Ил. 5. Александр Иосифович Знамеровский. До 1917 г. Москва
На другой день все были заняты, Леля была не совсем здорова, а мне очень хотелось посмотреть Третьяковскую галерею, и я начала уговаривать тетю Тасю отпустить меня одну. Тетя Тася нарисовала план и рассказала мне дорогу.
Когда я поднималась по лестнице музея, мне не верилось, что вот я сейчас увижу давно знакомые мне по открыткам и журналам полотна картин. Так долго я об этом мечтала!
Возможно ли передать свое впечатление от всего мною увиденного? Здесь слова бессильны это можно понять только сердцем и почувствовать, насколько гениален человек в своем творчестве.
В Третьяковской галерее я оставалась, пока ее не закрыли, но разве я могла все осмотреть, как мне хотелось? Для этого было слишком мало времени.
Приехав к тете Тасе, я поделилась с ней своими впечатлениями. Вечером с Алексеем Ивановичем была в Большом театре, который восхитил меня своим великолепием, золотой отделкой и напомнил мне наш Мариинский, только не голубой, а красный. Мы смотрели балет «Красный мак» Глиэра[53]. Великолепная постановка, оригинальная, красочная, в китайском стиле.
На другой день я была у Лели и вечером поехала домой. На вокзал меня провожал дядя Саша. Папе дали телеграмму о моем приезде. В Синельниково[54] у меня была пересадка, но я не была уверена, что меня встретит папа. В вагоне попутчики были симпатичные, и один из них угощал меня по дороге яблоками и приносил чай. В Синельниково приехала я ночью и, выйдя из вагона, увидела папу. Я так обрадовалась, что сразу не могла говорить от радости. Мы 5 часов просидели на вокзале, ожидая поезда. Пили чай и разговаривали и только утром поехали в Днепропетровск.
28 февраля. После небольшого перерыва снова взялась за перо. Когда я ехала с папой с вокзала в трамвае, который бежал по широкому проспекту между улицей и бульваром, обсаженным деревьями, а с другой стороны перед моими глазами мелькали большие дома с витринами магазинов, я не ожидала, что это такой большой город. По сторонам бульвара, который тянется от вокзальной площади до главной улицы, далеко поднимаясь в гору, широкие тротуары, вдоль которых бегут трамваи. Выйдя из трамвая, мы остановились на углу перед большим красивым домом на главном проспекте и, войдя в подъезд, поднялись по лестнице на третий этаж. К нам навстречу бежал с громким лаем Пушок, а за ним Боря, радостно говоря своим ломающимся голосом, переходящим часто в баритон. Один поцеловал меня, а другой усиленно лизал мне руки, прыгал вокруг меня. Я радостно смотрела на Борю, но он теперь не был похож на прежнего Борю. За это время он вырос, стал выше меня, в длинных брюках, и не хорошенький мальчик, а подрастающий юноша, говорящий как молодой петушок. В комнате меня встретили мама и бабушка[55]. Мне было хорошо, и я сразу не заметила, что в столовой праздничный стол накрыт, на нем стоит корзина белых хризантем, убранная белыми бантами, и много вкусных, моих любимых, пирогов и печений. Кроме закуски на столе стояла бутылка вина, а перед моим прибором лежали для меня подарки: духи, книжка и на моей тарелке букетик фиалок. Когда я села за стол, папа налил всем вина и поздравил меня с моим 16-летием, пожелав мне в дальнейшей жизни сохранить хорошие качества сердца и развить свои способности. Мама, надевая мне на палец золотое колечко, сказала: «Пусть это колечко принесет тебе счастье и радость в твоей жизни. Это подарок тебе от меня и Бори». Давно, еще когда мне было 10 лет, Боря в Киеве нашел запонку. Она оказалась золотой и с выпуклым гранатом. Мама добавила к ней золота и сделала кольцо, которое берегла до моего шестнадцатилетия. Я одела его теперь с невольным ощущением, что это талисман. Ведь гранат надо носить на счастье родившимся в январе. А этот еще и находка!
