Владислав Бахтин
Отражение
Пуг-Вица
Если в кругу друзей появится человек чем-то увлечённый, он обязательно заразит своим занятием остальных. Вот так случилось со мной и моим папой, когда Гаррик врач-стоматолог, близкий нашей семье человек, у ночного костра в очередном походе с упоением рассказывал о находках XIII XIV веков. Его интересовал исключительно домонгольский период. Наше же увлечение копками началось в то самое памятное воскресенье, когда папа уехал рано утром из дома неизвестно куда, а вернулся ближе к обеду с металлоискателем. Мы его сразу протестировали: прошлись по нашей квартире. Прибор пищал, визжал, басил, одним словом, чуть с ума не сошёл от бесконечных гвоздей и других железяк, которыми утыкан весь наш дом.
За обедом папа налил себе пятьдесят граммов водки и столько же во вторую рюмку. «Земляному Деду», на полном серьёзе заявил он. Мама над таким язычеством посмеялась, но препятствовать не стала, по принципу: чем бы дитя не тешилось. Папа вышел во двор и со словами: «Земляной Дед, прими в дар», вылил водку на землю. Мама, уже без смеха, сказала: «Живём в XXI веке! Я кандидат наук и приношу жертвы какому-то Земляному Деду!» Смех смехом, да только мистику никто не отменял.
Металлоискатель неожиданно пиликнул. Отчётливо помню свои мысли: «Место глухое, без признаков какой-либо жизни край лесного оврага, да ещё бог весть откуда взявшаяся яблоня-дичка. Ну что здесь может быть?» Но, как учили копальщики со стажем, рыть нужно везде, где пищит. Я ещё раз провёл между старыми вылезшими наружу корнями дерева, и вновь услышал характерное для металлического предмета «пи-пи». Копнул. В земле сверкнул, как мне показалось, какой-то кругляшок. Серебряная монетка? Сердце бешено заколотилось. Неужели удача! Поднял, очистил от земли и разочаровался. На моей запачканной грязью ладони лежала пуговица-полусфера. Платком я очистил её от земли и рассмотрел. Пуговичка показалась мне необычной. На прекрасно сохранённой поверхности я увидел два герба, над ними корону Российской империи, а под ними запись на ленте «Рязано-Уральск». «Так, сказал про себя я, что это у нас тут?» И неожиданно пуговица мне ответила.
Если вы решили, что я немного не в себе, то, уверяю вас, это не так. Пуговица не говорила со мной ртом. Она говорила со мной Как бы это яснее выразиться? Телепатически, что ли? Я задавал ей мысленно вопросы и получал на них ответы, которые ясно осознавал. Хотите верьте, хотите нет. Дальше можете вообще не читать. Уже не читаете? А, читаете? Так вот, дело было так.
Испугался ли я? Испугался не то слово. Я помертвел, однако вскоре понял, что бояться особо нечего. Пуговицу? Это же смешно! Я сел под яблоньку, и стал рассматривать находку, задавая ей вопросы:
Ты кто?
Пуг-Вица я! кокетливо представилась блестяшка.
Чья ты?
Я принадлежу, начала хриплым голосом пуговица, потом слегка откашлявшись, поправилась, принадлежала кондуктору железной дороги «Рязань Уральск».
Понятно. А как ты оказалась под яблоней?
Ох, выдохнула пуговица, это запутанная любовная история, но, если ты никуда не торопишься, я могу тебе её рассказать.
Не тороплюсь.
Пуговица оказалась на удивление словоохотливой и свалила на меня столько информации, что хоть историю российской железной дороги пиши. Начала она, как и всякая болтушка, с того, как появилась на свет. Я понял, что сделали её на фабрике «Братьев Бух» в Санкт-Петербурге в 1871 году.
Вот и посчитай: сколько мне стукнуло? гордо спросила пуговица.
Я прикинул: лет 150 точно есть. Люди столько не живут.
А из чего ты сделана, что так прекрасно сохранилась?
