Да нет, к нему, только ваши дальше первой ступеньки не пускают.
Понятно, пошли!
А вас пропустят? решил сострить на радостях Ветлицкий.
Да ты брось ваньку валять! Я Рамзин, теперь у Алексея в первых замах числюсь, или телевизор не смотришь?
Не смотрю, соврал Андрей, хотя сразу сообразил, что именно про этого помощника рассказывала ему Мирра Нестеровна.
Со мной! бросил милиционеру его попутчик, и они пошли на второй этаж. Пока поднимались, Андрей отметил, что на широкой мраморной лестнице постелены ковровые дорожки, «как в кино». Вообще-то он полагал, что их стелют лишь в исключительных случаях.
Из своего кабинета Эльдар Аркадьевич позвонил шефу.
Сам к нему пойдёшь или его сюда пригласить? усмехнувшись, поинтересовался Рамзин.
Сам, сам! растерялся Андрей, запоздало домыслив, что деньги выпрашивать было бы верней в присутствии всесильного помощника, у которого вроде вполне располагающее настроение, но слово не воробей, и Рамзин, не кладя трубку, кивнул на дверь:
Двигай, да побыстрей. Двести первый, налево.
Ветлицкий, вовремя вспомнив угодливую очередь у телефона, не стал раскланиваться, а просто сказал: «Спасибо!» и вышел. Секретарша первого зама недоумённо посмотрела вслед неучтивому посетителю и только покачала головой. Орлов же встретил Андрея, как и подобает старому ну если не другу, то по крайней мере знакомому. Долго рассусоливать не стал, вскользь спросив про Отрадное, на что проситель заметил: «Всё нормально» ему не хотелось расписывать трудности, которых и в посёлке, и в школе было более чем достаточно.
Говоришь, книгу дописываешь?
Рукопись готова.
Если память не изменяет стихи?
Да, стихи.
Может, чаю хочешь? спросил Орлов. Хотя мне чаи сейчас распивать не время. Ты вот что, Андрей, возьми в Союзе писателей отношение или письмо, я не знаю, как это называется, и отдай Эльдару, а он выйдет с ходатайством на нашу контору, потому что денег на издательскую деятельность мы выделили в обрез, но, думаю, сборник стихов не «Война и мир».
И даже не «Воскресение». Ветлицкий достал из портфельчика тонкую рукопись и протянул Орлову. Тот повертел её, полистал и кивнул утвердительно:
Со сборником мы постараемся. Сам понимаешь: у бабок не оторвёшь и от детских пособий тоже, но что-нибудь придумаем. Может, по векселям, которые от прошлых властей остались
А что, Алексей Иванович, правда, Комов много чего в ценные бумаги перевёл?
Не очень ещё разобрался, но думаю, что дыма без огня не бывает. Нашли кое-что.
Мне Сунцова про это рассказывала.
Журналистка из «Енисея»?
Ага, Магдалена.
С такими ухо надо держать востро.
Да, Алексей Иванович, я о чём спросить хотел, осмелел, окрылённый обещаниями, Ветлицкий, вам и правда их прятать приходится?
Кого их? На лицо председателя набежала лёгкая тень неудовольствия и Андрей понял, что залез не туда, но остановиться с ходу не мог.
Векселя эти комовские?
Всё, господин литератор, заболтались мы с тобой, вот и Рамзин уже топает. Держи свою писанину.
Ветлицкий спрятал в портфель бумаги, когда в кабинет ввалился тот самый помощник, который помог молодому человеку попасть к Орлову.
Я за тобой, Алексей!
Собираюсь, тоже поднялся Алексей Иванович и протянул собеседнику руку. Значит, будь здоров, позвонишь мне этак недельки через две. Утрясём с Эльдаром Аркадьевичем твою проблему.
Андрей выскочил из кабинета как на крыльях. Сравнение это было затёртым до невозможности, но другого в голову не приходило. Хотелось петь, подпрыгивать. Он намыркивал себе под нос нечто лирическое, размахивая портфелем, и, уже спускаясь с последнего лестничного пролёта, едва не столкнулся с Магдой. Та испуганно шарахнулась в сторону, и Ветлицкий бездумно пронёсся мимо, только внизу сообразив, что это не кто иной, как Сунцова, но возвращаться не стал, а просто помахал ей рукой:
Привет корифеям!
Привет, привет. Магдалена посмотрела на ликующего поэта недоумённо и, тряхнув «комсомольской» причёской, стала уверенно подниматься по лестнице.
