Это приказал дядя Саиф? тихо спросила Аайя. Дядя всегда был человеком верным, но подозрительным. Это было в его духе.
Ваш господин-дядя негодует, выдавил скопец, одергивая уздцы коня, чтобы тот держался наравне с конем Аайи. Он умер. Как я и предупреждал.
Нарим?.. спросила девушка, хотя и знала, что ответ будет «да».
Жестокая вечность не услышала шепот ваших молебнов, безынтересно проскрипел голос скопца. Впрочем, как и всегда.
«Он всего лишь евнух», подумала Аайя, «лишенный мужского начала, а с ним и своего замысла, как творения. Покуда ему знать.»
Вражда среди детей Ицы была грустной правдой жизни. Унаследовав грехи первейшей из творений, разделенные языками, обычаями, культурами, людской род пребывал в постоянной распре. Саийицава говорила, что рано или поздно все достойные народы соберутся под знаменами Дочери Лун, выступив против греха и зла. Унаследуют свое место в Вечности. И, как и всякая покорнейшая из последователей Ицхиль, Аайя молилась о приближении этого дня. Однако, лишь Вечность в своем бескрайнем взоре знает, когда он наступит. Лишь Вечности открыты прошлое, настоящее и будущее. И лишь ей решать, когда наступит Обещанный день. Для нее время, что эта река, вдоль которой сейчас лошадь несла Аайю. Но в отличие от всемогущей Вечности, девушка не могла остановить эту реку и повернуть ее вспять.
Ей хотелось, чтобы священные воды Ицхиль Хвироа унесли все заботы и потери. Чтобы смыли вражду и зло с этой благодатной земли, раз и навсегда. Но темные воды, отражающие в себе лишь звездное небо, пылающее голубоватым цветом, сегодня текли медленно, тихо и неспешно. Отражение Роиц Ицнай на поверхности реки дрожало от ряби. Звездные очи были едва различимы и Аайя подняла глаза к небу, чтобы не искать правды в размытом отражении, где уловить истину было столь же трудно, как разобрать далекий шепот.
Их лошади пересекли реку по одному из выложенных камнем мостов, нависающих над глубоким течением и поумерили шаг. Теперь они находились на территории отца. Боятся тут было нечего даже их людям. В предрассветной темноте виднелись глинобитные домики простолюдинов, сады и яхчалы. Сейчас среди них почти никого не виднелось. Люди спали или молились.
Чуть поодаль виднелся дом. Поместье рода Шайхани, из глины и желтого резного камня при луне казалось скромнее, чем было на деле. Сложенное в три яруса строение, оно казалось тем больше, чем ближе они подъезжали к нему. Три башенки гордо поднимались над куполом главной залы. Каждая возведена в честь одной из лун. Их маленькие конусы-крыши из цветного стекла казались маячками, сияющими ярче звезд. Твердый гладко сеченый камень, из которого были сложены сужающиеся к верху этажи украшали простые узоры из разноцветных кругов. Зеленые. Синие. Красные. Ночью все они казались похожими, но когда день золотил поместье палящими лучами, оно было невероятно красивым и ярким.
В центре поместья располагался двор с небольшим прудиком, обложенным камнями и глиной, а вокруг того усаженный гранатовыми деревьями цветущий сад. Спелые и красные, они свисали на ветвях, словно горящие даже в ночи фонарики. Тут было свежо от водного источника бьющей холодной воды, которой легко можно было утолить жажду даже в самый жаркий из дней.
Сейчас дворик полнился отцовскими людьми, пришедшими сюда по зову своего господина. Конюшня была явно переполнена их лошадьми, отчего казалось, что в ней не найдется места кобылам, с которых спешивались их попутчики. Гиацинт вновь помог матери спешится, протягивая ей свои длинные тощие руки и госпожа Хашнай, кивнув тому в знак благодарности, сложила руки, поспешив удалиться внутрь.
Не бойтесь, протянул свою кисть Аайе евнух, я не дам вам упасть.
Спешиваться с коней ей всегда было сложнее, чем взбираться на них. Она не была высокой и статной, отчего иногда даже стремена казались ей слишком большими для своего роста. Однако, придерживая книгу рукой у груди, а второй опираясь на кисть Гиацинта, она смогла наконец встать на твердую землю, глубоко вдохнув воздуха.
