Что же, государь, и верно прислал князь Иван грамоту, где отказывается от княжества?
Верно. На вот, прочти тоже князь Василий протянул ему еще один лист.
Тот был побольше, и бумага другая, и чернила. И текст был другой, как и положено в таких случаях более торжественный, с тяжеловесными оборотами. В нем князь Иван писал, что в тяжелые времена находящаяся в кольце врагов Русь должна быть под единой рукой, и он, получив тому подтверждение от высших сил, добровольно передает управление княжеством Рязанским князьям Московским во всех будущих поколениях (оставив, впрочем, за собой и потомками своими титул), и призывает всех людей княжества Рязанского перейти под руку Москвы без бунтов и иного противодействия. Сам же князь, во исполнение наказа тех же высших сил, будет биться с врагами народа русского в Ливонии, куда призывает прийти ему на помощь только тех, кто получит в душе своей тому одобрение после молитв искренних Господу нашему. Приложена была здесь же печать княжеская (малая, большая-то у нас в Рязани захвачена была вспомнил Еропкин), да имя княжеское было начертано собственноручно.
В общем, грамота была, какая надо, и хотя Рязань они уже, считай, забрали и без нее теперь можно ее и огласить, открыто или только для боярства, как решит государь. Правда, немного смущало упоминание какого-то особого задания для князя от высших сил, но, с другой стороны, не мог же он просто так все отдать, да и сомневающимся в добровольности передачи княжества так будет лучше принять решение князя воля Господа с таким не спорят, кто понимает Но там было упомянуто еще кое-что?
А что же, государь, и письмо от старца этого есть? И какая-там еще безделица? снова спросил Еропкин у князя Василия.
Есть ответил тот да только письмо то не тебе писано. Покажу потом, может быть Безделица же вот и князь протянул постельничему совсем малую икону? Нет, картинку.
Только сейчас Еропкин обратил внимание, что под рукой государя все это время лежал небольшой лист невиданной им ранее тонкой бумаги, бело-голубого цвета, странно разлохмаченный с одного края и вроде как зачем-то разлинованный вдоль и поперек, заполненный с двух сторон убористым почерком. Картинка, лежащая сверху того же листа и переданная ему сейчас, была небольшой, с пол-ладони, на очень тонкой и жесткой (но легкой) тоже бумаге? вроде да, и на одной стороне ее был изображен красивый храм с разноцветными куполами, на фоне синего неба и стены. Крепостной стены. Знакомой стены из красного кирпича На обороте, с мелкой цифирью, было разлиновано тоже что-то знакомое, и уж совсем мелкими знаками обозначено еще что-то понизу
Как настоящий сказал постельничий, хотя хотел сказать как живой.
Так это с него и есть слепок отозвался князь пишет тут мне, что делают у них такие слепки. Запечатлевает на бумаге все в том виде, в каком было, хоть дом, хоть коня, хоть человека.
Как бы оно не
Ты кресты-то видишь? Какое может быть колдовство, с храмом божьим?
А что за цифирь на обороте? И где это? после паузы спросил Иван.
Пишут, календарь это. Перечень дней по месяцам и неделям на 2020 год от Рождества Христова, по латинскому образцу, как у них стало там принято пояснил князь а собор у нас тут, в Москве возле Кремля выстроен, в честь взятия Казани. Василию Блаженному посвящен будет.
Постельничий помолчал какое-то время, рассматривая картинку, и одновременно судорожно пытаясь понять, какую линию поведения вести. В итоге, положив этот календарь на стол, он без особой поспешности, но и не мешкая опустился на колени перед государем, кланяясь в пол:
Смилуйся, государь, что не смог я, в силу малого разумения моего, исполнить службу твою с князем Рязанским как велено было!
В перерывах между поклонами Еропкин смог заметить, что та самая кривоватая усмешка князя Василия на короткий миг стала как-то теплее, что ли, и государь кивнул, выдержав, однако, положенное время постельничего на коленях:
Встань. Как видно, обернулось дело так, что немногие смогли бы то размыслить в то время, как оно обернется. Садись, будем дальше думать.