Ложась спать, я передала маме письмо от Ады Филипповны. Она писала маме, что я по-прежнему остаюсь в рядах первых учеников, разделяя первенство с Чубом[56], Петровым[57], Залесским[58] и Пироговым. Что пожаловаться она ни на что не может, что был один неприятный случай с редколлегией, когда я стала на враждебную ей сторону, но что она это объясняет моей дружбой последнее время с Барышевым и другими, которые имеют на меня влияние не всегда хорошее. Я с этим абсолютно не согласна.
20 февраля. Квартира у нас приятная, две больших светлых комнаты с дверью на балкон, выходящий на бульвар, откуда открывается вид на главную улицу, на красивые дома. В квартире, уютно обставленной новой мебелью, которую здесь купили, есть только самое необходимое, а потому комнаты пустоваты, но мамины вышивки все украшают и всему придают уют. С Борей, когда он не в школе, я провожу целые дни в разговорах и знаю теперь его многих товарищей по школе. Когда я с книгой сажусь в кресло, Пушок, как и раньше, вскакивает ко мне на колени и, облизав мои руки, лежит смирно.
5 марта. День сегодня весенний, ослепительно светит солнце, снег всюду стаял, бегут ручьи. Я сняла шубу и одела весеннее пальто. После обеда мы с папой поехали в полк и осматривали всех лошадей, обойдя конюшню. Там стояла и папина лошадь, которую он купил, англо-араб. Пьеро высокий вороной конь с красивой мордой и умными глазами, но еще не выезженный. Я им любовалась, мечтая летом на нем поездить. На обратном пути за городом все время вспыхивало яркое зарево от доменной печи Петровского завода[59]. Днепропетровск еще молодой город, быстро растущий, у которого мало связано с прошлым, а в будущем он обещает стать промышленным центром Украины. В нем строятся новые дома, открываются институты и насаждаются парки. Через Днепр перекинут двухэтажный большой мост, и здесь Днепр много шире, чем в Киеве. По берегу Днепра раскинулся Потемкинский парк[60] с видом на Богомоловский остров[61] и Днепр. В свободное время Бори мы с ним гуляем подолгу, он мне показывает новые места, сады, бульвары, знакомит с городом.
15 марта. Какой прекрасный день! С утра я сижу, нежась, на балконе под горячими лучами солнца и чувствую, как теплота пронизывает все тело, и минутами бывает лень пошевелиться. Мысли в голове становятся неясными, спутанными, веки тяжелыми, и я закрываю глаза. Открытая страница лежащей в руках книги остается непрочитанной. Я смотрю в ясное голубое небо и ощущаю всем своим существом знакомую радость начало весны. Я слежу, как с каждым днем пробуждается природа, даря все новые прелести. Во всем чувствуется весна, в запахе распускающихся почек, первых подснежников, в зеленых лепестках в саду, на кустах. Я открываю глаза и читаю несколько строк, и снова погружаюсь в полуявь-полусон. Я думаю: еще так недавно я была в Детском, где всюду лежал снег, мороз хрустел под ногами, а здесь разлился Днепр во всю ширь, затопив Богомоловский остров, и по Днепру пошли двухэтажные пароходы. Так тепло, хорошо. Внизу под балконом тянется далеко бульвар, обсаженный тополями и белой акацией, теперь они зазеленели, и распускающиеся клейкие листочки тополя хорошо пахнут.
Детское Село
6 апреля. Вот я и в Детском и снова берусь за перо. Проезжая через Москву, я останавливалась там на один день у тети Таси, была в Музее революции[62], в Щукинском музее[63]. Картины футуристов и кубистов не произвели на меня впечатления, в них все надуманно и неестественно. Снова любовалась Кремлем и памятниками. В Москве много замечательных уголков, где можно встретить старинный особняк с колоннами и вспомнить «Войну и мир» Толстого[64]. Много старинных церквей, пришедших в ветхость, но с ними связана история давно прошедших времен. Я бродила по Москве одна, рассматривая здания, любуясь их архитектурой. С Лелей была в кино, видела картину «Ледяной дом» по роману Лажечникова[65]. С грустью в сердце я прощалась с тетей Тасей, видя, как болезнь уносит ее силы. Очень хороший она человек! На вокзал меня провожала Леля, а в Детском встречали Катя и Миша. Теперь надо много заниматься, потому что я много пропустила и приходится догонять пропущенное.