Да не из простых я: хоть и железная, а лицо посеребрённое. Берегла себя. Держалась за корни яблоньки, чтобы вешние воды не изуродовали.
Так, задумался я, за сколько же тебя можно продать? Рублей за триста?
Я те продам! пригрозила мне малявка. Что ты на триста своих рублей купишь-то? А вот я тебе таких историй нарассказываю. Много где была, много что слышала, много что понимаю.
Откуда? спросил я.
Как откуда? возмутилась пуговица. Я была третьей в правом ряду мундира кондуктора Степашина Георгия Сидоровича.
Ого, аж третьей, с поддельным удивлением заметил я. А сколько вас всего было?
Всего двенадцать, по шесть в каждом ряду.
Как апостолов. Куда же подевались остальные?
И вдруг пуговица заплакала, да так горько, что мне её жалко стало.
Не знаю, где мои сёстры единокровные. Сколько о них не расспрашивала воды вешние, сколько о них не спрашивала ветры буйные никто не знает.
Чтобы как-то свою собеседницу отвлечь от горьких мыслей, я спросил:
Хорошо ты сохранилась, только никак не разберу, что на тебе изображено?
Тут пуговица встрепенулась и затрещала:
Ты внимательнее приглядись. Я хоть и штампованная, но качественно сделанная. С левой стороны герб Рязани. Видишь князя, держащего в правой руке меч, а в левой ножны? Ещё по указу Александра II Рязань получила право увенчать свой герб шапкой Мономаха как город, бывший местопребыванием царствующих Великих Князей.
А справа, надо полагать, герб Уральска?
Точно!
Что это на его гербе? Какие-то палки точат.
Не палки это вовсе. Смотри внимательнее. Видишь три серебряные горы? Уральские. А на их вершинах поставлены по краям бунчуки.
Бунчук, прости, это что? перебил я пуговицу.
Бунчук символ власти. Он в виде черенка с головкой, из-под неё свисают косицы конского волоса. Видишь?
Конские волосы, честное сказать, я не увидел, но кивнул.
А между бунчуками золотая булава символ силы в мире мужчин-завоевателей. Потом подумав немного, добавила: Земля-то какая: слияние востока и запада. Копья бунчуков увенчаны магометанскими полумесяцами, а внизу серебряная рыба символ христианства. Но главное, что две эти культуры находятся под короной Российской империи.
Видимо, скорее для поддержания разговора поинтересовался я, российское правительство придавало этому важное значение?
При чём тут правительство? не на шутку возмутилась пуговица, затем затараторила: Да после Крымской войны 1853-56 годов российская казна была пуста. Вот и отдали строительство железных дорог в частные руки. Дорогу, на которой служил мой Георгий Сидорович, строил Иван Евграфович Ададуров умнейший человек.
Тогда причём тут корона? возмутился я.
Да при том, что частные дороги тогда не были под патронажем царской семьи, но в знак уважения на пуговицах и других предметах помещали корону.
Я усмехнулся. Пуговица не заметила и продолжила:
Сначала дорогу протянули от Рязани до Тамбова. Затем до Саратова. И тут ступор! Как Волгу на поезде форсировать? А? Вот скажи как?
Как? Как? Известное дело как мост построить.
Эх, дурында! Железнодорожный мост построили только в 1935 году. При строительстве трагедия случилась, мне об это вешние воды рассказали. Так вот, поезда на левый берег Волги переправляли на пароме. Представляешь?
А как же зимой, когда Волга вся во льду?
А зимой перед паромом ходил единственный в мире на тот момент речной «Саратовский ледокол».
Врёшь ты всё! Пуговица, как мне показалось, была жуткой фантазёркой.
Да если бы я собственными глазами не видела, такое разве придумаешь? Ледокол потом и в Гражданскую, и в Великую Отечественную использовали. Да он ещё и в фильме «Строится мост» снимался.
Это тебе опять вешние воды напели?
Нет, ветры зимние в уши надули, со злостью сказала полусфера.
И где же сейчас твой знаменитый «Саратовский ледокол»? не без иронии спросил я.
