А на следующий день, как рассвело, им принесли позавтракать да снова позвали в замок. Показать все десятнику, прибывшему с Еропкиным из Москвы, князь разрешил, а про «машину» вообще сказал хоть все катайтесь, оно сразу понятней будет, и улыбнулся, видать, вспоминая свои собственные поездки К «машине» они первым делом и пошли. Иван успел шепнуть своим, чтоб не удивлялись, а смотрели да запоминали все, быть им у самого государя видоками (свидетелями). Старче сразу предложил проехаться, постельничий не стал отказываться, и по свежерасчищенному двору, хоть и под метелью, они ездили с час, правда, сильно не разгоняясь (пояснил старче, что меняются у них на повозках колеса для зимы, да он на тех, что для лета, к ним заехал) и постоянно останавливаясь для пояснений. Бойцы с опаской лезли в повозку без лошадей, да и потом трудно было не удивляться полностью железной(!) повозке, да с такими стеклами, да на таких непривычных колесах Все приехавшие москвичи с огромным любопытством посидели и проехались в этой «машине», послушали пояснения, как она ездит, потрогали сами и «двигатель», и колеса, и «фары» И дым понюхали, не без этого Ну, а богатство внутренней отделки, зеркала(!), свет и печка внутри стали для его сопровождающих предпоследней каплей. Последней стали песни. Сидя в повозке под падающим снегом на теплых и удобных мягких «креслах» и «диванах», под монотонный шорох особых «дворников», которые сами(!) счищали этот снег с огромного и прозрачного стекла впереди, слушать эти волшебные голоса с музыкой, было неописуемо.
Поразило москвичей еще и то, что катал их по двору сперва сам старец, а потом тот самый Семен, с раненой рукой. Что он был до того рязанским воеводой, Еропкин тоже шепнул своим, а что он уже тут, при захвате замка ранен был, они уже сами в разговоре осторожно выяснили. Негромко играла музыка, кто-то там пел разными голосами, а они сидели и расспрашивали его, как у них тут все шло. Узнав, что при захвате замка погибло трое (против пяти десятков у орденцев), да после того они в разных стычках как бы еще не вдвое больше орденцев побили, народ снова был озадачен, и разговор сам собой затих.
И тогда-то постельничий расслышал слова песни, при рассказе о которой (потом) государю, как ему показалось, тот и решил отправть в Ливонию именно Овчину-Телепнева, уточнив у постельничего (как и он сам тогда выспрашивал у старца), кто такие корнет и поручик
А тогда, после поездки по двору замка да посиделок в машине, охрану отправили обратно в выделенный им дом, а Еропкина с десятником снова повели в башню. Десятник стойко перенес показ диковинок, хотя больше молчал, конечно, и слушал пояснения. У самого постельничего еще со вчера за ночь вопросов накопилось много, но отвечал старец сразу, довольно подробно, хотя и видно было, что поторапливается куда-то Оказалось, у князя с тем самым Семеном готово все для обсуждения их задумок, и после обеда (их в этот раз накормили прямо здесь, в башне), на большом столе были разложены карты, разные записи, и Ефим-рязанец с тем самым Петром, что их встречал, рассказали и показали, сколько и где у Ливонского ордена, по их сведениям, воинов, какие основные пути тут, и как все выходит с их заходом сюда, в самую середку орденских земель Ну, а потом князь и Семен рассказали, что хотят делать дальше, и как бы оно могло обернуться, захоти князь Московский наказать ливонцев да забрать свое
И сам Еропкин, и десятник охраны, хоть и не были воеводами (или иными воинскими начальниками в высоких чинах), задумку оценить смогли в полной мере. Рассеченная Ливония, с перерезанными внутренними путями тот случай, который вряд ли представится сам по себе. Но если этот замок, как они поняли, был взят нахрапом, то что делать с крупными ливонскими крепостями? Нарва, Юрьев и далее? Именно этот вопрос задал постельничий, хоть и осторожно и в обтекаемых выражениях. Ответ на него у князя был, и заставил он москвичей все же вытаращить глаза: выходило, что старец, пока они во Пскове сидели, заказал местному умельцу оружие из будущего, которое и помогло им тут орденцев победить. При пояснении выяснилось, что не совсем из будущего, а по примерам только оттуда, а так все здешнее. Были показаны бомбы и дробовики, а вот огненные стрелы, на которые основная надежда была против крепостей, увы, кончились, ну так два больших замка орденских ими уже подожжены были