9 мая. Давно не заглядывала в свой дневник, было некогда. Вот пришел и май. Теплая, солнечная погода, начало северной весны. В такие дни все кажется ярким, радостным и прекрасным. 1-е мая я провела в Ленинграде. Невский[66] был празднично убран, гремели оркестры на площадях, и алые знамена колыхались над толпой. Мы смотрели на проходящие длинные процессии, идущие на парад с оркестрами музыки, и настроение было праздничным. Нева отражала красные флажки на мосту, и в каналы смотрелись разукрашенные красными складками полотен высокие дома. Я ходила по городу с Марусей и Жоржем[67], который приехал к Марусе. От него я узнала, что он развелся с женой и уехал от нее. Дойдя до Октябрьского вокзала[68], мы зашли в кафе и выпили там кофе с пирожками. Вечером была у дяди Миши.
11 мая. Вчера вечером ездила в Павловск[69] на концерт вместе с Катей, Костей Барышевым и Павлушей. Неожиданно погода изменилась, накрапывал теплый дождь, но это нас только веселило, и мы, идя по парку, смеясь, перебрасывались шутками. Мелкие капельки дождя падали на волосы, и хотелось тряхнуть головой, чтобы они рассыпались. Все окружающее, как и музыка, поднимало настроение. В саду в антракте звучали задорные звуки фокстрота, и свет фонарей, смешиваясь с бледным сиянием белой ночи, придавал всему фантастический характер, отчего учащенней билось сердце. Обратно мы ехали поездом, стоя на площадке вагона. Мимо мелькали силуэты деревьев и небольшие лужайки, поросшие травой. Павлуша нас смешил, изображая, как поет Лопухова[70], которую мы только что видели в оперетте, а потом, обращаясь ко мне, смеясь, говорил: «Таня, я вас очень прошу не смотреть на меня и Катю. Я ей должен сказать что-то очень важное, а вы мешаете, и я теряюсь и путаюсь в словах. Помните, что сказала Мария Ивановна, во всем слушаться только меня». Смеясь, я поворачивала лицо к Косте, и мы с ним, разговаривая, начинали спорить. «Ну можно ли так смеяться? Как вы себя, Таня, ведете? Взгляните на Костю, почему он так смущен и взгляд растерян, ведь в этом виноваты только вы», шутливо-серьезным тоном говорил Павлуша. В этот вечер нас охватывало хорошее чувство радостного веселья. Я была счастлива, что живу, что мне только 16 лет, что вся моя жизнь впереди, что Катя, Костя и Павлуша так же молоды, как и я. Мальчики нас проводили домой.
22 мая. На днях Боря Абрамов уехал в Охват[71] на две недели, а может быть, и надолго. Он там поступает на работу. Это случилось неожиданно. Я с Павлушей была в Ленинграде в Народном доме[72], слушала оперу «Богема»[73]. Когда меня провожал Павлуша, нам дверь открыла Мария Ивановна и сказала об отъезде Бори и о том, что она даже не успела с ним попрощаться, потому что была в Ленинграде. На его отъезде настоял Михаил Ефремович: сказал, что он должен ехать служить в Охват или дать ему слово, что он осенью поступит в ВУЗ. Мария Ивановна была недовольна: разве Боря мог дать слово, что выдержит экзамен, ведь могут быть разные случайности. Конечно, Боря был сам виноват, что мало занимался и потому в прошлом году на экзамене провалился. Но Михаил Ефремович все же неправ, отправляя его в Охват, где он не может серьезно заниматься. Я думаю, что Мария Ивановна уговорит Борю вернуться, хотя пожить ему одному будет полезно, он будет более самостоятелен, не будет инертен, узнает жизнь.
Он мне пишет письма, что тоскует по дому, живется ему трудно, много работы. В Охвате страшная глушь, даже нет кино. Костя, как-то сидя у нас, посоветовал мое письмо к Боре кончить поцелуем. Я, шутя, ответила, что лучше я это сделаю не в письме, а на самом деле при встрече. Костя в своем письме к нему передал об этом и в конце одного письма Боря написал: «Целую вас всех, и Таню, если она позволит». Павлуша сделал большие глаза и строго посмотрел на меня. Все засмеялись. «Ну тогда, разрешите, я буду его заместителем и охотно исполню его желание». «Если я разрешаю это сделать Боре, это еще не значит, что разрешаю вам; если бы я была при его отъезде, то, возможно, поцеловала бы его».