И, пока тот выдыхал, придвигал лавку да усаживался, сразу взял быка за рога:
Ехать тебе в Псков и далее, в Ливонию, для проверки всего этого. Человек ты верный, в близости к ливонцам не замечен, да и знаком уже с князем и боярами его теперь князь Василий усмехнулся как-то иначе, и Еропкина (в который раз за сегодня) пробил холодный пот:
Так они же меня убьют, государь! За все дела те!
Не убьют совсем другим, нормальным голосом и в обычном рабочем тоне отозвался тот пока я понять не могу, какие дела они там затевают, но не убьют. Грамота эта он потряс листом с передачей Рязани вроде бы, ничего им не стоит уже, да вот то, что князь про ливонцев пишет, и старец этот мне взгляд князя Василия несколько затуманился, а рука его непроизвольно снова легла на тот приметный листок говорит о том, что нужны мы им, сильно. Воины наши и иные люди, о чем князь пишет, опять же, в грамоте своей.
Грамоту ту будем ли до народа доводить? осторожно спросил постельничий по нашим задумкам, по иному хотели сделать. А там не так многое указано, как хотели
Вот съездишь, выяснишь все, и подумаем о том припечатал государь а пока поедешь ты ну, скажем, с проверкой псковских да ивангородских войск, каково они зимуют, да готовы ли ко всему, что я им прикажу. Потому как, если все подтвердится, то ливонцев надо наказывать теперь взгляд государя стал жестче, а Еропкин смог сообразить:
Воевать будем? Но не рано ли об том задумываться, государь? Ну, даже если верно все написано, застали они врасплох десяток-другой орденцев да захватили пару деревенек их в глуши где-нибудь?
Пару деревенек усмешка у государя вышла снова кривоватая на вот, глянь и он, выудив из листов, лежащих у него под руками, еще один, протянул его постельничему.
Бумага была такой же, как в грамоте князя, но вот содержание у этого листа было разноцветными чернилами с большим искусством (хоть и непривычно) на нем была нанесена Ливония, точнее, ее ближняя к Руси часть, как Иван понял, зацепившись глазами за кружки с надписями «Нарва» и «Иван-город». А дальше он, увидев Гдов и Дерпт, Ревель и Феллин, синие линии рек и черные пунктиры дорог, внезапно понял, что та область в верхней части, что имеет одинаковую косую штриховку, с точками деревень и несколькими значками более крупных поселений, и есть захваченные князем Рязанским земли. Да, здесь была не пара деревенек, а как бы не все три десятка
Но как же это они? пробормотал Еропкин, не скрыв своего удивления.
А ты попробуй хоть на малое время поверить, что и в самом деле послан Господом был им этот старец из будущего внезапно жестко откликнулся князь Василий я вот, сегодня тут сидючи, попробовал, и что-то оно как-то он покрутил рукой в воздухе.
В палатах наступила тишина, и постельничий, у которого пока что не было времени спокойно поразмыслить, попытался вернуться к самому началу. Засада под Рязанью, раненый князь и бояре (похоже, все так и было, как рассказывал им покойный Тимоха), и посланный им Господом (!!!) старец? Да еще с какой-то повозкой волшебной?! Зачем старец? Почему старец, а не ну ангел там?! Еропкин был человеком своего времени. Имел приличное для этого времени образование. Не особо религиозен, но обряды соблюдал и важность церкви прекрасно понимал. О глубине своей веры задумывался редко, но сейчас, похоже, был как раз такой случай. Ведь если так посмотреть, и подтвердится все, что в грамоте написано, то Его снова бросило в холодный пот.
Вот так-то сказал смотревший на него в эти минуты тишины государь бог его знает, что там за старец. Может, чародей какой, или просто лжец искусный Но если и вправду старец тот из будущего послан, то Но почему им?!
«Почему не ко мне» внезапно понял недоговоренное постельничий, и тут же запретил себе даже думать о том, что государь может завидовать беглому князю. Надо было срочно менять тему разговора
А как, государь, грамоты эти к тебе передали? Неужто гонца напрямую прислали? спросил он.
