Мы живем очень близко от Днепра, куда бегаем каждый день купаться, кататься на лодке, называемой «дубом». Село красивое, много зелени, как в большинстве украинских сел. Земля здесь песчаная, малоплодородная, и крестьяне занимаются рыбной ловлей и плетением корзин, но зато они имеют хорошие луга. Наше село стоит не на главном Днепре, а на старом русле, называемом Старик, и отделяется от Днепра большим островом. Вдали хорошо виден высокий правый берег Днепра. Пьянящий запах реки, лугов наполняет воздух; дышится легко, хочется припасть к земле, ощущать ее влагу, запах трав, забыть о тоске. Смотришь на расстилающиеся просторы украинских лугов и не налюбуешься их далью. Я здесь живу привычной с детства жизнью, хожу босая по горячему песку, по-украински «балакаю» с девчатами и хлопцами, часами загораю на пляже.
25 июня. Стоят жаркие дни, и мы подолгу купаемся и загораем на солнце. По вечерам, когда спадает жара, мы вчетвером ходим далеко гулять и возвращаемся домой с большими букетами полевых цветов. Сегодня вечером из лагеря с папой приехал Лисицкий[100], командир дивизиона. Он молодой, подтянутый блондин. Я его встречала, когда была в Днепропетровске. Он женат, и его жена намного старше его. Теперь я узнала, что он раньше был женихом ее дочери, что на этой почве произошла семейная драма. Татьяна Ивановна бросила мужа, семью и уехала с Лисицким. Теперь с ними живет самый младший сын ее Шура, который учится в школе, одних лет с нами. Возможно, что когда-то она была интересной, но теперь, когда они вместе, то можно думать, что это мать с сыном. На днях они должны приехать. Мама оставила Лисицкого пить чай. Он был разговорчивым, веселым, и мама говорит, что таким она видела его первый раз: обычно он бывает серьезен и молчалив.
Познакомились мы и с папиным помощником и его женой. Он высокий стройный брюнет, с тонкими чертами лица, красивыми голубыми глазами и губами. Он красив. Его жена наружностью не блещет, но знает языки и много о себе думает, малосимпатична и ревнива, что плохо скрывает. У них маленький сынишка, как картинка хорошенький, похожий на отца. Мухин[101], несомненно, самый интересный в полку, большой рыболов и все свободное время проводит с удочкой. Напротив нас в хате живет наш комиссар Фомин[102] с женой и двумя мальчиками. Жена Фомина Гликерия Ивановна, славная простая женщина, бывает у нас каждый день и находит, что с нашим приездом стало много веселее; а ее муж Григорий Михайлович, типичный украинец с большими черными глазами, сильный, высокий, ленивый в движениях, тоже заявил, что с нами много веселее, чем с женами командиров, и что поэтому он присоединяется к нам. На берегу Днепра стоят привязанные большие «дубы», раскачиваясь на воде, и мы, подостлав коврик, лежим в лодке, читаем или разговариваем о чем-нибудь, прислушиваясь, как шумит вода, ударяясь о дно лодки. Обычно Днепр бывает спокоен, тих, и в его глади, как в зеркале, отражаются зеленые берега. По вечерам, когда гаснет вечерняя заря, по Днепру тихо скользят лодки и волны отливают серебром. Но бывают дни, когда Днепр меняется. Он становится свинцовым, а быстрые волны, набегая одна на другую, с шумом бьются о берег. С криком над водой носятся чайки, и к воде все ниже гнутся ветви зеленых верб.
26 июня. В ночь под Ивана Купала[103] мы решили на острове жечь костры и плести венки. Фомины и Сергеевы (папин завхоз) присоединились к нам. Когда настал вечер, Фомины взяли большую лодку, Сергеевы тоже, и мы, немного покатавшись по Днепру, переехали на остров. С нами были Боря и Алеша. Ночь была темная, но звездная, все небо было украшено яркими мигающими звездами, которые горели в темном небе разноцветными огнями. Катя, я и мальчики, углубясь в кустарник, искали сухие ветки для костра, а когда ярко разгорелся костер, мы с Катей рвали цветы и плели себе венки на голову. В эту темную ночь густые ветки деревьев и кустов были причудливо странными. На большой поляне цвели ярко-желтые цветы, похожие на золотые звезды. Мы таких раньше не встречали, и они нам казались таинственными цветами, цветущими только ночью. На берегу, разгораясь, пылал большой костер, и алые отсветы пламени дрожали на бледной листве низко склонившихся к воде ив. Красным светом костер озарял вокруг темноту, но там, куда этот свет не проникал, было еще темнее.
