И вот мы обычно сидим на переменках в нашей факультетской кафешке, которая находится как раз напротив входа на факультет. Кафешка открытая, все, кто входит и выходит, у нас перед глазами. И тут Локтечёскин включает своё фирменное ироническое словотворчество.
У Пети есть такой бзик. Он считает, что в русском языке необходимо срочно расширить перечень женских имён.
Действительно, есть же, например, имя Констанция, про которую несколько раз по три раза орал Боярский в «Мушкетёрах». А почему нет, скажем, Субстанции, Пропорции, Подстанции или Квитанции?
Чем Квитанция хуже Констанции?
Констанция «в переводе с античного» (как сказал Константин Ромин из «Покровских ворот») значит Постоянная, верная, значит, преданная. Очень хорошо. А вот Квитанция происходит от «квит», что значит (тоже «в переводе с античного») спокойный. Значит, Квитанция это Спокойная. Кому же не нравятся спокойные, мирные, уравновешенные женщины? Не вечно курящие истерички с перекошенными от депрессии лицами, а вот такие спокойные, неперечливые.
Я бы с удовольствием женился на какой-нибудь Квитанции. Если бы, конечно, был холостой. Представляете? Квитанция Константиновна Плюшкина. Это же идеальная жена!
Всё это не я говорю. Это я конспективно пересказываю рассуждения Пети.
И вот у нас переменка. Мы сидим в буфете и по традиции занимаемся откровенным маразмом, а именно: даём имена проходящим мимо девам. Два пожилых придурка. Развлекаемся, как можем. Нет, всё, конечно, без всякой задней мысли, без пошлости. Чисто филологические экзерсисы.
Вон смотри, идёт, говорит Петя. Видишь, длинная такая, худая.
Вижу. Это, кажется, из французской группы. Екатерина, по-моему. Фамилию забыл
Какая же это Екатерина? Это
Петя задумался. Я:
Ну, не Лыжей же её назвать?
Нет, это, Вовка, грубо. Надо как-нибудь красиво. Мы же с тобой какие-никакие эстеты.
Ну да В народе вообще таких «оглоблями» называют. Может, Слега? Или Орясина?
Нет-нет-нет. Вижу я, Вовка, насквозь твои крестьянские грубые корни. Я бы назвал ее Антенной.
Здорово!
Я бы ни за что не додумался. Это ведь что-то типа Илоны, Анны, Нателлы, Корины Да?
Точно. Во!.. Машка Ляжкина идёт. Ты её знаешь?
Да, знаю. Машка Ляжкина мне риторику сдавала. Раза четыре. Я её спрашиваю: что такое метафора? Не знает. Что такое метонимия? Не знает. Синекдоха? Не знает. Ничего не знает. В конце концов четвёрку поставил. За природные данные.
Красивые, кстати, имена. Метафора, Метонимия А в имени Синекдоха есть что-то глубоко испанское. Гваделахара. Картахена. Сразу на ум приходит: наваха, кастаньеты и всё такое.
Нет, сказал я, Машка, она точно не Синекдоха.
Надо сказать, что у Машки Ляжкиной очень пышная фигура. Это в её-то восемнадцать-девятнадцать. А что будет в тридцать-сорок представить страшно. У нас во дворе моей юности про таких говорили, пардон, «груди на блюде и попа-Европа».
Тут много вариантов, деловито сказал Петя. Потенция. Комплекция. Даже можно: Комплектация. А лет через двадцать-двадцать пять можно будет сказать: Агломерация.
Вот ты гений! искренно изумился я. Давай дальше словоблудием заниматься. Еще десять минут до пары. Так Вижу Жанну Семёнкину. У неё, кстати, сестра-двойняшка.
Ну, тут всё просто. Не догоняешь?
Нет.
Если сестра-двойняшка.
И что?
Какое имя у твоей Семёнкиной? Если у нее сестра-двойняшка?
Какое?..
Аналогия.
Обалдеть! Я бы, чтоб такое сочинить, пять часов сидел бы, воздух портил.
Мимо нас быстро пробежала какая-то девушка с очень сосредоточенным лицом. Никаких особых примет.
Ты её знаешь? спросил я.
Нет, ответил Петя.
Как назовём?
Она, Вовка, бежала?
Да.
Как лошадь?
Да, как лошадь.
И?
Кобыла? Скакунья? Наездница? Самка мустанга?
Господи, какой же ты, Вовка, плоский Ежу понятно, что Кавалерия!
Блин! Валерия, Кавалерия Это же так просто.