18
По тому, что в доме горел свет, Андрей догадался пришла жена, только у неё были ключи от входной двери, и то, что она, несмотря на разлад, изредка наведывалась, слегка смущая при этом бывшего мужа, теперь же показалось последнему едва ли не счастливым предзнаменованием благополучного конца его невезухе.
По натуре большой сибарит, Ветлицкий не мог не переживать семейного разлада, хотя относился к уходу жены терпимо, знал, что та никуда не денется, тем более ему было неловко перед Людмилой за своё безденежье.
Войдя в дом, везунчик сразу уловил аппетитные запахи, что доносились из кухни. Людмила вышла в прихожую:
Разувайся здесь, я к тебе с обновой.
В комнате, на полу, был расстелен новёхонький палас.
Вот купила с зарплаты, надоело на старые половики смотреть.
С этим тоже намаешься, вычищая.
А чего здесь маяться, пропылесосил и дело с концом.
Андрей с удивлением взирал на то, как преобразился вид его замурзанного жилья, да и жена смотрелась на фоне такой гармонии совсем по-иному, а может, он просто отвык от неё за эти дни? Отвык и соскучился.
Тащила такую тяжесть, пожалел Ветлицкий свою заботливую супругу и тоже похвастался: А я сегодня у Орлова был насчёт книги.
Дописал-таки?
Закончил.
Видишь, как на тебя наш развод подействовал. Не случись подобной оказии, до сих пор бы мучился в поисках вдохновения.
Андрей понял намёк Людмилы, но ему не хотелось сейчас заводиться, и неверный муж пропустил мимо ушей её справедливое замечание.
За ужином Ветлицкий стал расписывать в красках, как он познакомился с Рамзиным и попал на приём к Орлову.
Алексей Иванович, бубнил с полным ртом находчивый литератор, мне сказал: «Издадим, Андрей, обязательно», мол, писатели народное достояние, представляешь?
Ты жуй получше, подавишься.
Не боись, такой вкуснятиной не подавишься.
Спасибо, наконец-то заметил. Жена потупила взгляд, и Ветлицкий молча обнял её за худенькие плечи, покорную и похожую на примерную школьницу, и тут вроде бы машина у ворот заурчала. Может, показалось, а если Кира опять пожаловала? У Андрея заныло сердце впервые не хотелось видеть свою заполошную любовницу.
В сенцах зашумели, опрокинув пустое ведро, кто-то нашаривал дверную ручку. Жена вопросительно посмотрела на Ветлицкого и не успела ничего сказать в квартиру ввалились трое, все в униформе городской шпаны: джинсы, кожаные курточки и чёрные вязаные шапчонки, надвинутые до бровей. Увидев супругов, слегка замешкались, но из сеней подоспел четвёртый. Он-то и спросил, чуть пришёптывая:
Дома фраер?
Да он с тёлкой, Радик.
«Радик», Андрею вспомнились слова Киры о левашовском начальнике охраны. Неужели тот самый, который в сквере его накрыл? А сейчас чего ему надо? Может, думал опять Левашову здесь приловить? И, желая быстрее разубедить охранников, хозяин дома шагнул вперёд и сказал примиряюще:
Это, ребята, моя жена.
«Ребята» переглянулись, но тот, кого неосторожно назвали Радиком, сразу сообразил, что Ветлицкий их расшифровал. Сообразил и резко толкнул Андрея назад, успев заодно кивнуть одному из непрошеных гостей:
Выйди к машине.
Парень ушёл. Стоящий ближе всех к двери так и остался её караулить, а Радик вместе с Квадратным Андрей сразу так окрестил про себя низкорослого и широкоплечего парня прошли в комнату. Там Ветлицкий пригласил всех садиться и сам устроился возле жены, на диване.
Вот и хорошо, сказал Радик, вижу ты кент с понятием, поэтому долго базарить не будем.
Да что вы, ребята, если чем могу быть полезен.
Вот именно чем? Ты сегодня наверху был?
Наверху?
У Орлова.
Конечно, только я по делу ходил.
Ты, выходит, по делу, а мы к тебе в гости?
Не знаю.
Не знаешь и не догадываешься?
Андрею не понравился этот вкрадчивый, слегка пришёптывающий говорок. Слышалось в нём скрытое нетерпение, даже угроза, хотя вечерний гость до поры до времени не хотел злить хозяина.