Затонул, затонул ещё в 1968 году в районе моста Саратов Энгельс. На дне Волги. Его хотят со дна достать, музей сделать, да, видимо, руки не доходят.
Ладно, я потом эту инфу загуглю. Лучше расскажи, как здесь оказалась?
Любовные дела. У моего Сидоровича на станции Голдино зазноба жила. Всякий раз, когда мы останавливались, она тут как тут. Пирожки принесёт, кваску. Сидорович особенно её варенец любил. Ну а как паровоз прогудит, прижмётся к нему, вдавится. И всё за меня хватается: крутит, крутит. У меня даже от этого головокружения начинались. Однажды докрутилась, что я на ниточке повисла. Да не удержалась упала. Покатилась по перрону, спряталась в траве, потом вешние воды подхватили. Вот теперь тут мы с яблонькой последние лет пятьдесят и коротаем, веселим друг друга своими историями.
Да, прикольно. Вот только что мне с тобой делать?..
Я проснулся от звука расстёгивающейся молнии на палатке. Папа уже распахнул одну створку, и лучи утреннего солнца заполнили наше ночное жилище. День обещал быть добрым. Сейчас позавтракаем и на поиски артефактов.
Готовя макароны по-флотски, я вдруг вспомнил свой ночной сон, да в таких деталях, что сам удивился. Пока ели, я его в подробностях рассказал собравшимся за завтраком. Мой рассказ поднял настроение. Все посмеялись и разошлись каждый в своём направлении. Я с папой решил пройтись с металлоискателем по краю оврага. Место было новое, необследованное.
Вдруг, около низкой корявой яблони, пик. Копнули. Сверкнула полусфера. Подняли, очистили. Папа спросил:
Твоя?
Я стоял ошеломлённый. Вот точно такая сегодня со мной всю ночь разговаривала.
Мистика, только и мог промолвить я.
Папа усмехнулся и сказал:
Держи, потом проверим, правдивым ли оказался твой сон.
Я сунул пуговицу в карман и отчётливо услышал:
Я ведь не договорила: не простая я. Пришей меня к своему школьному пиджаку, застегни и окажешься в моём времени.
Чего ещё придумала?
Папа повернулся и спросил:
Ты что-то сказал?
Нет, тебе послышалось.
А пуговица между тем продолжала:
Соскучилась я за своими сёстрами, повидать мне их хочется. Чего тебе стоит пришить меня на пиджак, застегнуть и мгновенно переместиться в XIX век. Разве тебе не интересно, как там было?
А как я из твоего века выбираться буду?
Просто: возьмёшь и расстегнёшь.
Вот приедем домой, я тебя на сайт выставлю и продам.
У костра копальщики показывали свои находки. Папа гордо заявил:
А ведь мы нашли ночную пуговицу. Ну-ка, сын, покажи.
Я полез в карман и нашёл в нём дырочку
Тёмные времена
Повсюду была разлита предутренняя тишина: собаки, уставшие от ночного дежурства, дремали; петухи, прогнав своим пением нечистую силу, отдыхали; солнце, нежившееся в своей опочивальне, не выглядывало лучами наружу. Зато я с папой бодрым шагом подходил к месту, которое некогда называлось коммуна имени В. И. Ленина. От коммуны не осталось камня на камне, только выродившиеся яблони, сливы и груши упорно твердили: «Здесь были люди».
Мы достали свой металлоискатель и не торопясь двинулись. Средняя весна самое подходящее время годя для копок. Снег уже сошёл, трава только-только проклюнулась, земля податлива. Мы специально приехали на папину родину покопать. У нас была карта Старополтавского района Волгоградской области за 1936 год, составленная РККА. Место было пустынным, но металлоискатель неистовал: вся земля под нами звенела. Как учили опытные копальщики, рыть надо везде. И мы не торопясь приступили.
Вначале нам попадался сплошной хлам, которого так много вокруг человеческих стоянок. Это повелось ещё с древних времён. Я думаю, что по мусору можно определить о нравах людей гораздо больше, нежели по культурным находкам. Копали в пол-лопаты. Через каждые полметра находили алюминиевые пробки-«бескозырки» от советских бутылок. В стране, победившего социализма, этого мягкого удобного цветмета было хоть отбавляй.