В эту ночь, полную старых легенд, невольно думалось, что там, далеко, в сумраке таилось что-то настороженно непонятное, неясное, пугливо смотрящее из темноты большими загадочными глазами, а заколдованные цветы медленно раскрывали свои венчики и пряно пахли. Из воды по временам будто светились зеленые манящие глаза русалок. Они молчаливо всплывали, едва плеснув, из темного спокойного Днепра, качаясь на ветках прибрежных ив, таких же бледных, как длинные зеленые русалочьи косы. Но когда я приближалась к горящему костру, к людям, сидящим у костра, все призрачное, сказочное исчезало. Катя и я в венках из цветов были сами похожи на русалок, прячась в ветвях или бегая по лугу с мальчиками, которые нас догоняли и искали. Нам было весело прятаться в зелени, перекликаясь, и тихо, неслышно скользить между стволами деревьев, растворяясь в темноте. Когда костер догорал, мы прыгали через потухающий огонь. Фомин был очень весел, все время шутил, смеялся, бегал с нами, и больше всех оказывал внимание Кате. Прыгая через костер, он предлагал целоваться, как это принято в украинских деревнях, но мы это отклонили. Сидя на берегу Днепра и глядя на блестящую, бегущую по воде дорожку, мы, сняв венки, бросали их в воду, следя, как темная вода их далеко уносила. Сергеев[104] ухаживал за мной, называл меня «ясной звездочкой», а Катя совсем очаровала Фомина в эту сказочную ночь, и он не спускал с нее глаз.
29 июня. Сегодня папа приехал к обеду, и не один, а с Лисицким. Снова Лисицкий был весел, с нами шутил и, выпив за обедом крепкого сладкого меда, беспричинно много смеялся. После обеда, когда жара начала спадать, Лисицкий предложил мне покататься верхом. Когда привели лошадей, он подсадил меня на лошадь, и мы поехали. Вначале Лисицкий отнесся недоверчиво к моему умению и слегка подсмеивался надо мной, но, когда мы с ним проехали 8 км, он был удивлен и восхищен моим умением сидеть в седле. Мы крупной рысью и галопом неслись по дороге среди полей по направлению к лагерю. Ветер развевал волосы и приятно освежал. Въехав в небольшой лесок, мы пустили лошадей шагом среди лесной дороги. В лесу было тихо, пахло сосной, попадались небольшие рощицы белых берез. Где-то высоко в ветвях куковала кукушка. Наши лошади шли рядом, и мы разговаривали. Он мне рассказывал об охоте и предложил как-нибудь пойти с ним на перепелов. Я сказала, что люблю лес и хотела бы попасть на настоящую серьезную охоту. Как все охотники, он любит природу и чувствует ее красоту.
Но вот лес сменился полями, во ржи кричали перепела, а солнце все ниже клонилось к закату, и чувствовалась наступающая вечерняя свежесть. Мы поехали опять рысью. Потом, спустившись к Днепру, перешли на шаг и медленно ехали по песчаному склону вдоль берега. То выше, то ниже брели наши лошади среди песчаных холмов, а внизу искрился Днепр, и заходящее солнце розоватыми отблесками играло в воде. Домой вернулись, когда совсем стемнело, и застали там гостей. «Большое спасибо за удовольствие, которое я получил от поездки с вами, сказал Лисицкий. Я не предполагал, что вы так хорошо ездите и такая интересная собеседница, а главное, так любите природу». Мы присоединились к гостям и, напившись чаю, решили покататься на лодке при луне. На Днепре было тихо, от луны бежала по воде серебряная дорожка. Мы разместились на двух лодках, которые плавно скользили по реке. Жена командира дивизиона Гордейко пробовала петь. Мы смеялись над остротами Гордейко. Он неинтересный по наружности, но достаточно остроумный, и язык у него ядовитый. Вечером я втайне грустила опять и опять думала о Павлуше. Мне кажется, что его увлечение Катей не серьезно. Но, может быть, это только пустая надежда?
6 июля. Дни стоят солнечные, но очень ветреные. По целым дням я, Катя и мальчики гуляем, выискивая каждый раз новые места. Купаемся в Днепре, загораем, спим и ничего не делаем, только много читаем. За это время мы стали бронзовыми от загара и с нас несколько раз сходила кожа, сожженная солнцем. Часто вчетвером переезжаем на песчаный остров, в глубине которого растет много красных гвоздик и крупные ромашки. Мальчики ловят удочками рыбу, которой здесь порядочно, а мы с Катей лежим в густой траве или собираем большие букеты цветов, плетя себе на голову венки. Надышавшись чистым воздухом, опьяненные степными ароматами, мы, лежа в траве, в тени густых деревьев, засыпаем. Все заметно поправились, особенно Алеша. Он приехал худой, бледный, а теперь его не узнать. Разленились мы здесь очень.
Сегодня к вечеру погода начала портиться, подул порывистый ветер, довольно прохладный, и мы не купались. На Днепре были волны, они сильно раскачивали на берегу привязанные лодки.
