Король не отводил взгляд от выходивших на море окон. Вал переваливал за вал. Лица старого владыки не было видно, но, судя по тяжелому дыханию и неподвижности, слушал он бесстрастно. Лучезарная Корона, сияющий обруч, неярко мерцал у него на голове. Когда Эндри Каранай закончил, Его Величество не сказал ни слова.
Господин? обратился к нему, наконец, брат, прерывая молчание.
Итак, ты привел ко мне сюда этих бедных, достопочтенных, конечно же, рыцарей, чтобы через их уста заставить меня что? наконец, старик на своем деревянном «троне» соизволил оглянутся. Эндри не увидел ничего, кроме дряхлой старческой усталости, в его глазах.
Как я уже говорил, брат, одернул себя Мьор Роллад. Ваше Величество, нам важно держать в железном кулаке наши границы. Предгорья у Полумесяца укреплены. Но перевалы
Перевалы! хрипло воскликнул король. Перевалы-перевалы Ишерон, это на юге верно? Кто правит этим наделом? Лорд Мерлкер?
Лорд Шепп, Ваше Величество, уточнил Эндри. Уальдмар Шепп.
Итак, вы хотите чтобы я приказал господину Уальдмару Шеппу с прищуром помедлил король. Передать часть своих земель во владение вашему брату? Или?
Часть земли у Ишерона делят наши анварские подданные и ицхи, и договорить лорд-хранитель не успел.
А эти «ицхи», по-твоему, не мои поданные? скрипнул король Гавейн.
Именно потому было бы разумно передать земли иноверцев для поселенцев и возделывания из Мьору Ролладу вновь не дали закончить.
Взгляни на эту корону, Роллад, столь же суровые, сколь уставшие, глаза короля, обратились к брату исподлобья. Ты думаешь, она держится на моем челе по некой святой воле? Кому, как ни тебе, помнить, что этот жгучий обруч держит сила. Но для всякой силы есть предел, брат, и наш не безграничен
Но, Ваше Величество, грубо вздохнул лорд-хранитель, если слухи о дите правда, вы же знаете Для Императора и всех его подданных ицхилитов это будет значить лишь одно! Словно собаки они бросятся на нас, если те мерзкие старухи скажут им «фас!».
Как давно челядь судачит об этом Дите Луны? Который год, напомни мне, Роллад? Пятый? Шестой? прищурился король.
Тем больше правды в этой молве, не отступил Мьор Роллад. Если какая-то из этих «лунных дочерей» явилась на свет Мы же не слепцы, неужто, брат, ты забыл о священной войне, которую они развяжут, едва из-за моря старые ведьмы
Уйми свой пыл, брат. Я стар, но у меня прекрасная память. И я все еще твой король, голос короля Гавейна прозвучал кисло и хрипло. Даже если эти слухи, о каком-то очередном дитя, рожденном где-то за Полумесяцем правда, с чего бы этим ведьмам признавать ее? Или это твоя память на историю подводит тебя, Роллад? Ицхилиты ненавидят милонн. И это чувство взаимно. Империя никогда не придёт к такому согласию. Они опять коронуют юную девушку серебряной короной и пошлют ее на смерть. Как оно всегда и бывало, верно? Да и к тому же клинок ты ведь помнишь о клинке, Роллад?
Такие детали не забудешь, мой король, хмыкнул, опустив взгляд Мьор Роллад. Да, у нее нет клинка. Но, послушайте, наши люди доносят, что к югу от Сефида видели сарицар. Если они там если они ищут клинок
Если, если, если, скривил губы король. Сколь много «если» должно сойтись, чтобы огонь священной войны вспыхнул где-то там, на другом конце мира? Ты сам веришь в это, Роллад? Нас отделяют от них моря, горы, леса, поля и степи. Какая сила должна хранить такое дитя, чтобы она провела легионы сарицар хотя бы через хребты? Такой силы нет, ни среди людей, ни среди богов, чьими бы они ни были.
И все же, Ваше Величество, разумно было бы
Погнать мечом какое-то мелкое приречное племя ицхилитов, чтобы лишний раз привлекать к себе внимание их единоверцев на той стороне гор? стиснул зубы король. Ты так страшишься, что наших сил не хватит, чтобы удерживать корону и отражать напасть Империи, если та обратит на нас свой взор Но что, как ни покушение на их собратьев быстрее прикует к нам взгляд императора?
