Библия в глазах этого книготорговца оказалась нечестивой книгой, поскольку речь шла о протестантском издании, обильно снабженном еретическими комментариями. Сам Фаварже был не менее хорошим швейцарским протестантом, и, спускаясь на юг по долине Роны, он вторгался на вражескую территорию, все дальше заходя в самое средоточие французского католицизма. Прибыв в Марсель, он, к своему разочарованию, обнаружил, что все магазины закрыты, поскольку был день накануне Успения Пресвятой Девы: «Пушка в крепости и корабельная артиллерия замечательно палят в честь Девы Марии». Для протестантского уха звуки были непривычными. Фаварже был шокирован тулузским «мракобесием», а нетерпимое отношение со стороны книжных инспекторов и в Тулузе, и в Марселе неприятно его поразило. До него доходили слухи о том, что Людовик XVI вот-вот восстановит протестантов в гражданских правах, которых они были полностью лишены после отмены Нантского эдикта в 1685 году, включая даже право на наследование собственности и на законный брак. Поэтому он рассчитывал на радушный прием в палатах синдиков (chambres syndicales) провинциальных гильдий. В самом деле, когда из Нёвшателя прибывали партии протестантских книг, многие гильдейские чиновники соглашались смотреть на это сквозь пальцы. Но Фаварже все равно чувствовал, что на него поглядывают с подозрением и как на еретика, и как на агента иностранного издательства.
Эти два качества дополняли друг друга, поскольку именно нелегальные маршруты распространения протестантских книг, налаженные еще в XVI веке, двести лет спустя стали дорогами Просвещения. Философы, получившие протестантское воспитание, от Пьера Бейля до Жан-Жака Руссо, внесли в радикальную мысль свою неповторимую интонацию; и от Амстердама до Женевы протестантские издатели использовали гугенотскую диаспору для того, чтобы наряду с книгами сугубо протестантскими сбывать труды философов. Фаварже не был интеллектуалом, но действовал как представитель просветителей просто в силу того, что выполнял свою работу. Его наниматели печатали книги, которые он продавал, Библию вместе с «Энциклопедией», словно между ними не было никаких противоречий. И в контексте книжной торговли XVIII века противоречий действительно не было.
У Фаварже вполне могли быть свои мнения по философским вопросам, но в деловой обстановке он никогда их не высказывал. Никаких намеков на то, что его собственные воззрения могли оказывать хоть какое-то влияние на его профессиональную деятельность в качестве книготоргового агента, мы не найдем ни в его письмах, ни в дневнике. Он просто родился протестантом и, когда отправлялся в путь, брал протестантизм с собой. Подобный образ жизни он, видимо, считал чем-то само собой разумеющимся и, попав во Франции в общество протестантов, чувствовал себя почти как дома. Среди людей себе подобных трудолюбивых, привыкших говорить правду и вовремя платить по счетам он и впрямь мог расслабиться. Понятно, что и среди них могли попадаться негодяи, вроде пастора Дюмона из Тоньена, который продал присланную ему партию Библий, изданных STN, а затем отказался за нее платить. Но, как правило, Фаварже был склонен доверять своим собратьям-протестантам, как людям, на которых можно положиться на этой вражеской территории, где они по-прежнему были лишены гражданских прав. Французские гугеноты привыкли доверять друг другу и должны были доверять, иначе бы не сумели пережить века гонений.
Разветвленные сети родственных и дружеских связей, существовавшие между французскими и швейцарскими протестантами, помогали Фаварже не потеряться во Франции. В дневнике у него был список гугенотских пасторов, и куда бы он ни приехал, гугеноты встречали его гостеприимно. Кроме того, они снабжали его рекомендательными письмами к другим единоверцам, так что в попытках разжиться заказами от католических книготорговцев или получить с них по счетам он мог рассчитывать на весьма немаловажный ресурс на подсказку и поддержку со стороны местных протестантов. В Ниме он сходил послушать влиятельного пастора Поля Рабо, который проповедовал «в пустыне» то есть под открытым небом, за городскими стенами, поскольку гугенотом было запрещено совершать богослужения в собственных церквях. Сам Рабо и его сын, будущий революционер Жан-Поль Рабо Сент-Этьен, были друзьями главного управляющего STN, Фредерика-Самюэля Остервальда, и сообщили Фаварже адреса еще целого ряда протестантских пасторов, с которыми он мог встретиться на протяжении своего путешествия.