За эти дни мы осмотрели, гуляя с Борей и Алешей, почти все окрестности в этих местах, которые красивы, особенно по берегу Днепра. Вчера с утра мы решили пойти берегом к песчаным большим горам. Мы шли долго, дюны сменялись зарослями лозы, и снова начинались чистые пушистые пески на берегу. На некоторых песчаных холмах растут темно-зеленые сосны с ярко-красными стволами. Иногда они так занесены песком, что торчат только верхушки. Мы шли у самого берега реки, и волны с шумом обдавали нас белой пеной, смачивая наши босые ноги. Чем дальше мы шли, тем ближе к нам придвигался высокий правый берег Днепра, и вскоре мы вышли на главное русло реки. Здесь Днепр очень широк. Сильный ветер гнал высокие волны, и они с силой ударялись о берег, а их верхушки сверкали на солнце, и между ними пропасти были темно-синие, временами даже свинцовые. Над водой кружились белые чайки, вдалеке в волнах ныряла парусная лодка. А Днепр шумел, искрясь на солнце. Мы вошли в воду и шли по воде. Было приятно следить за набегающей волной, перепрыгивая ее, ощущая ее ласку. Обратно мы возвращались не берегом реки, а поверху, идя по высоким песчаным дюнам. Идти было труднее, и все решили спуститься к берегу, а я одна пошла по горам. Мне хотелось посмотреть новую дорогу. Я шла белыми песками, где не было следов человеческих ног, иногда среди высоких сосен. Слева все время открывался прекрасный вид на волнующийся Днепр. Песчаные горы то поднимались, то опускались; внизу, справа, виднелся лесок. Горячий песок временами обжигал мне ноги, и, наконец, я взобралась на самую высокую гору и там остановилась. Гора была вся из чистого белого песка, и на ней ничего не росло, а внизу расстилался чудесный вид: с одной стороны вдали был виден зеленый лес, а с другой в глубине лугов сверкало серебристой рябью озеро, поросшее камышами, и в нем плавали белые лилии и желтые кувшинки. На зеленом луговом ковре паслись стада коров, и пастух играл в рожок. Я села на краю обрыва и смотрела, любуясь видом внизу. По склонам горы приютились белые хатки украинской деревни, утопая в зелени садов и цветов. Я посмотрела на другую сторону горы, и предо мною появились Днепр и зеленый остров. Я спустилась с горы и долго шла сосновым лесом, потом лиственным, никого не встречая по дороге, и только большие пестрые птицы перелетали с ветки на ветку, да где-то стучал дятел. В одном месте заяц перебежал мне дорогу. Идя, я вслушивалась в разнообразные птичьи голоса, медленно двигаясь вперед. Домой я пришла позднее остальных, усталая, но довольная своими впечатлениями. Когда я рассказала обо всем, что видела, Боре, Кате и Алеше, они пожалели, что не пошли со мной.
8 июля. Жаркий день. Мы с утра побежали к Днепру купаться, а после завтрака, выпив чаю, пошли по дороге к лагерю. В поле, среди высокой желтеющей ржи, мы с Катей рвали васильки, и Боря с Алешей нам помогали их рвать; потом, сев на траву, мы плели венки. Отдохнув, пошли дальше и дошли до болот, где росли голубые незабудки. На лугах, встречных лужайках пестрел ковер полевых цветов: мы их собирали в большие букеты. Завтракали в лесочке под большой развесистой сосной и к вечеру вернулись домой, немного усталые, но довольные своей прогулкой. Кате и Алеше у нас очень нравится, они говорят, что никогда так хорошо не проводили лето в Детском.
10 июля. Сегодня был особенно жаркий день. Все движения сковывала жара, и ни о чем не хотелось думать, даже книга валилась из рук. Мы несколько раз бегали к Днепру купаться, погружая разгоряченные тела в струи воды, но вода была теплая и освежала нас ненадолго. Всюду было томительно душно, и мы не находили себе места, ища прохладу, и ждали наступления вечера. Когда, наконец, пришел желанный вечер, из-за Днепра поползли свинцовые тучи и покрыли все небо. Вдали гремел гром, и в небе сверкали частые молнии. Гроза приближалась. Мы побежали на берег Днепра. Одна половина реки, там, где туча закрыла солнце, была бледно-розового цвета, и в этом месте и небо было розовое; временами сквозь темную тучу пробивался солнечный луч и окрашивал природу самыми причудливыми тонами. Другая половина Днепра была темно-голубого цвета, вода и небо вдали сливались в серо-голубой дымке. Вода отражала, как в зеркале, все оттенки неба, по временам меняя цвета и тона, и это было необычно. Я не знала, теряясь, где сочетание оттенков было красивее. Постепенно все больше темнело, а в небе ослепительней вспыхивали зигзаги молний, прорезая тучи от середины небосвода до самой земли. Свет молний был так ярок, что невольно дрожали ресницы, а страшные удары грома потрясали небо и землю. Когда застучали частые, крупные капли дождя, мы побежали домой мокрые, шлепая босыми ногами по большим лужам. А беспрерывные молнии озаряли небо, и сердито гремел гром. Мое сердце билось сильнее, казалось, что золотые стрелы молнии обжигают меня своим огнем, и я всем сердцем рвалась навстречу бушующей грозе. К ночи гроза утихла, и только капли дождя продолжали стучать по зеленым листьям.