Кажется, на это Мьор Роллад не нашел, что ответить.
Эти земли принадлежат лорду Шеппу, вот пускай он и распоряжается ими, как тому заблагорассудится, взгляд короля вновь ускользнул от них, с тяжелым вздохом он коснулся струящего светом обруча, венчающего поседевшее чело. Оставьте меня Не тяготите груза этой короны больше, чем гнетет она сама.
Но, брат осмелился вставить хранитель.
Иди, Роллад. Угости наших почетных рыцарей мясом и медом. Они наверняка проделали долгий путь, стиснув зубы прохрипел владыка, осторожно приподнимая с головы Лучезарную Корону.
Подумай о том, что будет с королевством, с нашей короной и хранитель вновь не смог закончить.
Это не наша корона. Ты знаешь это не хуже меня, Мьор, голос мужчины казался совсем уж ослабшим, когда он снял с себя обруч дрожащими руками и поглядел на него. Она обжигает, словно только что выкована в жерле преисподней. Подумать только Я касаюсь ее и чувствую, как жжет пальцы. А взгляну на них ни царапины, прошептал король Гавейн.
Что ты такое говоришь, брат? насупился хранитель. Его явно раздражало происходящее и он полнился нетерпимостью.
Мне жаль моего сына, положив на колени свой сверкающий венец, опустил взгляд король, ему придется нести эту ношу следом за мной.
Ваше Величество тихо сказал Эндри.
Я сказал ступайте! Оставьте меня, голос его на мгновение наполнился живой силой, но вновь угас. Это приказ.
Им пришлось повиноваться. Стражник со скрипом затворил дверь королевских покоев. Дыхание Мьора Роллада, спускающегося по высоким ступеням вниз, было сравнимо с фырчаньем разъяренного быка. Он сжал кулаки так сильно, что захрустели костяшки его пальцев.
Что-ж это вышло ох, причмокивая, ковылял раздосадованный Джесси Редмаунт, осторожно переступая ступени.
Его Величеству это не понравилось, покачал головой Эндри.
Мьор Роллад сорвал свой плащ с крючка, нацепляя его на плечи и выходя вновь навстречу холодному, кусающему ветру с дождем. Чихнув, сир Джесси посеменил за ним, а потом и Эндри, вздрогнув от одной мысли об этом мерзком штормовом ветре и ливне. Его, кажется, знобило.
Внезапно остановившись на середине крепостной стены, лорд-хранитель обернулся к бушующему морю. Плащ его рвал и трепал гулкий, воющей ветер. Промокшие подвязанные волосы покачивались, будто конский хвост. Опершись руками на зубцы стены, он всматривался куда-то вдаль. Там, за танцующими с ветром валами скрывалась земля континента.
Милорд? обратился, проходя мимо него и поправляя свой реющий, словно знамя на веру, плащ, сир Джесси.
Сир Каранай, громким голосом окликнул он Эндри, словно стараясь пересилить ветер, взгляните, шторм уже разразился!
Да уж, милорд, это заметно, стиснув зубы, простонал Каранай, остановившись рядом с Мьором Ролладом. С чего бы вдруг такие замечания?
Вы слышали моего брата, его голос тонул в ветре. Убедите лорда Шеппа распорядиться этой землей, «так, как тому заблагорассудится»!
Но, король сказал
То, что говорит король, не всегда то, в чем нуждается его держава, положил ему на плечо грубую руку Мьор Роллад и Эндри понял, теперь вся тяжелая ответственность этого дела перелегла с королевских плеч на его.
Третий сын
Апокрифы, «Обещание», перевод ан-Фахриса, поэтическое переложение на стихи ЛюпинионаКто с СорНавира был гоним,В объятьях Вечности храним,Пускай, в сердцах таят ту честь,Дитя для них благая весть.
Едва различимое в объятьях беспамятства лицо маячило над ним, серебрясь блестящей, словно лунный свет, шевелюрой. Арвейдские сказки говорили об ангелах, созданиях из света, красоте которых нет равных. Их сияющий лик неразличим в этом чистейшем, девственном сиянии. Неужели все это время сказки не врали?