Кроме того, ему оказывали теплый прием обычные миряне-протестанты, которые когда-то получали образование в Нёвшателе, и часть из них в том пансионе, где сам Остервальд в 1750‐е годы давал уроки математики и географии. Остервальда, впрочем, не следует путать с каким-нибудь скромным деревенским учителем. Он был состоятельным городским патрицием, глубоко вовлеченным в локальные политические процессы, но, судя по всему, помимо способности к государственной деятельности, обладал еще и немалым преподавательским талантом. Один из его наиболее восторженных бывших учеников, купец по имени Жан Рансон, приютил Фаварже в Ла-Рошели и описал в письме время, проведенное вместе с ним. Он рассказал, что Фаварже «отличается той прямотой, которую редко встретишь среди французов и которая в вашей стране считается делом обычным. Я спросил у него, обучался ли он в коллеже (средней школе) в Нёвшателе. Нет, мсье, ответил он. Я учился в Ла-Фаварж, где мсье Остервальд избавил меня от участи земледельца, предложив стать клерком в его конторе, и я стал клерком». Пытаясь выяснить, насколько светским человеком является Фаварже, Рансон спросил его, не играет ли он на каком-либо из музыкальных инструментов. «Ах, месье, ответил он мне, не пытайтесь обнаружить во мне какой бы то ни было талант. Я лишен таковых напрочь». Рансон, не встречавший подобной скромности среди высших слоев провинциальной буржуазии, был весьма впечатлен. «Ничто так не способно завоевать мою приязнь, как чистосердечие»6. Это единственное описание Фаварже, сохранившееся в бумагах «Общества», но оно полностью подтверждает то впечатление скромного, однако вполне уверенного в себе молодого человека, которое складывается при чтении его писем.
Есть в письмах и несколько деталей, которые могут дать представление о его личной жизни пускай и весьма смутное. По прибытии в Лион Фаварже послал приветствие товарищам-клеркам из STN, «которых я обнимаю», и попросил их передать письмо его сестре. Messieurs les collègues, как он их называл, трудились в comptoir, или самом правлении, относительно замкнутом небольшом мирке, где трое-четверо служащих возились со счетами, описями и отчетами о поставках. Тем временем члены совета директоров диктовали письма или следили за работой в типографии; там, в свою очередь, стояла дюжина станков, за которыми работало двадцать-тридцать человек. Судя по всему, с другими клерками Фаварже был на дружеской ноге. В постскриптуме к письму, отправленному из Марманда, он выделил двоих из них, послав им особые приветствия: Абрама Давида Мерсье, главного бухгалтера, и Шварца, ученика или стажера, который, по окончании учебы в Кольмаре, совершенствовался в знании книготоргового дела. Шварц сделал в дневнике Фаварже пометку, попросив его по прибытии в Кольмар передать «тысячу поклонов» его друзьям и родственникам, и в особенности месье Биллингу, бывшему учителю Шварца в тамошней средней школе, который, кстати, может многое порассказать о книготорговцах Тюбингена и Штутгарта. В такие дали Фаварже не забирался, но пометка свидетельствует о том, что основой для его коммерческой деятельности служила система личных связей.
В другом постскриптуме Фаварже передавал уверения в совершеннейшем почтении женам Остервальда и Жана-Эли Бертрана, зятя Остервальда и тоже члена совета директоров. Кроме того, он справлялся о здоровье их домашней собачки: «Не заболел ли песик (le petit toutou)? Прошлой ночью мне снилось, что он издох». Служащего, которой беспокоится о том, хорошо ли чувствует себя собачка жены хозяина, трудно счесть человеком со стороны, которого с фирмой связывают сугубо деловые отношения. Говоря о делах, касающихся STN, Фаварже неизменно пользовался формами первого лица множественного числа, даже если писал в дневнике: «наши Библии», «наши интересы», «наше здание». Из его писем, адресованных в центральную контору, складывается впечатление полного единства интересов; в свою очередь, контора то есть, собственно, Остервальд, который вел корреспонденцию «Общества», проявляла заботу о благополучии Фаварже. Когда Фаварже выехал из Лиона, где уже успел побывать за два года до этого, и направился в неизведанные земли, Остервальд постарался его подбодрить: «Bon voyage, желаю удачи в делах и хорошо провести время. Мы будем признательны за ваши заботы о своем здоровье и за те усилия, которые вы приложите для выполнения своей задачи».