Углубляясь в культурный слой, мы стали откапывать предметы интереснее: кончик от лопаты царицы крестьянского хозяйства, кусочек от шпингалета с клеймом производителя Т.М.А. Глаголевъ, наконец, серебряные двадцать копеек 1922 года РСФСР. Прикинули невелика находка, рублей на 160 потянет. И вдруг И вдруг откопали гильзу. Очистили от земли, стали рассматривать. Оказалось, что выпущена в 1913 году. «Чья ты такая? подумал я. Кому досталась?»
Дед Григорий сидел на низенькой лавке, когда-то им самим сколоченной и вкопанной на задах хозяйственных построек дома, которому было 107 лет и был годом старше своего хозяина. Солнце прошло середину своего каждодневного пути и уже приступило к спуску. Его развеселившиеся на ходу лучи были не по-весеннему жарки. Дед Григорий, одетый в тёплые с начёсом штаны, поверх которых заботливая 83-летняя дочь натянула козьи гетры, в сапогах, прозванных в народе «прощай молодость», в истлевшей фуфаечке и бейсболке, подаренной правнуком на 100-летие, с надписью: «Восьмое чудо света» усохший, словно курага в духовке, сидел и счастливо жмурился на солнце. Я подошёл, вежливо здороваясь.
Ты чейный? спросил дед Григорий голосом, который дребезжал в унисон с его подрагивающей кистью руки.
Я ответил.
А годков тебе сколь?
Четырнадцать.
Учишься аль работаешь?
Учусь.
Хорошо аль по-всякому?
Отличник.
Коль не брешешь, то сидай, и дед Григорий предложил мне сесть рядом с ним.
Дедушка, начал я, разжав ладонь и показав гильзу, сегодня нашли в Коммуне, тринадцатого года. Может, знаете, как она там оказалась?
Дед Григорий пергаментными пальцами взял гильзу, покрутил так и эдак, вернул и подытожил:
От трёхлинейной винтовки образца тыща восемьсоть девяноста первого. Их туть многа было. Может слышал про винтовку Мосина?
Я загуглю.
Загуглит он, передразнил меня дед Григорий, явно потешаясь над моим невежеством, мой правнучек тоже без Гугла ни гу-гу.
Дед Григорий, а что в Коммуне произошло?
Дед задумался, а потом всматриваясь вдаль, словно отмотав сто лет назад, поведал мне историю.
В январе 1921 года продовольственный комиссар Михаил Пятаков возвращался домой на побывку в свой родной Царёв Саратовской губернии. При себе имел трёхлинейку, несколько новеньких хрустящих банкнот номиналом 1000 рублей, для жены позаимствовал у одной дворянской особы за ненадобностью серебряную брошь с марказитами, сыночку-первенцу жестяного конного будёновца, то-то радости шестилетнему мальцу. Но, уже подходя к дому, почувствовал неладное: амбар стоял обугленный, дом как будто покосился, пугала повисшая в округе смертельная тишина. Прибавив шаг, Михаил взлетел на крыльцо, через сени в дом и замер в дверях. Посредине хаты лицом вниз, широко раскинув руки на полу, лежал его отец:
Батя! крикнул Михаил чужим голосом и кинулся к нему.
Отец тяжело, будто с глубокого похмелья, поднял голову.
Живой! захрипел сын и слёзы хлынули градом. Он прижимал к себе отца, не осознавая, что за один только миг он потерял и обрёл отца.
Сынок! Сынок! загрохотал отец. Всех порубили! Всех! На моих глазах! И мамку твою, и жинку, и Коленьку нашего.
Кто, батя? Кто? заскрежетал Михаил.
Всё забрали! Всё забрали! Мамка выскочила к амбару: не дам, говорит. Её тот, что с саблей, поперёк зарубил, а Варенька твоя, кинулась к ней, её за косу и в погреб, надругались.