А чего тут гадать, пришли так спрашивайте, только если насчёт кого-нибудь, сами видите я с женой, и кивнул на Людмилу. Ветлицкий всё ещё подозревал, что левашовские костоломы идут по ложному следу, вынюхивая жену хозяина.
Значит, крутишься и мозги нам пудришь? неожиданно сменил тон Радик. По какому такому делу ты Орла навещал и чего он тебе отдал?
А чего он мне отдать может? Я ему рукопись стихов приносил.
Стихи нехило, а бумаги какие он тебе передавал?
Зря мы с ним вату катаем, всё равно по-хорошему не столкуемся, заметил Квадратный.
Да что вы, ребята, никаких бумаг, только рукопись. Полистал и вернул, обещал проплатить книгу.
Радик недобро усмехнулся и подмигнул своему подручному:
А ну-ка, Серый, потревожь его бабу, может, тогда он сговорчивей будет.
Андрей хотел сказать, чтоб ребята при женщине не хамили, но вспомнил, что им известны его отношения с Кирой, и смолчал, а Квадратный, он же Серый, вразвалочку подошёл к Людмиле и одним движением опрокинул её на диван, задирая лёгонький сарафанчик. Люда охнула и неловко выставила вперёд обе руки:
Не надо!
А кто говорит, что надо? отступил парень. И я о том же, а мужик твой против. Молчит, скотина.
Ты молчишь, паскуда! И Серый ударил Андрея неожиданно сильно в нос. Из глаз брызнули искры, кровь потекла по подбородку. Люда пронзительно вскрикнула и тут же смолкла. Левашовский охранник ей врезал тыльной стороной ладони и молниеносно закрутил подол у горла.
Заткнись! Где бумаги спрятали?
М-м-м Ветлицкий пытался что-то сказать, но лишь мычал.
Зря ты, Серый, поэта бьёшь. У него конституция нервная. Он и сам всё выложит. Где бумаги?
Рукопись в портфеле.
На хрена нам стихи, документы где, что Орёл передал спрятать?
Только рукопись «Дождь вдвоём».
Издеваешься? Серый, начинай! И Андрей с ужасом увидел, как тот самый парень, который держал Люду с закрученным у горла подолом халата, одним движением, только чуть пригнувшись, сорвал с неё плавочки. Где бумаги?
И тогда Ветлицкий бросился, но не на низкорослого садиста, а на главного бандюгана, правильно рассчитав, что Серый отпустит Людмилу и поспешит старшому на выручку. Откинувшись назад и спружинив телом от диванной спинки, Андрей изо всех сил толкнул Радика. Тот лишь руками успел взмахнуть и боднул угол русской печки. Боднул и стал валиться на пол. Ни секунды не медля, хозяин квартиры с левой двинул Серого по загривку, но промахнулся, задев кулаком перекрестье рамы. Стекло зазвенело, посыпались осколки, и тут снова закричала Люда. Парень, карауливший дверь, заметался, а со двора заскочил четвёртый, что стоял на стрёме.
Вы, суки, весь посёлок поднимете! У них соседи за стенкой не спят!
А, чёрт, уходим! И Квадратный ударил Андрея в грудь чем-то острым. Дальше сознание испуганного и почти убитого поэта отказалось что-либо воспринимать, чуть позднее, правда, до него донеслось, как один из налётчиков произнёс:
Радику конец, на хрена нам труп? Зажигай! И бумаги сгорят со всеми.
И ещё Ветлицкий успел подумать, что никто, кроме Сунцовой и Рамзина, из знакомых не знал, что он был у Орлова, но и об этих двоих вспомнилось безо всякой злости, да о рукописи пожалел, теряясь в тягучем небытии.
Часть 2. Формула одиночества
1
То, как сознание возвращалось к Андрею, чем-то напоминало появление солнца: в сплошной черноте неба сначала чуть-чуть забрезжило, потом бесплотное пятно с того края, откуда положено ждать восхода, потеплело, наполняясь живым, розоватым светом, прошло какое-то время и вот уже тьма окончательно отступила под напором грядущего дня. Он приоткрыл глаза!
Ах, как славно, давно пора. Итак, молодой человек, мы смотрим, мы видим, зрачок реагирует на свет.
Белый потолок палаты, чуть в стороне никелированный шток со склянкой, опрокинутой горлышком вниз, а от неё, как венозная жилка, голубоватая трубка. «Значит, я жив, соображал Ветлицкий, верней, в порядке только зрение и сознание, да ещё слух».