Еще бы, самодовольно ухмыльнулся Петя. Так, отворачиваемся. Мимо нас идёт Мосгаз.
Мосгаз это Антонина Сергеевна Панова. Наивреднейшее существо. Доцент истории. Делать всевозможные гадости это её хобби и радость.
Антонина Сергеевна Панова сосредоточенно прошла мимо нас, явно замышляя какую-то свою очередную мерзость. Мы с Петей синхронно развернулись обратно.
Как назовём?
Не знаю. Вонючка.
Сам ты У неё же сама фамилия подсказывает, торжествовал Петя.
И как?
Пандемия, конечно.
Феноменально!
За последние шесть-семь минут переменки перед нами прошли: Аномалия, Суспензия, Саванна, Абстиненция, Синонимия, Периферия, Аннотация, Комедия и еще с десяток милых дев.
В самом конце переменки мимо прошла наша непосредственная начальница. Человек, с которым, если честно, совсем никому не хочется общаться, но по необходимости приходится.
И мы назвали её как? Правильно. Вакцинация.
Сон про не сон
Когда-то очень-очень давно, в 2000, помнится, году, я внимательно перечитал культовый труд психогуру Зигмунда Фрейда «Толкование сновидений», написанный, кстати, в 1900-м. Юбилейно, выходит дело, прочитал. К столетию издания.
Помню, меня поразило в первую очередь следующее: всё, что написал Фрейд, было, конечно, в высшей степени забавно, но это «всё» не имело решительно никакого отношения ко мне лично. Ну, никакого решительно отношения.
Я тогда судорожно пытался толковать свои сновидения по Фрейду, и у меня ничего не получалось. Вернее, получалась какая-то чушь. Какие-то суши в квасе. Пряники в пиве.
Потом я прочитал еще многое из дяди Зигмунда и совершенно искренно возненавидел эту личность, этого неуемного диктатора от психологии. Этого гауляйтера души человеческой.
Однажды мне приснился сон (протолкуйте его, если сможете по Фрейду). Клянусь, не вру. Передаю сон по-настоящему. В то время я уже начал записывать сны. Но об этом позже.
Я сижу в большом зале. Кругом куча незнакомых людей. Встречаются, впрочем, и знакомые: одноклассники, однокурсники, продавщица Зухра из «Пятерочки», теренер Вадим из фитнеса, бомж Гаврюха с Пражской, мои кошки Савва и Муся, Навальный (не к ночи будь помянут), Эммануэль Макрон, Вахтанг Кикабидзе Словом, весьма питательный винегрет из «бессознательного».
Все мы сидим в зале, а на сцене сидит Зигмунд Фрейд. Почему-то в виде актера Сергея Безрукова.
И вот Сергей Фрейд говорит:
Дорогие друзья! Я Фрейд. Вы все меня знаете. Как же меня не знать? Я актер Больших и Малых академических театров. Но «Фрейд» это, как выяснятся, мой псевдоним. А вот мою настоящую фамилию я забыл. И вот. Я собрал вас здесь, эротопатосные мои, чтобы сообщить пренеприятное известие: я не Фрейд. Я кто-то другой. Как вы думаете, кто я на самом деле? Жду ответа, как повара котлета.
И затих, закурив сигару.
Тут из зала стали звучать крики:
Вы Папироскин!
Торчалкин!
Сигаров!
Писин!
Либидовский!
Сублиматенко!
Все кричат, кричат А я молчу, потому что, как всегда, боюсь.
Зал откричался, а Фрейд-Безруков и говорит:
Молодцы! Всё я это очень сильно ценю. Но всё это не то А вот вы чего молчите, небритый очкарь с комплексом писателя, в третьем ряду седьмое место?
И элегантно тычет в меня своей фрейдистско-подсознательной сигарой.
Я? спрашиваю, а сердце так и замирает.
Вы, вы, суперэго в трусиках
Я молчу и вдруг выдаю неожиданно сам для себя:
Вы товарищ Огурцов.
Что тут началось! Зал буквально взорвался всяческими воплями:
Сам ты Огурцов!
Долой небритых!
Бей очкарей!
И тому подобное.
И здесь я проснулся. В ужасе. А ведь Фрейд это и есть товарищ Огурцов от психологии. Сон-то был вещий. А невещих снов не бывает. Я теперь это точно знаю.
Много лет я записываю сны. Конечно, не так регулярно, как, например, Лев Николаевич Толстой, который считал, что всякое его литературное откровение технологический прорыв и инновация в области духа.
Я свои сны то месяцами записывал, то годами забывал записывать. Но кое-что все-таки собралось.