Все, быстро одевшись, пока еще светло, выбрались за заднюю стену замка, к озеру, где не так сильно дуло, и бахнули пару зарядов из дробовика, да взорвали одну бомбу (самую малую, конечно). Вернулись обратно, и князь продолжил пояснения как они уже использовали эти новинки, и что еще можно сделать. Упомянул он и про пули иного образца, что летят точнее и дальше, и их тоже показал. А еще были прикидки насчет использования на Нарве и на самой Балтике лодий, и кое-что о тех кормщиках, что зимовали во Пскове, им подсказали Загруженный Еропкин, с час позадавав уточняющие вопросы, понял, что со всем этим он должен попасть к государю очень срочно О чем и сказал напрямую, сообразив уже за пару дней, что нравы тут простые, и какие-то увертки и оговорки не нужны. С мнением гостя согласились новые хозяева замка, но все же еще день пришлось подождать, пока Ефим писал грамоты князю Московскому, перенося на бумагу все самое важное. Писал и князь, личное послание Сам постельничий времени тоже не терял, задавая уточняющие вопросы, кратко записывая ответы, и запоминая то, что уже не успевали перенести на бумагу. В этом ему помогал его десятник, вполне осознавший, какие дела закручиваются Остальные воины пока отдыхали им, похоже, предстояло очень быстрое возвращение в Москву.
Ну, а на следующий день, несмотря на метель, москвичи отправились в обратный путь, всего на день разминувшись с вернувшимся из лесов Гридей. Тот согласился с решением князя, конечно, сказал, что все правильно сделали, но по поводу князя Московского и присылки самого постельничего вгорячах высказался короткой, но экспрессивной речью из тех самых слов, с татарскими корнями Впрочем, сам Еропкин об этом уже не узнал. Они с трудом пробились по полностью занесенному пути до реки Нарвы, и до Гдова, где их, пока особо не волнуясь, ждали остальные москвичи, добрались совершенно вымотанные. Там, все же взяв день на баню и отдых, постельничий написал грамоту в Иван-город, где извинялся, что не сможет сам приехать, но дела закручиваются еще сильнее, чем они даже обсуждали, высказывал кое-какие наметки на лето, и предполагал, что в скором времени к ним из Москвы приедет особый гонец. Воевода и полковники в Иван-городе, получив послание, выводы сделали, и занялись прикидками, как и что можно уточнить и сделать уже сейчас. Но о чем было отмечено в грамоте особо пока все было только на уровне верховного руководства, тихо и келейно
Сам же постельничий, добравшись до Пскова, через наместника, но срочно потребовал к себе купца Димитрия с теми мастерами его, которые по заказу для отряда, ушедшего в Ливонию работали, да с показом тех вещей, что они для них делали. Димитрий явился сразу же давно еще, в разговорах со старцем, тот, рассказывая о развитии оружия в возможном будущем, оговаривал, что самые передовые вещи еще долго будут делаться только под рукой государства и на его деньги (как московские пушки, сейчас объективно лучшие в мире). После, мол, будут времена, когда у некоторых толстосумов получится государства в этом деле опережать, а потом затраты на разработку новинок и их сложность снова приведут к тому, что и передовые образцы, и массовое их затем производство снова станет возможным только на государственном уровне. Услышав от старца, во что превратятся его «ракеты», Димитрий не пропустил мимо ушей и все остальное, и сейчас понял (известия о царском человеке, интересующемся теми людьми, по Пскову разошлись, конечно, среди своих, кто понимает), что ему выпал джокер, и это его единственный шанс (хотя выражений таких еще и не было).