М-м-м
Спокойно, больной, вам нельзя разговаривать. У вас всё в норме: руки, ноги и даже внутренности.
«Брр-р Говорит, как мясник: целы внутренности».
Он, наверное, пить хочет?
Ну, посмотрим, посмотрим
2
Ресторан «Золотой сон» открывался без лишней помпезности. Его затянутые узорчатыми решётками окна смотрели прямо на редакцию «Енисея».
Кто из наших туда идёт? спросила Сунцова заглянувшего к ней Старцева.
Ресторан это бытовуха, по части Куксовой, только, может, Солодовников самолично изволит засвидетельствовать своё почтение.
Вряд ли. Да зачем ему теперь пресмыкаться перед денежными мешками, если зампред сегодня сказал, что берёт «Енисей» под крылышко правительства.
Опять шеф усидел в кресле?
Ещё не ясно, но скорей всего да! Он к Рамзину на приём ходил, а через день выяснилось, что совминовский вестник сливают с нашей газетой и, конечно, под началом Ивана Петровича.
Ты всегда в курсе, Магда.
Должность обязывает, сам понимаешь.
Понимаю. Смотри, какие буквы привинчивают. Герман выглянул в окно. В это время в кабинет зашла Куксова.
Привет заговорщикам, что вы там высматриваете?
Да вот гадаем, как ресторан называться будет, ответила Сунцова.
С первым словом сомнения нет «Золотой» или «Золотая» чуть не пальцем на стекле вывел Старцев. У новых русских всё золотое.
Можете расслабиться, засмеялась Светлана, «Золотой сон».
Почти как у Апулея «Золотой осёл», закуривая, процедила сквозь зубы Магдалена.
Думаешь, они Апулея читали?
Не все же на одну колодку деланы. Вот взять хотя бы нашу Кирочку, той ни в уме, ни в начитанности не откажешь, не спеша выпуская струйку дыма из язвительно поджатых тонких губ, всё в той же манере возразила опытная журналистка.
Кире не откажу, но Герман поднял палец.
Хочешь сказать таких единицы, а я по своему выпуску сужу набрали нас на спецкурс целую группу. Одних языков иностранных целых три учили, вроде бы на Кубу готовили, и не только Сервантесом в подлиннике стращали, но и Санчесом Кастро мозги запудривали.
Наверное, этот Санчес родственник Фиделю Кастро? предположил Герман.
Если и так, то, скорей всего, очень далёкий, усмехнулась Сунцова, не в этом дело. Учили нас хорошо, и дух вольности был не чужд, хотя выпустили мы однажды стенную газетку, где усомнились в том, что визит Никиты Сергеевича на берега Волги помог выиграть Сталинградскую битву. Нагрянула комиссия, и троих отчислили, а остальные нашли-таки себе место под солнцем.
Насколько я понимаю, ты в их ряды не попала? простодушно заметила Куксова.
Я из тех, которую выгнали, пришлось потом заочно доучиваться на педфаке. Скорей всего, несостоявшаяся новая русская продолжила бы свою лекцию, если бы не Светлана, которая ткнула пальцем в окно:
Магда, смотри!
У крыльца ещё не открывшегося ресторана молодой человек в чёрной куртке и надвинутой на глаза лыжной вязаной шапочке выцеливал пистолетом мечущегося между автомашинами мужчину. Наконец раздались выстрелы и последний упал, а киллер побежал в сторону городского сквера.
Семён, Семён, Сунцова схватилась за телефон, бери камеру и дуй к ресторану, там с кем-то счёты сводят, и, не кладя трубку, крикнула Куксовой: Забеги за фотографом, а то наш Семён никак не сориентируется, а я сейчас!
В это время из притормозившего милицейского уазика выскочили двое и открыли стрельбу по убегавшему. Уже покидая кабинет, Светлана краем глаза заметила, как бандит шлёпнулся на бетонку возле коммерческого ларька
3
Андрея разбудили тревожные голоса. Он открыл глаза и увидел при тусклом свете больничной лампочки, как в палату вкатили больного. Пока его перекладывали с каталки на кровать, невезучий учитель тупо соображал, что новенькому чего-то недостаёт, но собственная боль в груди мешала сосредоточиться, и Ветлицкий, кажется, застонал, потому что одна из медичек повернулась к нему: