Мельхиор прошел по жаре уже шесть часов. Хотелось поскорее добраться до цели. Он устал, его мучила жажда, мысль о далеких предках уже давно отодвинулась на задний план. «А тут еще назревает перемена погоды, грозящая ледяным ливнем, который доведет меня до безумия» подумал он. Настала фаза лихорадочных фантазий, после которой путник, отупев, продолжает монотонную ходьбу, как автомат, с пустой головой.
Незадолго до заката Мельхиор добрел до курхауза. Гости отеля, одетые по-летнему, наслаждались лучами уходящего солнца и попивали белое вино на лужайке со стриженым газоном, они с любопытством уставились на подошедшего путника в фетровой шляпе и с альпенштоком в руке.
После ужина Мельхиор сидел в просторном холле. Луна за окнами ушла, скрывшись за вершину Мон-Колона. Пролетающие облака отбрасывали тени на альпийскую панораму, наступала тьма. Над аляповатым камином висел написанный маслом, обрамленный позолоченным багетом портрет Петера, основателя и первого владельца курхауза. Показалось? Или на лацкане его пиджака действительно виднелся серебряный значок, эмблема с изображением цветка? Подчеркнуто героический портрет человека, который своим решением лишил наследства родню и обрек на несчастье молодую пару. Мельхиор не любил героику. В своей жизни он никогда не встречал настоящих героев.
К Мельхиору подошел низенький человек в сером жилете с зеленой окантовкой.
Позвольте подсесть к вам. Вы мой гость, я хозяин отеля.
Его лицо показалось знакомым. Это же Человек в красном капюшоне! В Берне Мельхиор едва не попал из-за него под поезд, затем он потерял этого человека из виду. В платном гараже Мельхиора чуть не взорвали вместе с машиной, среди зевак там находился Человек в красном капюшоне. Позднее дома он играл в карты с детьми, превратился в черную змейку, но Мельхиор выплюнул этот черный клубок. Неужели он всесилен и способен всюду преследовать его? Кто этот Человек в красном капюшоне? Сама смерть Мельхиора или только его страх собственной смерти?
Каким был переход через Козий перевал? спросил хозяин отеля. Можно ли рекомендовать нашим гостям маршрут к высокогорному водохранилищу?
Мельхиору не понравился голос хозяина не только потому, что он не любил подобное сладкоголосие. Уж не этот ли карлик устроил цунами на водохранилище? Не он ли обрушил вершину горы на Козьем перевале, не он ли отравил воду в горном озерце? Чтобы сменить тему, он задал встречный вопрос:
Вам известна история с ядом, которая произошла в Праге в 1561 году?[1]
Человек в красном капюшоне сморщился:
Почему вы спрашиваете меня об этом?
Но Мельхиор не сдавался:
Знаете ли вы, что этот отель принадлежал моей семье?
Человек в красном капюшоне насмешливо скривил губы:
Что было, то прошло. История не концерт по заявкам. Твои предки согрешили и поплатились за это.
Мельхиор молчал. Поразмыслив, он, стараясь сохранить спокойствие, сказал хозяину отеля:
Я чувствую, вы претендуете на роль хранителя мирового порядка, но я не вижу в нем места для маленьких людей, для меня тоже.
Покачав головой, карлик поднял руки, будто священник:
Слово сказано всем, и кто слушает Его, тому нечего бояться. Человек, который принял в Праге яд, был убийцей, осужденным на смерть, поэтому это был богоугодный и справедливый приговор.
На коротко подстриженном газоне перед отелем гости танцевали под мягкий рэп. «Может, выйти к ним, присоединиться к этому монотонному ритму?» подумал Мельхиор. Но его остановила мысль о Божьем суде. Он спросил хозяина, не согласится ли тот отведать чая. Хозяин молчал, а Мельхиор чувствовал, как в нем просыпается охотничий инстинкт изгонителя бесов:
Речь идет не об обычном чае, а об альпийском напитке, который настоян на травах, несущих жизнь или смерть. Давайте повторим пражский Божий суд: вера против истины. Каков будет ваш выбор? спросил он Человека в красном капюшоне.
Тот принял вызов и, словно проповедник с амвона, провозгласил:
Я верую в Бога и его справедливость, которую Он воздаст мне!
Мельхиор слегка растерялся. Однако усмехнулся. Отчаянный по натуре, он решил рискнуть жизнью. Заказал два травяных чая. Потом надел правую перчатку, чтобы не доставать голой рукой те растения, которые обнаружил возле мертвого тритона в воде горного озерца. Покрошил в обе чашки немного корешков, листьев и цветов под названием Aconit Napel.
Вера может сдвинуть горы, говорят жители Альп, особенно в Валлисе. А церковь утверждает, что долг христианина верить в добро. Если ты действительно веруешь в Бога, то первым отведаешь моего чая. Ведь Бог всемогущ, и ты ничем не рискуешь. Я же знаю, что вера служит злу. Ваш Бог заключил сделку с дьяволом. Он сам и изобрел дьявола, иначе никто не поверил бы в Бога. А за такую веру каждодневно приходится платить. Если, отведав чая, ты с Божьей помощью выживешь, то я ошибался. Тогда я тоже выпью этого чая и умру. Но если умрешь ты, то это будет местью за мою родню и за страдания всех богобоязненных людей. Пусть тогда и отель достанется мне.
Дрожащей рукой карлик подписал завещание, которое назначало наследником Мельхиора, если таким будет приговор Божьего суда. Его смущали сомнения, когда он подносил к губам чашку, но он не мог и подумать, что Бог выступит против него. Поначалу голубой лютик вызвал чувство эйфории. Однако потом карлик сник. Силы покинули его, он потерял контроль над собой, мышцы его были парализованы. Но пока он еще оставался в сознании. Мельхиор положил карлика на софу возле камина.
