образовалась в советское время, то мы бы нашли в лучшем случае довоенную медь. Но тогда откуда царские монеты, и почему все они находились на входе? Судя по всему, это куча столетнего происхождения. Возможно, в церкви был деревянный пол, а в боковом отводе притвора стояла лавчонка, где продавали свечи и другие церковные аксессуары. В давке и толчее народ мог выронить монетку, и та навсегда проваливалась в щель между досками»
Я представил себе шумную деревенскую свадьбу, особенно ту сцену, в которой жениха и невесту осыпают мелкими деньгами. Потом я увидел бородатого купчину, который роняет тяжелый кошель на пол, а молодой дуралей, не замечая, пинает его, и монеты раскатываются по всей трапезной. Персонажи менялись в моем мозгу и попадали в разные причудливые ситуации, а иногда и конфузы, и даже неприличные происшествия, но общим было то, что публика постоянно теряла деньги. И монеты скатывались в подпол, чтобы сохраниться там до лучших времен
Знаешь, что, задумчиво сказал я жене, когда день близился к закату, прокачусь-ка я еще раз в сележскую церквушку. Только прихвачу с собой лопату и
Я мысленно представил себе размеры грузового салона «Нивы».
И шесть мешков из-под сахара и комбикорма. Те, что погрязней.
Подогнав автомобиль к разрушенным воротам церковной ограды, я спустился внутрь здания. Темнота уже пряталась по углам, но моей работе это не мешало. Я набирал землю из кучи при входе в мешок и, завязав, отставлял его в сторону к массивной колонне, отделявшей притвор от самой храмовой залы. Только наполнив все мешки, я стал загружать «Ниву».
Наступила тишина, птицы или улетели, или замолкли до утра. Могильные участки, недавно освещенные солнцем, погружались в темноту, лишь белели старинные кресты. От молчаливых лип медленно тянулись черные тени, которые, казалось, двигались незаметно ко мне и замирали, если на них посмотреть. Несмотря на усталость, я старался побыстрее вытащить и отнести тяжелый груз к автомобилю.
Плюхнув очередной мешок в салон, я подумал, что наверняка занимаюсь ерундой. Возможно, сын уже раскопал все, что здесь было, и в результате моей идиотской фантазии я сейчас отвезу на дачу триста килограммов столетнего праха со стеклом и камнями.
Ладно, сказал я себе, всем тяжело жить на свете!
И спустился в церковь за последней поклажей. На моем мешке сидел человек в черном балдахине. В темноте я даже не сразу его заметил, но, подойдя ближе, вдруг различил на светлом фоне колонны закругленные контуры человеческой фигуры. Его лицо, наполовину закрытое черным капюшоном, было повернуто в мою сторону. Я остановился.
В деревнях при встрече с нежелательным незнакомцем, сидящим на твоей собственности, принято обращаться «Слышь, ты!» Но что-то в его облике было настолько настораживающим, что слова застряли у меня в горле, и по спине пробежал холод. Более того, хотя ткань капюшона закрывала его глаза, у меня была уверенность, что он рассмотрел меня во всех деталях.
Вдруг мне показалось, что незнакомец встал и сделал шаг. Точнее, я не увидел ни малейшего движения, но ощутил, что он стал выше и значительно ближе.
«Уходим отсюда!» вспомнил я, как восклицают маленькие дети в цирке при виде страшного клоуна, и сделал шаг назад. Фигура не двигалась и продолжала наблюдать за мной. Шаг за шагом я приблизился к выщербленной кирпичной кладке выходной арки и неловко выбрался наружу.
Продолжая двигаться вперед спиной, я неуверенно направился к машине. Через несколько шагов я уже не видел «призрака» вход в церковь превратился в тьму кромешную, но я по-прежнему не смел повернуться. Я в точности знал, что стоит мне в спешке броситься бежать, как за мое плечо ухватится тяжелая рука. А другой рукой призрак в черном запрокинет мне голову и Поэтому я продолжал идти, сверля глазами черный проход, пока не стукнулся затылком о поднятую заднюю дверь «Нивы».
«Так, Петрыкин, словно молния, промелькнула в моем перекошенном мозгу спасительная мысль, у тебя на все про все как у рекордсмена на десятиметровке одна секунда». Мне казалось, что в машине с поднятыми стеклами я окажусь в некоторой безопасности. Ну пусть хотя бы пятьдесят на пятьдесят.
Хлопнув задней дверью автомобиля так, что, наверное, проснулись все окрестные вороны, я стремглав очутился в кабине. К счастью, «Нива» завелась с пол-оборота, и вот я уже летел по деревне. Односложные выражения «Победа!», «Чудесное спасение!» и «Спасибо тебе, Господи!» ликовали и обнимались в моем сознании. При этом я что-то пел или выкрикивал, теперь уже трудно сказать. А потом даже вспомнил, что надо включить фары
На полпути к даче я все-таки остановился и открыл заднюю дверь. Мешки немного разъехались по сторонам, кое-какие я подвязал, но, самое главное, черного призрака в салоне не оказалось.
Утром, когда край солнца привстал над горизонтом, а петух председателя дачного кооператива еще не успел выплеснуть неистовый восторг на соседей, я уже рассыпал тонким слоем содержимое первого мешка на фанеру. «Дон, дон!» отозвался металлоискатель при первом же круговом движении, а на экране появился жирный столбик. Водочные пробки так не поют, это была первая монетка