Гонца князь Василий усмехнулся нет, они моего гонца перехватили. Причем под Москвой уже, верстах в десяти, представляешь?!
Еропкин представил.
Если у нас принято считать, что почтовую или ямскую службу ввел на Руси Иван Грозный, то на самом деле у историков имеется достаточно свидетельств, что зачатки такой службы у московских князей были задолго до него. При наших расстояниях и при том, что быстрейшим способом доставки сообщений в то время был гонец-всадник других вариантов и быть не могло. Вот и у князя Василия уже были специальные гонцы, правда, пока без сети ямских дворов по основным дорогам. И останавливать таких гонцов либо чинить им препятствия в пути было запрещено под страхом самых суровых наказаний, вплоть до смертной казни.
Остановили, говорит, не то разбойнички, не то кто, дорогу перекрыли, а дальше государь, к счастью, и сам оказался не прочь сменить тему на крестах своих поклялись, что вести тайные, важные да срочные надо государю передать, да отдали гонцу в чехле крепком. Тот взял, а что ему делать было, да не выкинул тишком в куст, а все же привез и доложился десятнику своему. Там, на мое счастье, сегодня у них оказался понимающий десятник. Хоть и не сразу, а принес ко мне. Ну, а тут уж понятно стало
Ты что же, государь, сам (полез это слово постельничий проглотил) вскрывал неизвестно кем грамоты переданные?! Еропкин удивился искренне, ибо такого князь обычно не допускал, да и вообще, порядки у него для работы с документами и с иерархией служб были установлены жесткие. Ну, для 16 века, конечно, кто понимает.
Нет государь взглядом признал правоту Ивана десятник и открыл, да проверил, что нету в этих листах ничего такого.
Он и прочел их, получается?
Ну, что-то может и прочел, пока разворачивал князь Василий понял недосказанную мысль он с тобой поедет. Кроме вас двоих, пока никто более не знает обо всем этом он мотнул головой на документы.
Они просидели тогда долго, почти до полуночи, и к себе в покои Еропкин уходил совершенно обессилевшим, так его вымотали эти новости. Следующие два дня прошли в подборе людей (он прихватил двоих из своих, наиболее общительных и пронырливых), сборах небольшого отряда (хоть тут не было ничего необычного) и получении указаний от государя. По грамоте, которую ему выдали, он ехал с проверкой пограничных крепостей и мог, пожалуй, серьезно осложнить жизнь любому государеву человеку, кроме посадников с наместниками, да и тем при желании создать изрядные неприятности. Основную же задачу поставил ему государь иную:
Разберись, что там такое, тот ли князь, и кто такой этот старец. Шли гонцов почаще, что писать, что на словах передавать сам определишь. Если же верно, что человек там может, и не прислан оттуда, но знает, про что писано в их грамотах, да не из пророчеств невнятных, а именно ЗНАЕТ он мне нужен. Потому как в иное из его слов взгляд князя ушел в себя, и постельничий снова вспомнил тот странный листок, о содержании которого государь ему так пока ничего и не сказал я поверить никак не могу
С таким напутствием небольшой отряд и уехал из Москвы на север на третий день.
Еропкин вынырнул из воспоминаний и обнаружил, что вокруг ничего особо не изменилось. Похоже, закончили ставить большой шатер и устраивать лагерь, так как суета на берегу прекратилась, и народ в основном скрылся с глаз (солнце припекало уже серьезно). Государь, видимо, раньше него прервал свои раздумья, и сейчас они со вторым боярином попивали квас, глядя на окружающую их пустошь, да изредка перебрасываясь словами.
Строго говоря, далеко не каждого знатного человека при князе сейчас правильно было назвать боярином. На Руси к 16 веку были князья (между прочим, несколько сотен семей, включая самых захудалых, но все равно родовитых!), были непосредственно бояре разных княжеств, были боярские дети (младшие, подчиненные семьи тех же боярских родов) При любом княжеском дворе, в рабочей или официальной обстановке, благородных именовали по титулам либо по должностям придворным или военным. Но вот в быту, или, скажем, при необходимости общения с незнакомым, но богато одетым и вооруженным человеком, следующим в сопровождении слуг чаще всего использовалось обращение «боярин». Из которого потом родилось «барин», да Будем уж и мы называть боярами представителей тогдашнего благородного сословия.