Опустив взор, она прошла мимо собравшихся во дворе солдат. Скопец, услужливо открыв ей двери в поместье, неслышимо последовал за ней. Мать, оказавшись в доме, сняла покров и чачван, открыв уставшее лицо. Хашнай не была старой, но годы взяли с нее больше, чем с прочих отцовых жен. На остром лице, украшая возрастом лоб, губы и глаза, обосновались морщины. В черные, как ночь, волосы, вплела свою пряжу седина. Матерь казалась разбитой, стоящей, будто в полудреме.
Она обмолвилась парой слов с дядей Саифом. Следом, заметив вошедших внутрь Аайю и Гиацинта, оба обратили взгляды на них.
Я привел госпожу Хашнай с дочерью столь быстро, сколь мог, покорно сложив руки у пояса, поклонился дяде евнух.
Моя душа в скорби, Саиф. Как и твоя, не поднимая взора в разговоре с дядей, ответила ему мать. Я помню Нарима еще ребенком.
Будто бы эта скорбь вернет его к жизни, голос дяди был ненамеренно гулким и басистым, как гром, эхом раздававшийся среди горных утесов. Кровью платят за кровь, а не скорбью.
Могу ли я видеть мужа? голос матери, по сравнению с ярким тембром дяди казался едва уловимым шелестом листьев.
Раид сейчас в северном крыле. Он не принимает гостей. Нам предстоит тяжелый разговор, сказал, словно обрушил топор, дядя Саиф. А вам следовало бы уделить время сну после столь тяжелой молитвы.
Вечность еще дарует нам долгий сон, прошептала Хашнай. Пока я отправлюсь в свои покои. Помолюсь за Нарима, Саиф. И за тебя, с этими словами матерь, устало переступая с ноги на ногу, пошагала прочь.
Дядя обратил свой взгляд к Гиацинту, а следом и на Аайю.
Вы задержались, сложил свои массивные руки на груди он.
Ночная дорога не располагает к скачкам, пожал плечами Гиацинт, ответив спокойно, как и всегда. Благо, путь нам не преградили никакие опасности, господин Саиф.
Богослужения дело угодное, обратился дядя к Аайе, но до той поры, пока оно не угрожает вашей жизни.
Да, дядя, поклонилась ему Аайя, виновато, но в душе подумала иначе. Нет защитника нашим жизням большего, чем всемогущая Вечность.
Будь моя воля, я бы не выпускал вас отсюда, пока эти безбожники шастают по дорогам вдоль священных течений, басисто сказал дядя, почесав свою густую, черную бороду. Но ваш отец, конечно, человек куда более полагающийся на божественную волю будто бы она способна спасти вас от анварского кинжала в спину.
«Способна», молча подумала Аайя, но переубеждать дядю не стала. Лишь Вечность стирает людскую упертость в пыль, как стирает она горы и сушит моря. А дядя ее был человеком упертым. Саиф Шайхани, младший брат ее отца, господина Раида, в отличии от ее родителя, был человеком большим и плечистым. Руки его, сильные, с порослью черных волос, были словно стволы молодых деревьев. Грудь колесом, прямая, как древко копья, осанка и суровый взгляд из-под густых бровей. Волосы на голове изрядно поредели и обратились в лысину, окаймленную остатками былой шевелюры.
Дядя, поправив свой шервани из черного бархата, поглядел на Аайю, оценивающе, прежде, чем обратится к ней.
Твоя сестра просила подменить ее в детской, обратился к девушке Саиф. Теперь Аайя поняла, что от нее требуется, младшие не давали ей покоя всю ночь. Джесайя сейчас с твоим отцом, а Тарьям молится, полагаю. Я надеялся, что ей поможешь ты, но, раз ты не спала
Нет, дядя, не переживайте, спешно ответила Аайя. Если Нице нужна помощь с детьми, я сейчас же отправлюсь к ней.
В этом нет нужды, госпожа, вставил Гиацинт. Вы еще юны, вашему телу нужен сон и отдых. Мы можем послать к госпоже Ницаях служанок.
Я сама помогу ей, покачала головой Аайя. Не нужно тревожить слуг.