Мелькающее над ним обличье быстро ускользнуло из сознания, когда все перед взором заплыло и тело вновь пронзила боль, заволакивая все, от плеча до конечностей красным, полыхающим цветом. Он стиснул зубы, не в силах выносить эту боль. Во рту почудился влажный вкус железа, щеки и веки обожгло солью.
Смотри, как бы он язык себе не откусил, донесся гулкий странный голос откуда-то из глубин. Ангелы говорят? Глупая мысль вызвала удивление в мотающемся бессознательном Данни.
Что-то встало ему поперек горла, стало трудно взглотнуть. Тяжелый вязкий вкус во рту наполнился горечью. Тьма снова обрушилась на него, увлекая в свою пучину с головой. Кроваво-красный болезненный укол пульсировал в плече, отдаваясь огнем даже в беспамятстве. Словно рану его прямо сейчас осыпали солью, въедающейся в кожу. Его трясло. Он словно бы знал это, но почувствовать не сумел.
Утопая в мутной полудреме, он пытался ворочаться, но конечности не подчинялись ему. Слышался треск, словно вокруг разгоралось пожарище. Хрустело пожираемое огнем дерево. На губах и языке опять почудился железный вкус. Эхо витало над ним, под ним и, будто бы, даже внутри него. Воздух был тяжелый. Сон ли все это? Или он уже мертв? Как долго все это будет продолжаться? Вопросы быстро вылетели из головы Данни, когда тело в третий раз сокрушил удар боли, огненными червями расползавшийся внутри от плеча.
Потом, казалось, все утихло. Ни звуков, ни эха, ни треска огня. Он не ощущал даже себя, хотя, казалось, что он все еще существовал. Любые, даже глухие отзвуки исчезли. Словно его опустили на самое дно глубоких вод, где даже свет не достает своими лучами до речной гальки. Боли не было. Это его обрадовало. Темнота, густая, как черная смоль, сменилась бликами огня на ртути, а затем пропала. Вернулась ноющая боль в плече, дрожью отозвались онемевшие конечности. Он попытался пошевелиться, ощущая, что лежит на чем-то мягком. Холодное прикосновение к предплечью остановило его.
Открывать глаза было тяжелее прочего. В них тут уже ударил яростный свет. Данни простонал, моргая и щурясь. Он жив. Жив, это точно! Пальцы на правой руке сжались с трудом, превозмогая шипящие челюсти грызущего их онемения. Левая же не поддалась, а когда он напрягся, согнув фаланги, это усилие раздалось по всему его телу знакомой болезненной тяготой. Плечо запульсировало, нарочно напоминая о произошедшем. Драка. Рана. Боль.
Что-то холодное вновь погладило его по руке. Пальцы. Мягкие, аккуратные. Ласковые. Женские? Где он и что случилось?
Матушка?.. прошептал он, не зная, что и предположить.
В ответ ему ничего не последовало. Только вздох и какое-то мягкое кряхтение. Данни покачал головой. Боль потихоньку отступила и он старался не шевелить даже пальцем, чтобы она не вернулась вновь. Собрав в кулак остатки своей воли, он осторожно открыл глаза, заслезившиеся от света.
Вот оно, это лицо. Нет, не ангел. Все те же светлые волосы, цвета бледной луны. Крошечное лицо. Это дитя. Всего лишь дитя. «Все дети и есть ангелы», да-да, так говорила его кормилица. Но это было совсем уж расчудесным. Поглаживая холодными пальцами его не раненую руку, она смотрела на него удивительными глазами. Серебряные монетки, улыбнулся паренек. Он хотел было сказать что-то, но горло было сухим и болело.
Девочка, не больше лет десяти на вид, тут же исчезла, ускользая, также, как почудившийся ему ангел. Данни покачал головой, подняв взгляд вверх. Большой округлый потолок. Купол. Пляшущие языки огня, красные, желтые, оранжевые. Их рисунки украшали массивный свод. Он в Часовне, понял Данни. Все медленно сложилась в его голове. Его ранили. А теперь принесли на врачевание к священникам. Мутные тени в голове уходили прочь.