С одним из мастеров и образцами изделий в мешке (не заправленными порохом, конечно), он и явился к наместнику, где показал московскому гостю все новинки. Озвученные данные об «огненной стреле», виды бомб, действие которых подтверждали все рассказы из Ливонии (да и сам московский посланник тоже успел увидеть кое-что), короткая история, как это все делалось Рассказ его надолго не затянулся. Наместник с воеводой сделали вид, что все знали (хотя и затаили про себя, конечно), сотник внутренней стражи внес разумное предложение приставить еще и своих людей оберегать мастеров и мастерскую, раз это дело такое важное выходит, а сам постельничий решил забрать купца и мастера в Москву. Уже с заряженным оружием, для полного показа Мастеров с подмастерьями оказалось трое (сказали, столько надо, чтобы новое оружие показать на скорости, как оно в бою придется, а они уже наловчились), и увеличившийся на четыре человека и одни сани отряд уехал, оставив и во Пскове некоторые, пока незаметные обычным людям, шевеления в верхах, да новую волну слухов
А вот остаток обратного пути до Москвы Еропкин сейчас плохо помнил. Нет, они проехали его не настолько быстро, чтобы эти дни слились в памяти, а за нормальное для зимы время, хоть и ускорившись, просто мысли в его голове были совсем о другом Хорошо, что десятник тогда, заметив такое состояние Ивана, взял все дорожные заботы на себя. А постельничий все думал, пытаясь уложить в голове пророчества старца, такие вроде простые и вполне понятные по частям, но суровые и даже страшные по их смыслу, если вдуматься, рассказанные живым человеком, с обычным голосом и внешним видом, хоть и не всегда понятными словами (но старче и сам пояснял, когда видел, что смысл его рассказов от новых слушателей ускользает, и на вопросы отвечал). Больше всего времени он пытался сам понять верно ли, что человек этот, со всеми его диковинами (чтоб не сказать чудесами), действительно из будущего прислан кем-то? Ибо ошибка в таком деле, тем более перед лицом государя, может дорого стоить. А уж, если это не так, и обманется и государь чего это может стоить Москве? Руси? Миру?
Но не находил противоречий, хотя и сам перенос был совершенно неясен. Туман? Ну, туман. Князь с рязанцами не стали скрывать подробности их встречи со старцем, о чем просил князь Московский, и рассказали Еропкину все достаточно подробно. Выходило, что хоть и верно, были они ранены, но раны те не угрожали их жизням, хотя и могли вызвать задержку. Проходила ли в тех краях затем дорога хотя бы десятка крымчаков, при встрече с которыми точно бы закончился жизненный путь рязанцев, сейчас сказать никто не мог, поэтому появление старца именно там и тогда можно было рассматривать и как спасение, и как простое совпадение. Спросил он, и как они до Волги добирались. Ему честно, хоть и без особых подробностей, рассказали, что ехали они по подмороженным по той погоде дорогам, убранными полями да скошенными лугами. Немного плутали, разок чуть в болоте не застряли, а народу в тех полях по позднему осеннему времени и не было, все уже сидели по селам Такое тоже было вполне возможно, отчего нет Вот и маялся постельничий, толком не понимая, как рассказывать обо всем этом в Москве. И решился все же, уже на подъезде к городу рассказать только о виденном и слышанном лично, передать как есть, а выводы оставить на государя.