Лучше отоспись, девочка, с долей недовольства сказал дядя.
Еще успею, опустив взгляд и прижав тяжелый том Саийицавы к груди, она поспешила удалиться, оставив евнуха и дядю Саифа провожать ее взглядами, полными недоразумения.
Юного Хадима нельзя оставлять со служанками. У них ветер в голове, как любила подмечать госпожа Тарьям. И Ницаях это тоже понимала, как понимает всякая женщина. Ее единокровная сестра тоже когда-нибудь станет матерью. А потом и сама Аайя. Счастье и любовь всем детям вот что должна дарить достойнейшая из дев вечности. Нет чужого ребенка. Все мы братья и сестры друг другу. А младенец Хадим, кроме прочего, был таким же ее братом, как и Ница.
Неспешно ступая по мягким узорчатым коврам на полу, Аайя направилась в левое крыло поместья, где находилась детская. Над ним возвышалась башенка ИцЛиц, зеленой луны, символа плодородия, щедрости и здоровья. Луна, в которую рождение детей считалось добрым знаком. Им Вечность даровала отрадную судьбу, сильное семя и крепкое здоровье. Хадим, однако, родился под иной, перетекающей луной.
Внутри дома всегда было безопасно и уютно. Пахло благовониями, которые любила разжигать в коридорах госпожа Джесайя. Сегодня они казались особо успокаивающими и дурманящими. Клонили в сон, заставляя Аайю зевать и перебарывать себя.
Пересекая коридор, ведущий к лестнице на второй этаж, где находилась детская, девушка услышала лязг стали, заставивший ее вздрогнуть. Кто же решил обнажить меч в такое позднее, ночное время? Уж не был ли прав дядя, говоря об анварском вероломстве? Пройдя мимо свечи с благовонием и мановением руки рассеяв поднимающийся от нее легкий дым, она приоткрыла дверь, выглядывая наружу, во двор, чтобы осмотреть причину своего беспокойства.
Ею оказался неистовствующий в ночи со своим длинным мечом Тайал, обрушивающий облеченную в сталь ярость на тренировочные чучела, рядком стоящие во дворе. Держась руками за массивный дверной косяк из красного дерева, она завороженно наблюдала, как ее родич крушит металлические нагрудники, в которые были облачены чучела. Горе тому, кто встанет на пути у Тайала и его клинка.
Тай, ее дальний кузен, был немногим похож на свою семью, кроме внешности. Сыграло в этом свою роль его воспитание, как часто подмечала леди Джесайя. По нему было сложно сказать, но Тайал был рыцарем, чем, признаться честно, ему было сложно гордится. После смерти его отца, Тайал рос воспитанником у брата леди Джесайи, сира Линерия, который обучил его владению клинком и взял в свои оруженосцы. Известный боец и фехтовальщик, он гордо носил прозвище «Рыцарь Трех Лун». Любой другой человек на чужбине мечтал бы обучаться у него, как любила говорить госпожа Джесайя. После, когда Тайал вырос, тот посвятил его в рыцари своим прекрасным именитым клинком. Однако, рыцарство и клятвы на венках и мечах были традицией арвейдов, из которых вели свой род сир Линерий и леди Джесайя. И пускай восточные арвейды были такими же воинами Ицхиль, как и речной народ Аайи, она понимала, что среди них Тай чувствовал себя чужим и тем не гордился. Каждый знал, что никому не следовало называть его «сир Тайал».
Размашистый удар длинного меча с треском рассек сталь нагрудника, выбивая из тряпичного чучела под ним сено и песок. Резким движением Тай вырвал свой меч из скривившийся под ударом стали и, описав им в воздухе над собой пируэт, сделал новый замах. Клинок отразил свет Роиц Ицнай и, со свистом разрезая воздух, вонзился острием в сталь другого панциря. Песок потек через рассеченную брешь заместо крови и Тай, тяжело дыша, поднял глаза на наблюдавшую за ним Аайю, которую только заметил.
Вы вернулись? сделав глубокий вдох и приводя дыхание в порядок, вырвал меч из чучела Тайал. Что-ж
Да. Дядя Саиф послал за мной и матерью, кивнула Аайя. Сказал, что лучше нам пока не покидать дома. Будто там может быть опасно.