11 июля. Мы решили сегодня устроить маскарад. Катя одела мамино длинное платье, сделала прическу, а я одела Борин костюм и в длинных брюках была похожа на молодого человека. Боря и Алеша одели наши платья, шляпы и стали хорошенькими девочками, на которых без смеха невозможно было смотреть, особенно на их походку и движения. В таком виде мы решили погулять по селу и навестить наших знакомых. Впереди шли за руку две девочки, а я вела под руку Катю, с папироской во рту, занимая ее разговорами. Моя дама была не только мила, но очень хороша в мамином платье, которое к ней шло, и я любовалась ею. Девочки же, идущие впереди, были бесподобны: все время ссорясь между собой и о чем-то споря, они махали руками, толкая друг друга. И, глядя на них, не смеяться было невозможно. Деревенские женщины, встречаясь с нами, изумленно смотрели нам вслед, о чем-то перешептываясь, а девчата выскакивали из ворот и провожали нас долгим любопытным взглядом. Чем дальше мы шли, тем больше нас окружала толпа ребятишек, которые следовали за нами. Когда мы приходили к знакомым, они сразу нас не узнавали и встречали с недоумением, а когда узнавали, то поднимался страшный смех.
После обеда пришла Фомина и позвала нас с мамой пойти в лагерь. С нами пошли супруги Гордейко. Мы с Катей одели свои лучшие платья, а светлые туфли несли в руках. Шли мы самой кратчайшей дорогой. Чета Гордейко забавная пара, к тому же они всегда ссорятся друг с другом, говоря колкости и не оставаясь в долгу друг у друга. Сам бы Гордейко был не прочь поухаживать слегка за нами и весело с нами посмеяться, но жена достаточно ревнива, и за это ему бы хорошо влетело; на всякий случай он осторожен. Всю дорогу они без конца ссорились из-за всякого пустяка, перебрасываясь соответствующими комплиментами, и мы, смотря на них, не могли не посмеяться. Елена Михайловна заставляла мужа нести на руках маленького сына, и они об этом долго спорили. Около одного небольшого болота мы застряли. Через ручей было переброшено два тонких деревца, по которым все благополучно перешли на другую сторону. Но Елена Михайловна запротестовала, боясь дальше идти, и они снова начали спорить, а мы, слушая, как Гордейко изощряется в своем остроумии, высмеивая собственную жену, хохотали. Наконец он нашел два дерева, с трудом свалил их в воду, и Елена Михайловна перебралась на нашу сторону. Дальше мы пошли по сокращенной дороге, ведущей к лагерю, но никто точно не знал ее, кроме Фоминой. Однако, пока мы возились с переправой, Фомина далеко ушла от нас, и мы пошли наугад. Гордейко продолжал нести на плечах своего сына, который всю дорогу кричал «хочу к маме», а папа его утешал: «Не плачь, твоя мама никуда не денется, она не пропадет, а если бы и пропала, то плакать не будем, другую найдем получше». Подошли снова к болоту, в котором много гадюк, и долго спорили, пока уговорили Елену Михайловну, не боясь, перейти по бревнам, брошенным через топкие места. Перед самым лагерем мы в ручье вымыли ноги, одели чулки и туфли. В лагере нас встретил Фомин и повел в столовую, по дороге показав папину палатку. Лагерь мне понравился. Он в лесу, всюду чистота, среди густой зелени деревьев белыми пятнами мелькают палатки. Ровные, усыпанные желтым песком дорожки, клумбы с цветами, красивый ленинский уголок в сквозной беседке с резьбой и вокруг посаженными цветами. К нам подошел папа, и мы пошли на коновязь посмотреть папину лошадь Пьеро. На ней ездил наш наездник всеми аллюрами и даже скакал через барьер. Папа осенью обещал мне дать на Пьеро покататься. В столовой мы с папой и Фоминым обедали, а потом сидели у папы в его палатке и поиграли в крокет. Домой возвращались вечером в повозке вместе с Лисицким и командиром Жаровым. По дороге к дому встретили жену Жарова, она шла его встречать. Мы ее посадили в повозку и познакомились с ней. Ее зовут Шурой, ей 18 лет, она приехала из Ленинграда, славная, и совсем девочка. Жаров женат на ней в третий раз. Мама с Фоминым приехали домой раньше нас в экипаже.