Так вот, второй благородный спутник князя Василия был именно князем, а не только московским боярином. Князем Иваном Федоровичем Телепневым из рода Оболенских, по прозвищу Овчина. Вдобавок был он еще и воеводой, и именно в этом качестве, после событий последнего полугода, государь взял его в эту тайную поездку. Правда, военачальником он был, надо сказать, пока что второго, если не третьего, уровня, и до этого года в основном занимал должности второго-третьего воеводы, либо вообще был, говоря словами будущего, начальником постоянного гарнизона в своей родной Тарусе. Но в этом году для исполнения задумки государя и князя как раз и нужен был такой воевода, не особо известный врагам Руси и готовый исполнить любой приказ своего государя, каким бы странным и непривычным он не показался. И события, произошедшие за эти полгода, показали, что не ошибся тогда государь. А почему выбрал именно Телепнева из приличного числа подобных он, конечно, никому не докладывал, но была у постельничего на этот счет мысль
Тогда, зимой, отряд Еропкина добрался до Пскова, не мешкая. Повезло метелей и сильных снегопадов по пути не было, с припасами и кормом для лошадей, благодаря грамоте государя, проблем тоже не возникало. В самом же Пскове постельничий в первый же день, пока его люди отдыхали, собрал городскую верхушку, которой и была озвучена официальная причина его приезда проверка состояния крепости и прочих воинских дел. Грамота делала его, по меркам 21 века, кем-то типа спецпредставителя Президента (или даже круче, с учетом того, что никакой законодательной ветви власти пока еще не было, да и прочих ветвей, а был пожалуй, один ствол властной вертикали). Приняли его без особой радости (кто ж любит проверяющих из столицы), но как положено. А вот когда вся верхушка была уже распущена, и они остались на приватный разговор только втроем, с псковским наместником и воеводой, руководившим войсками в крепости и окрестностях, Еропкин рассказал об основной цели его приезда. Короткая переглядка между псковичами, замеченная им, и они послали за сотником внутренней стражи, а пока того искали, рассказали гостю, что, и верно, пришла недавно грамотка о том, что некий отряд из псковских наемных воинов что-то там захватил в Ливонии, а у самих орденцев неурядицы, и хорошо бы им, псковским набольшим, быть готовыми ко всему.
Ну, а тут пришел со всей возможной поспешностью знакомый нам сотник (в такой компании уже не господин, а просто сотник, хорошо хоть не «эй ты, сотник!»). И рассказал подробно и с деталями все ему известное появление неких людей, найм ими воинов, необычный договор, заключенный в церкви, и уход отряда в зиму. Сотник, конечно, подробности опускал, но Еропкин легко узнал в описаниях этих людей рязанского князя и его бояр, а до того еще проскакивала у него мыслишка, что, может, не они это Узнал он и примерное число бойцов, и имена и краткие характеристики купцов, что с тем отрядом дело имели (те самые Ждан и Тверд, что в грамоте упоминались), и об уходе второй части наемников спустя некоторое время тоже на полночь Именно сейчас для Ивана в первый раз и прозвучало описание внешности того самого старца. Дело было уже под вечер, так что разбор ситуации продолжили на следующий день. Постельничий получил копию того самого договора с наемниками, уточнил еще кое-какие детали, а со своей стороны раскрыл кое-что из писем этого отряда к государю и показал ту самую карту Ливонии (в грамоте к псковичам никаких карт и описаний захваченных земель не было). Псковская верхушка впечатлилась, и разговор с Твердом и Жданом, вызванным к наместнику после обеда (оба оказались в городе), велся вполне вежливо. Да и сам постельничий, хоть и был предупрежден о том, что купцы эти из тех семей, что не особо одобрили, скажем так, в свое время переход Пскова под руку Москвы, давить на них не стал, а вполне вежливо попросил уточнить подробности их торговли с этим странным отрядом.