Да и вообще, на подъездах к городу пришлось ему выходить из своих раздумий и решать возникшие задачи. К государю надо было попасть как можно скорее, но привезенных мастеров и оружие их лучше было пока скрыть в городе много лишних глаз и ушей Он решился поселить пока псковичей в своей собственной усадьбе, а охранять их оставил почти всех бывших с ним людей, лишь с десятником и двумя воинами поехав в Кремль. Да и помыться и переодеться перед встречей с государем надо было, хоть и срочные вести, а порядок должен быть, кто понимает По должности он мог проходить к князю Василию в любое время, да и ждали их уже, оказывается, после его грамот с дороги, и Еропкин (пока один) на малом приеме у государя очень коротко, в пять минут уложился, рассказал, что все, что в дорожных грамотах из Ливонии написано было, подтвердилось и князь точно тот самый Иван Рязанский, и старец там, похоже, верно не местный и не здешний, так сказать, по времени Да из того, что не написано им было в грамотах, много важного, но рассказ долгий, а есть еще, что и показать, причем надо бы тайно Государь велел ему ждать, пока сам он все срочные дела сегодняшние доделает (а что и отложит). Постельничему хватило времени, чтобы от своих людей во дворце узнать, какие тут новости, да как продвигаются дела, которыми он ранее занимался (и от которых его, естественно, никто не освобождал). Ладно хоть тут все оказалось более-менее в порядке. Хватило времени даже еще разок прогнать в голове, как и что он собирается докладывать.
К государю снова позвали его часа через три. Тот встретил его в уже знакомых нам рабочих покоях. Нынче большой стол был пуст, и на него постельничий стал выкладывать привезенные с собой бумаги, сразу отдав грамоту от бывшего князя Рязанского государю. Пока тот читал короткую грамоту (князь Иван подтверждал согласие наказывать Ливонию вместе, излагал, как он это видит с участием московских войск, писал, что о встрече их со старцем все рассказано было Еропкину, и перечислял, что (со слов старца) записано было ими из того, что они сами важнейшим считают, да с его посланником же и передано, а подробности ему же на словах рассказаны), все бумаги были разложены, где по одному-два листа, а где и побольше. Дочитав, он поднял вопросительный взгляд на постельничего. Тот взял один из разложенных на столе листов и подал его со словами:
Тут, государь, все важно да срочное, и не выделишь ничего. Но вот это тебе важнее всего будет, думаю
Сверху листа было написано: «Вещества, что ядами не являются, однако ж о которых в будущем известно стало, что для человека вредны и до смерти довести могут». А дальше шло перечисление
Чтооо?! не сдержал крика князь Василий, прочитав первые строки. В дверь заглянул дневальный рында, но государь уже справился с собой, и лишь махнул тому рукой. Пока он читал и перечитывал лист, Еропкин успел подумать, что слухи по дворцу теперь пойдут, что в немилости он. Впрочем, как ему успели шепнуть свои, отсылка его зимой далеко на полночь, с невнятным поручением о проверке, и так многими приближенными к государю воспринялась, как признак высочайшего неудовольствия. Тем временем князь дочитал.
Что на словах сказывали? сейчас он был грозен и зол. Эта злоба пока не имела направления выхода, но постельничий ни за что бы не позавидовал, найди она на кого выплеснуться. Хотя здесь ситуация была иная:
Если кратко, то колдуны-алхимики, государь, в изысканиях своих, впоследствии от волшебства да бесовщины откажутся, а будут лишь верные свойства у металлов да иных веществ определять. И про свинец, мышьяк, сурьму да ртуть выяснят достоверно, правда, до того, понятно, многие и многие людишки во всех странах от того сгинут Золотое да серебряное шитье, вроде, сейчас так делается, киноварь где, да с красками, государь, особенно для тканей иноземных, так же дело обстоит, только там не смог старец тот сказать, все ли они такие сам не знает.
Что же мне, в некрашеной сермяге ходить? уже без крика, скорее про себя, сказал князь Василий, и продолжил чтение дальше. Дочитал, задумался на минуту, а затем, подняв глаза на Еропкина, хмыкнул почти весело:
Молоко да мед, лен да шерсть почаще мыться, баня Да бабам, особенно в тягости которые, лицо не белить да не румянить, да детей до того же не допускать. Просто все как-то, а?