Трудности, с которыми приходилось сталкиваться одиноким путешественникам на дорогах XVIII века, сегодня трудно себе вообразить. Фаварже так ни разу и не пришлось пустить в дело пистолеты, но, выехав из Авиньона, он подцепил весьма неприятную форму чесотки, которую вызывают микроскопические клещи, проникающие под кожу: «Мне придется пережить кровопускание, а затем очистку организма [вероятнее всего, посредством клизмы]. Я обратился к хирургу и получил от него эти рекомендации». Как только его собственное здоровье пошло на поправку, захворала лошадь. Позади было уже более сотни миль нелегкого пути, и Фаварже, судя по всему, успел к ней привязаться. Он регулярно докладывал о ее состоянии, и в сентябре, когда на Южную Францию обрушились бури и лошади стало совсем худо, тон его писем стал весьма тревожным. Остервальд отвечал ему из Нёвшателя: «Нас куда более беспокоит ваше собственное здоровье, нежели здоровье вашей лошади».
Приписывать отношениям человека и животного сентиментальный характер было бы ошибкой. Жизнь у путника была достаточно суровой. Дороги были ужасными земляные колеи, сплошь усеянные рытвинами и заполненные грязью, если не считать немногих основных трасс, ведущих прямиком в Париж7. Постоялые дворы немногое могли предложить усталым путникам, проведшим весь день в седле. Тамошняя пища и тамошняя грязь, в равной степени отвратительные, служили излюбленной темой рассказов для путешественников, особенно для тех, кто уже успел познакомиться с английскими постоялыми дворами как Тобайас Смоллет, шотландский романист: «По всему югу Франции, за исключением больших городов, гостиницы холодные, сырые, темные, унылые и полные пыли; владельцы сплошь бездельники и вымогатели; прислуга неуклюжая, чумазая и бестолковая; кучера ленивые, жадные и нахальные». Артур Янг, английский агроном, проезжавший по югу Франции примерно той же дорогой, что и Фаварже, описывал гостиницу в Сен-Жироне как «место, полное самых отвратительных грязи, мрази, жульничества и бесстыдства из всех, что когда-либо испытывали терпение или оскорбляли чувства путника»8.
Во времена более поздние, когда Фаварже уже расстался с STN, фирма наняла другого commis voyageur, Жакоба-Франсуа Борнана. Тот годами ездил по Франции, как правило, в повозке, но при этом приходилось ему еще труднее, чем Фаварже, и в дороге (он получил ранение, когда экипаж его перевернулся), и в книжных магазинах. В 1784 году он писал из Лиона: «Здесь понятия не имеют ни о доверии, ни об учтивости Вы по своему опыту должны знать, господа, как трудно здесь хоть о чем-нибудь договориться. Я уверен, что сделал все от меня зависящее, чтобы позаботиться о ваших интересах. Если бы я думал, что у вас могут закрасться хоть какие-то подозрения на сей счет, я пришел бы в отчаяние. Но, повторяю, я просто хочу вернуться домой»9. В Париже было еще того хуже10: «Долгие и по большей части бесполезные хлопоты, которыми здесь приходится заниматься, и постоянные проволочки, которые здешние люди устраивают по самым мелким и незначительным поводам, превращают любое дело в самую настоящую каторгу, и хуже, чем в этом городе, мне жить не доводилось никогда. По улицам не пройдешь, поскольку грязь стоит до самых порогов. Снег и дождь идут попеременно Холод просто невыносимый».
Опыт у каждого торгового представителя был, конечно же, свой, но все они выполняли одни и те же функции, и встретить их можно было во Франции везде, где продавались книги11. В Европе конца XVIII века без торгового представителя не мог обойтись ни один сколько-нибудь заметный издатель. Раз в год или два он выбирал в головной конторе надежного служащего и отправлял в поход, объяснив основные задачи и проложив маршрут в зависимости от конкретных нужд. Поездка могла занять всего неделю, если речь шла о том, чтобы уладить споры по счетам в близлежащем городе или скупить в том или ином районе надлежащее количество бумаги. А могла растянуться на долгие месяцы, сотни миль и касаться всех мыслимых сторон книготорговли, как это было в случае Фаварже. Торговые представители непрерывно сновали по Европе. Несмотря на всю свою неприметность, они оставили по себе многочисленные следы в архивах STN. Когда во время поездки в Париж в 1777 году директора STN обсуждали деловые вопросы с дружественными издателями, Клеман Пломтё из Льежа рассказал им, к примеру о том, что он отправил commis в tour de la France, продавать энциклопедии12. Это была стандартная практика, и в головную контору они писали об этом как о чем-то само собой разумеющемся. Подобного же рода коммивояжеры, работавшие на других издателей, часто появлялись и в Нёвшателе, а агенты STN то и дело пересекались с ними по дороге.