Мои сны образец тупого мещанства. Они примитивны. Они прозрачны и лишены всякого подсознания. Мне стыдно за них.
Судите сами. Один из последних экземпляров.
В Америке переизбрали президента. Был Дональд Трамп, стал Джозеф Байден. Ну, шило-мыло. Разница между кандидатами в президенты США всегда примерно такая же, как между кока-колой и пепси-колой.
И вот что же мне снится, «небритому очкарю с комплексом писателя»?
Мне снится, что я сижу на скамеечке в Битцевском парке, жуя шаурму, и ко мне подходит бабушка в американской бейсболке. Симпатичная, чем-то похожая, пардон, на меня. Но без небритости.
Ну что, сынок, говорит она мне с американским акцентом, что будет дальше с нашей Российской Америкой?
Я в шоке. Молчу. А потом (опять же неожиданно для себя) заявляю:
Байден и Трамп поженятся и возьмут совместную фамилию «Кащенко».
Окей, отвечает задумчиво бабушка в бейсболке. Зэтс гуд.
И уходит, звеня, как цикадами, скандинавскими палками.
Я не буду перечислять вам все мои сны. Их много. Приведу несколько примеров.
Пример первый.
Я заблудился в метро. Какие-то неизвестные станции. То ли станция Белорусская, то ли Алексеевская Машинист объявляет: «Станция Хренотёрово»
Я решил выйти из метро. Выхожу. Вижу Питер! Эрмитаж! Что такое?! Стоит милиционер. В виде Мухомора из «Ментов». Я:
Товарищ Мухомор, где я?
А вы кто? спрашивает Мухомор, протирая очки листом клёна.
Я Вова.
Товарищ Вова, все в порядке. Вы на Родине. Товарищ Собянин в прошлом семестре соединил Московское метро и Питерское метро веткой сакуры. И назвал её «Хренотёрово». Вам все понятно?
Всё, товарищ Мухомор.
Так идите и работайте. Вызовите мне, кстати, Лёху Николаева и Настю Каменскую.
Просыпаюсь в поту, потому что ни Каменскую, ни Лёху я позвать не имею никакой возможности.
Как вы протолкуете этот сон? «Сериалов обсмотрелся»? Хорошо.
А где тут Фрейд?.. Зигмунд, блин
Далее. Меня вдруг позвали работать в Молдавию с окладом на девять рублей пятьдесят копеек выше, чем в Москве. Я приезжаю в Молдавию на велосипеде, захожу в здание правительства, которое точно соответствует моей веранде на даче. И глава правительства в виде Горбачёва говорит мне:
Мы вас не берём. У вас обнаружены ковидные блохи.
Проснулся, опять же, в поту. И что это? Эхо пандемии? А где же гениальный Фрейд с его искрометным «Толкованием сновидений»?
Сон третий (положено примеров приводить по три).
Меня посылают от некого издательства «Савва унд Муся» на Камчатку за инжиром. На Камчатке фантастический урожай инжира благодаря гейзерам. Гейзеры греют корни инжира, и инжир вырастает размером с верблюда. Об этом сообщило агентство «Блумберг». Я срочно лечу за камчатским инжиром. Но мой рейс почему-то объявлен не на Камчатку, а на Сахалин. Выясняется, что на Сахалине выращен рекордный урожай японцев. Мне строго запрещено их собирать.
Разумеется, пробуждаюсь в поту. В холодном, по классике.
Ау, Фрейд! Где ты? Сахалин это сублимация Камчатки? Инжир это фаллос? Тоска от тебя исходит, Фрейд, с твоими толкованиями.
Всё, заканчиваю.
В моём рассказике нет никакой морали.
Я всего лишь хочу сказать простую вещь: сон это просто сон. Про не сон, но все равно сон. В том смысле, что сон про не сон есть сон, а не сон про сон есть не сон, как и сон про не сон.
Смотрели «Волшебную лампу Алладина»? Там принцессу убеждают, что ей все приснилось.
Давайте договоримся: весь этот кошмар с ковидом, удалёнкой и прочими вакцинами нам только приснился, как в сказке. Давайте дружно проспимся, а потом проснемся.
Это был всего лишь сон. Про не сон. Давайте сделаем так, чтобы это транснациональное сонное марево скорее рассосалось.
И будем жить дальше. Под голубым небом. В бору с рыжими соснами. И будет журчать река, и будет пахнуть костерком. И мы будем наминать картошку с тушенкой, как матерые гастрономические алхимики. А вокруг будут родители, жёны, дети, друзья, собаки и кошки. Не считая хомячков и попугаев.