Удаляющийся шум многих ног, эхом отдающийся неподалеку, говорил пареньку о том, что закончилось рассветное богослужение. Чуть опустив взгляд, он заметил, что был по пояс обнажен, а плечо его, грудь и рука, была осторожно перебинтованы. Пальцы на кисти задрожали от онемения и Данни скривился, стиснув зубы. Во рту, на нёбе, языке и в горле, висел мягкий, сладковатый, но неразборчивый вкус. Его помутило. Попытка пошевелить пальцами мало что дала, кроме нового приступа боли. Значит, напоили каким-то снадобьем, подумал Данни. Пытались заглушить боль, пока работали с раной. Но действие снадобий конечно и теперь ноющее, мерзотное ощущение в плече возвращалось и он застонал. Казалось, словно в нем все еще застряло чье-то тяжелое лезвие.
Уже проснулся? басистый голос с акцентом донесся до него. Данни узнал этот голос. Его трудно было не узнать.
Митран?.. прошептал он, оглянувшись на массивную фигуру жреца.
Найржин Митран, грузный мужчина высокого роста, разухабисто пошагал к нему, поддерживая мощными волосатыми пальцами красный пояс, опоясывающий его балахон. Чистейше-белый халат до пят ометал своим подолом пол, прикрывая сандалии найржина. На том же подоле плясали при каждом его шаге, вышитые желтыми и оранжевыми нитями языки пламени, извивающиеся в такт его походке. От них же, вверх, к поясу, взметались короткие завитки белесых ниток искры. Украшение халата демонстрировало положение жреца-найржина в иерархии. Его густая, чернющая борода, подобная ночи, отчетливо выделялась на смуглом, крайне сефидском, сказал бы Данни, лице. В этой же поросли, подобно белым искрам на халате, танцевали волоски седины. Жрец провел рукой по таким же густым волосам. Большие губы улыбнулись, глянув на парня.
Тебя даже рассветное богослужение не разбудило. Крепко приложили, почесал свою мощную бороду, усмехаясь, священник. Копьем?
Нет вздохнул Данни, аккуратно поднимаясь. Но даже малейшее движение перемотанного плеча и предплечья вызывало жгучую боль.
Шлепая сандалиями, юное чудо подскочило к найржину, потрепав его рукой за подол халата, держа во второй серебряную чашу. Он обратил свои большие глаза к девочке, указывающей ему на чащу.
Сильно болит? подошел жрец к Данни, сев рядом с ним.
Терпимо, он сжал зубы, попытавшись солгать. Было очень больно.
Может, выпьешь еще настоя? кивнул он на снадобье в руках девочки.
Снова провалиться в сон? покачал головой парень. Боюсь, я итак уже пролежал здесь слишком долго. Сколько времени прошло?
Соляр взошел лишь единожды, пожал массивными плечами Митран. Ты пролежал почти сутки. Впрочем, достаточно, чтобы обработать рану.
Благодарю, Митран, попытался сказать он, не выказывая боли, но дернувшееся предплечье разлилось жжением по груди и он застонал.
Девочка, потряся его за колено, протянула Данни чашу. Он взглянул на это среброглазое создание, покачав головой. У него жутко пересохло во рту, живот урчал от недостатка пищи, а по всему телу чувствовалась слабость. Глотни он еще этого отвара, то проснется и вовсе едва живым.
Ты еще не набрался сил, как я вижу. Тебе стоит прилечь и
Так и всю жизнь пролежать недолго, тряхнул рыжей шевелюрой Данни, оспорив жреца. Я чувствую себя приемлемо.
Хмуря белоснежные брови, девочка снова прикоснулась к его колену, почти к губам подталкивая чашу, пахнущую дурманом забвения. Он, на этот раз уже возмущенно, отвел ее руку своей, той, что цела. Это, однако, не спасло его от болезненного приступа. Девочка, взяв чашу обеими руками, то ли хрипнула, то ли фыркнула, и пошагала прочь, оставив ту на столике рядом.
Негоже лежать в храме в одних портках, кивнул на его обнаженный, перемотанный торс, Митран и, сняв с ближайшего стула чистую рубаху, навроде той, что носили храмовые послушники-хирики под своими балахонами, протянул ее парню, на, оденься! он поднялся, отойдя куда-то в сторону и, выглянув в дверной проем на шум в главном зале Часовни Очага, через приоткрытую дверь.