В эту зиму я хорошо узнала Борю. Он застенчив, скромен, и в нем есть глубокая мягкость; самый большой его недостаток слабость характера, и это ему мешает энергично работать. Он ко всему относится вяло, не проявляет жизненного интереса. Мария Ивановна говорит, что я нравлюсь Боре. Может быть, это и правда, но во всяком случае мне втайне Павлуша нравится больше всех других. Только ли нравится? Он меня увлекает своим развитием, своим умом, своей недоступностью и ядовитой усмешкой. Он умеет владеть собой это признак характера. По вечерам, в сумерках, сидя на диване, я люблю слушать, как Павлуша играет свои любимые вещи; тогда лицо у него становится серьезным, и тонкие длинные пальцы бегают по белым клавишам, а звуки музыки так много говорят. Теперь, когда нет Бори, он каждый вечер приходит к нам. Недавно он Кате в альбом написал стихи, чуть не объяснение в любви, а мне написал в альбом дерзкие. Жаль, что нет у него альбома, я бы ответила ему тоже стихами.
26 мая. Противный Павлуша, кто же ему в конце концов нравится, как это узнать? Знаю только одно, что он мне слишком нравится. Миша теперь у нас бывает редко. Недавно он объяснился Кате в любви, а Катя сказала об этом Марии Ивановне, которой это не понравилось. Она считает, что Кате еще рано увлекаться. Впрочем, увлечение Кати было мимолетно и не серьезно, и она дала Мише теперь это понять. Мишу жаль, он слишком сильно любит Катю.
29 мая. Просматривая свой дневник, я вспомнила, что забыла написать об одном нашем вечере в складчину у Надежды Павловны[74], Павлушиной матери, в ее квартире. Это был вечер-маскарад. Кроме нас с Катей, были Таня Руперт[75], Мария Орлова[76] и их подруга Леля; они старше нас. Одеты они были молодыми людьми, а Тася[77] племянница нашего учителя Юрия Павловича[78] была в костюме цыганки, который к ней шел. Сережа был одет рыбаком, Леша Гоерц в костюме «Зеро»[79], а Витя Лифанов[80] в костюме хулигана. Катя была хорошенькой в костюме цветочницы, а я была в своем восточном. Брат Павлуши, Юля[81], был одет паяцем. Боря и Павлуша были одеты как всегда. Было шумно, весело. Мы с Катей много танцевали и играли в разные игры; Таня Руперт была недовольная и скучная, потому что мальчики уделяли мало внимания ей и ее подругам, тогда как раньше они все время были с ними, считая нас маленькими. Я знаю, что Павлуша нравится Тане. Мы веселились до часу ночи, и Надежда Павловна угощала нас сладостями и бутербродами. Но в глубине души мне было все-таки невесело, Павлуша слишком много уделял внимания Кате.
30 мая. Занятия в школе кончились, и я перешла в последний класс. Теперь я выпускная. Это звучит как-то радостно и гордо. Еще один год, и школа будет окончена, и надо будет подумать, где учиться дальше. Первые ученики в классе по-прежнему остались Залесский, Чуб, я и Петров. У меня по всем предметам «хорошо», кроме естествознания. «Отлично» нам никому не ставят.
На днях в школе был вечер. Ставили «Царскую невесту»[82], и Грязного[83] играл очень хорошо Сережа Муравьев. Эта роль к нему очень подходила, и он был интересен в богатом боярском костюме.
Спектакль сошел прекрасно. Костюмы были привезены из Ленинграда. Я танцевала на пиру у Грязного русский танец в голубом атласном с золотой вышивкой сарафане, с длинной белокурой косой и в богатом боярском кокошнике из жемчуга. Меня много раз вызывали, и я повторяла свой танец. Боярский костюм ко мне шел, и говорили, что я была красивой, а Павлуша, увидев меня, заявил, с обычной насмешливостью, что только потому я и была хороша, что не была похожа на себя. После спектакля были танцы, и я, кажется, никогда так много не танцевала. Ада Филипповна, прощаясь со мной, сказала, что в этот вечер она любовалась мной, когда я танцевала русский.