Господин Саиф не соврал, взяв рукоять меча обеими руками, Тай в гневном замахе нанес очередной удар по чучелу рядом, но в этот раз меч прочертил по стальному панцирю, высекая искры, уж лучше вам пока молится в родных стенах.
А ты чуть было не спросила лишнего Аайя.
Что? Тай все же заметил ее интерес.
Тебе не дает покоя гибель Нарима? ее голос был тихим, как шепот.
В эту ночь я не усну, как в последующую, горько сказал парень. Вероломный анварский ублюдок пустил болт ему в живот. Ты слышала крики, Аайя?.. процедил Тай, зная, что она слышала. Он умирал долго
Зачем же вы с братом отправились туда? покачала головой Аайя. Не будь этого кровопролития, Нарим был бы жив. Я слышала, отец
Да. Господин Раид в гневе, стиснув зубы, опустил взгляд Тайал. Его с нами завтра вызывает этот обрюзглый олух, лорд Шепп. Как и анварских свиней. Будет разбирательство.
Не следовало тревожить этими выходками господина-отца. Раид Шайхани был не силен здоровьем и Аайя боялась, что эти разбирательства с лордом-землевладельцем и анварами лишь скажутся на его самочувствии.
Но ведь ты лишь недавно вернулся сюда, Тайал, удрученно сказала Аайя. Ты только приехал, а уже навлек на себя гнев господина-отца?
Лучше, чем навлечь на себя высший гнев, острые тонкие брови Тая скривились грозно на его лице. Я пытался защитить нас и нашу веру, звездочка.
«Звездочка». Так всегда звал ее Тайал. Он был лишь далеким ее братом. Сыном отцовского кузена. Но, однако Тай был к ней теплее и открытей, нежели ее единокровный брат Яхир, сын госпожи Джесайи. Она не винила того, все же, Яхир был наследником господина-отца и ему не пристало тратить время на пустые вещи. Оттого тот вырос куда более серьезным и грозным, а Аайю любил не больше прочих своих сестер, как обязывали его кровные узы.
Нет смерти праведнее, чем умереть за Вечность, но вздохнула она.
Ну? прищурился Тайал. Не бойся. Что ты хочешь сказать?
Тай никогда не винил ее за слова. Он был одним из немногих, кому Аайя могла открыто сказать что-то, о чем она думала. Это казалось ей странным и неправильным, но она ловила себя на мысли, что доверяла Таю больше чем отцу или матери. А уж тем более дяде или слугам.
Боюсь, что это смерть не во имя Вечности и Ицхиль. Вы льете кровь с анварами, не поделив землю, а не веру, говорить подобное она боялась, но знала, что Тайалу приятно слышать правду. Она никогда ему не врала. Они не покусились на лунарий, не осквернили священных слов
Одним своим присутствием они порочат притоки Ицхиль Хвироа. Их женщины стирают свои грязные тряпки в святых водах, а мужчины поят в них коней, процедил Тайал с отвращением. Это ли не покушение на все, что мы должны защищать?
Он не врал. Аайя знала, что именно не могут поделить ни крестьянские простолюдины, ни их рода. Анвары со своими свободными нравами пренебрегали всем святым, что чтили ицхилиты. Святые притоки, омовение в которых было редким и очищающим ритуалом они без зазора совести и чести пользовали под свои житейские, человеческие нужды. Никто не пытался им этого запретить, а их чужая вера не чтила этих вод. Даже названный лорд этой земли не пытался им перечить.
Но сколько же тогда крови должно пролиться, чтобы очистить их прегрешения? скорбно задумалась вслух Аайя.
Столько, сколько потребуется, сжал рукоять оружия Тай.
Они слепы. И блудят во тьме, как всякие иноверцы, потерла свои ладони Аайя. Слепец тоже многого не видит
Но слепцу не спустят греха с рук, сколь бы прокаженным он не был.
Во всех нас, людях, живет грех и порок Ицы. Мы корыстны, мы не оценим чужие добрые дела, помним только злое грязное опустила взгляд Аайя. Потому делай добро не ради них, но ради Вечности. Ради ее довольствия. За одну лишь твою искреннюю добродетель она отпустит тебе сотню твоих грехов.