И без всяких пронесонов и писькиной фрейдятины.
Ничего не скажу
Антонина Сергеевна Гуняшкина это консьержка в доме, в котором я жил десять лет назад. Я довольно часто меняю место жительства. Так уж сложилась жизнь.
На вид Антонина Сергеевна что называется, божий одуванчик.
Было ей тогда где-то под восемьдесят. Смотришь на нее и мурашки умиления бегут, как некие наномустанги от гипофиза к копчику.
Глазки васильки. Носик опёночек. Ротик с икоркой бутербродик.
Но когда Антонина Сергеевна начинала говорить, вернее, вещать, вспоминаешь, бывало, всю русскую классическую литературу, от Лескова с Гоголем до Маяковского с Бродским.
И все от Лескова до Бродского отдыхают.
Собственно говоря, не было бы таких Антонин Сергеевн не было бы и великой русской литературы. Потому что великая русская литература это малюсенькая верхушка айсберга, а вот весь миллионнотонный айсберг, который, разумеется, не получает никаких давно уже безнадёжно протухших нобелевских и других премий, это все те же наши русские консьержки, шофёры, слесари, свекловоды, сержанты, бомжи Дальше можно было бы извести сотни страниц текста, чего я делать не хочу.
Мне судьбоносно не везёт на верхушку айсберга, но еще более судьбоносно везёт на сам айсберг. И это моё счастье.
Понял я это недавно. Отсидел в ковидной резервации 2020 года, многое-многое передумал и понял: какой-нибудь Стив Джобс по сравнению с Антониной Сергеевной Гуняшкиной это «как плотник супротив столяра» (Антон Павлович Чехов. «Каштанка»). В летние дни Антонина Сергеевна из своего «стеклянного стакана» в подъезде перебиралась на скамеечку у подъезда. Тут мы и беседовали.
Звала она меня «Вовик Стасикович». И на «вы».
Вот, Вовик Стасикович, такие дела. Смотрю я на современную жизнь и думаю: чёрт ей племянник, этой жизни Нет, ничего не скажу, стало чисто, культурно, плиткой чуть не небо обложили. Кругом насаждения в виде кустов-растопырок. Цветков-ноготков понасажали хоть весь Китай пообсажай. А где смысел? А? Скажите вы мне, Вовик Стасикович? Где всего этого процесса смысел?
Ну, вы, Антонина Сергеевна, и вопросы задаете Смысл Еще бы про Бога спросили
И спрошу, и сама же и отвечу. Вот что я вам скажу, Вовик Стасикович. Как там раньше называли нашу СССР? «Совок»?
Да, называли так, Антонина Сергеевна.
Дебилы так ее называли. А почему?
Почему?
Почему что этот самый «совок» и был самым Праведным и Богонадобным в мире.
Это как?
А так. Ничего не скажу, много было бардака. Чёрт-те что творилось. Сидели на трибунах эти пирамиды из какашков. Простите уж меня, Вовик Стасикович Тошнить от них хотелось. От этих бесконечных председателёв. Помню я всё, но! Опять же. Были ж люди, миллионы нормальных людей А они жили как?
Как?
Божественно они жили, Вовик Стасикович. Без церкви, без религии, а божественно. Вот, скажем, женщины. Типа меня. Я к Божеству-то не примазываюсь, но все же. Встает, скажем, женщина с утра. У нее трое. Двоих надо отвести в детский сад, а третьего в школу. Ибо муж в запое. Хорошо. Покормила всех, отвела. Пошла на работу. Работает, работает Обеденный перерыв. Обедает она, бедняга? Нет, не обедает. Бежит, голубушка, в магаз. Как в этом самом фильме, где несветная уродина в божественную цацу превратилась. Как его?
Ну, «Служебный роман».
Точно. Не пропили вы еще свои шоколадно-мармеладные мозги, Вовик Стасикович. Дальше Отработала, конец дня. Бежит домой с продуктами. Накормила детей, поспала дай бог часа четыре и снова здорово. И так сорок лет напролет. Вот тебе и праведница. А сколько таких было? Миллионы. И без всякого «Господиблагослови». Вот тебе и праведный совок. А сейчас?
Что сейчас?
А то. Вот смотрю девка девкой. Что надо? Сисюли из каждой можно семерых откормить. Попа, прости Господи, такая, что все мужики оглядываются, включая мертвых. И что? Мужики, дескать, все козлы, детей не хочу: они как понос в парикмахерской. Буду, как его, медитировать. Как буддейские индейцы.