В предыдущей поездке Фаварже обнаружил, что торговый представитель Типографического общества Лозанны опережает его в пути на несколько городов, снимая сливки у савойских торговцев, готовых покупать книги13. Пришлось ему столкнуться и с торговым представителем Самюэля Фоша, конкурирующего с STN нёвшательского издателя, тот также путешествовал по Лангедоку в 1778 году. Человек от Фоша продавал во многом те же самые книги, что и Фаварже, и зачастую по более низкой цене, согласно отчетам, проходившим через книжные магазины; но в каждом городе он останавливался на более долгий срок, и со здоровьем, по слухам, у него было неладно. Перегревшись на южном солнце, он совсем расхворался и вынужден был вернуться в Монпелье, так что у Фаварже появилась надежда его обставить. Тем временем в Тулоне Фаварже повстречал Амабля Леруа, торгового представителя Жозефа Дюплена, лионского издателя, одного из партнеров STN по спекуляции Encyclopédie, выпущенной in quatro. Леруа возвращался в свою главную контору, совершив впечатляющее турне по югу, в ходе которого добрался аж до самого Бордо. Они провели вдвоем чудный вечер в гостинице, обмениваясь историями о продаже энциклопедий.
Встречи подобного рода не были редкостью, поскольку торговые представители следовали одними и теми же маршрутами, заходили в одни и те же магазины и останавливались на одних и тех же постоялых дворах. Несмотря на соперничество, они сводили между собой знакомство и в общих интересах обменивались информацией об условиях торговли. Некоторые рассчитывали занять более высокое положение, потому что были сыновьями солидных книготорговцев, уже начавших действовать как издатели в современном смысле слова. Эти торговцы предпочитали выпускать в продажу новые книги, либо печатая их на стороне, либо справляясь собственными средствами, и сосредотачивали основные усилия на том, чтобы сбывать оптом целые тиражи. Но большинство торговых представителей на всю жизнь оставалось на низших ступенях издательской индустрии. Молодой человек, который хотел получить место торгового представителя, должен был иметь хороший почерк, основательное среднее образование (чтение, письмо и арифметика в объеме необходимом для того, чтобы разобраться со счетами, составленными в ливрах, су и денье) и связи, семейные или дружеские. Издатель нанимал его в качестве клерка (commis), как правило, на трехлетний контракт. Обычный для такого рода служащих круг обязанностей поддерживать коммерческую переписку, вести счетные книги, следить за отправкой товара со складов. Исполняя их, они знакомились с разветвленной сетью издателей, дружественных данной фирме, а также постоянных клиентов из числа книготорговцев, причем как во Франции, так и, в случае крупных швейцарских издательских домов, в большей части Европы. При необходимости клерки отправлялись в кратковременные поездки по нескольким городам или в долгие странствия по нескольким странам. В дороге они набирались знаний того рода, какие были жизненно важными для издательского дела в XVIII веке. Эти знания касались конкретных вопросов и, в большой мере, человеческих обстоятельств. Сметливый торговый представитель учился различать, кто из владельцев книжных магазинов стоит на грани разорения, какие синдики задают тон в chambres syndicales, у кого из инспекторов больше всех наметан глаз на пиратские издания, кто из агентов по доставке товара знает наиболее надежные каналы, какие кучера не имеют обыкновения застревать в грязи и, самое главное, кто из общего числа клиентов во всей системе сбыта готов погашать векселя. Такой торговый представитель мог принести своему нанимателю целое состояние. Иногда у него могло возникнуть искушение перейти на работу к другому нанимателю, где ему станут больше платить, а ездить придется не так далеко и часто. Если он обрастал достаточным количеством связей и приобретал кое-какой капитал лучшим источником которого служила молодая женщина с приданым, он вполне мог открыть собственный магазин, книжный или в какой-нибудь другой сфере торговли. Если дело не шло, он мог пуститься в странствия уже в каком-нибудь ином качестве, скажем как странствующий печатник, каковых на французских дорогах тоже хватало.