Сверху на происходящее смотрел Петер. Потом он отвернулся. Взглянул на свой лацкан, на растение, с помощью которого Мария до срока избавилась от супруга. Никто не услышал, как он откашлялся, после чего почувствовал явное облегчение. Не слушал его и карлик, который ошибся, но не хотел уходить. В своем немощном теле он был пойман, будто в капкане, и теперь его с распростертыми объятиями поджидал дьявол. Напоследок он увидел усмешку Мельхиора, в которой смешались триумф и сочувствие.
Через полчаса Мельхиор еще раз склонился над карликом, чтобы прикрыть его веки. Никакая вера не способна защитить от яда. Только знание.
Бойлерная[2]
Миндаль горчил. Он взял еще один орех. Из приемника звучала мелодия «Лили была здесь». Три инструмента соперничали друг с другом: саксофон, ударник и гитара. Эта мелодия сопровождала его в разные моменты жизни. В периоды влюбленности она подстегивала его эротические желания, в плохие времена будила чувство бесконечной жалости к себе. То, что в баре эта мелодия зазвучала именно сейчас, было не случайностью, а статистической закономерностью. Он осмотрелся. Рядом у стойки было пусто, только в самом ее конце двое мужчин тупо пялились в свои пивные бокалы. А за спиной большое зеркало над баром давало возможность подглядывать сидела парочка, не обращавшая внимание на окружающих. Забулдыги и влюбленные, мелодия подходила и тем и другим.
Неплохой способ для самоубийства, soft suicide, посредством чрезмерного поедания миндаля, подумал он, глядя в зеркало на свою кривую усмешку. До полицейского часа оставалось немало времени. Он мог заказать себе еще один скотч, съесть еще пригоршню миндаля, и так без конца, а потом уехать на такси домой, ждать там в одиночестве воздействия синильной кислоты. Но такого количества будет недостаточно, наутро будет только тяжелое похмелье его он себе уже обеспечил.
А начался день неплохо. Рано утром, пока Катя еще спала, он потихоньку выбрался из дома, хотя вчера вернулся поздно. Возможно, Катя лишь притворялась спящей. Важно, чтобы она не прожужжала ему своим ворчанием все уши, а то целый день был бы испорчен. Обругать себя он мог и сам, такое бывает необходимо для обретения душевного равновесия. Он знал это по армейским марш-броскам. С тяжелым ранцем на плечах приходилось идти, стиснув зубы; тут крепкое слово помогало зарядиться новой энергией, чтобы не выглядеть слабаком.
Чистки зубов избежать не удалось, зато при бритье он постарался не глядеть на себя в зеркало. На лице отражается вся история жизни, которую не хочется каждое утро перечитывать заново. Радостные вопли после счастливой ночи, как это бывало в юные годы, сменились равнодушным словом «наплевать!». Таким образом он избавлялся от недовольства самим собой, от фрустрации, очередной неудачи, чтобы набраться сил для очередного дня, новых сражений. Эзотерика поджидала повсюду.
Операционный зал биржи не место для сомнений. В девять часов они всегда выходили на террасу. При любой погоде, шел ли дождь или светило солнце. На ногах остроносые штиблеты. Неудобные узкие брюки. Предпочтение отдавалось джинсам, но главное, чтобы они были узкими. Шеф подгонял. Мол, сегодня надо преодолеть следующую планку, продать десять тысяч акций. Зато вечером все поедем в Цермат. За счет фирмы.
Да, все они были крутыми. У каждого гаджет, позволявший вести переговоры в операционном зале. Они чувствовали себя дикими хищниками в клетке, особой клетке для крутых парней. Они носились по ней, избегая столкновений в самый последний момент, заводя себя своей неуемной энергией, так что клиенты на другом конце связи невольно поддавались их чарующим, убаюкивающим или настойчиво-зазывным голосам, соглашаясь на инвестиции. Он слыл в команде первым номером, но в затылок ему уже дышал турок, который, несмотря на заметный акцент, ежедневно улучшал свои результаты. Приходилось лезть вон из кожи, иначе тебя обойдут и оставят позади.
Трубку взяла женщина. Нет, муж говорить не может, неделю назад он скоропостижно скончался. Утешать вдову ему еще не доводилось. Но представившаяся возможность показалась соблазнительной. Он изобразил смятение. «Бедный Франц, как прискорбно. Примите мои искренние соболезнования. У нас были великолепные планы. Я просто в шоке». Последняя фраза получилась особенно удачной. Будто его и впрямь могло что-то шокировать. Но то было вчера, а сейчас, в баре, это уже не имело никакого значения. Вчера же, продолжая телефонный разговор, он параллельно заглянул в Гугл. «Дорогая Криста, перешел он неожиданно на доверительный тон, могу ли я чем-либо помочь?» Решение пришло за секунду. Не дожидаясь ответа, он предложил безутешной вдове своего друга воспользоваться уникальным шансом и сделать многообещающую инвестицию вместо покойного мужа. Ведь теперь, когда ей придется беспокоиться о себе самой, без поддержки супруга, качественное управление имуществом приобретает особое значение. Ему показалось, что преодоление очередной рекордной планки совсем близко. «Возможно, проговорил он вкрадчиво, едва ли не елейным голосом, мы даже сможем стать партнерами».
Криста захотела его увидеть. Они встретились вчера в баре с креслами, обитыми синим плюшем, где сейчас он опрокидывал одну рюмку за другой. Пианистка хотя и сидела в центре зала, но музыка звучала приглушенно. Их столик на двоих находился неподалеку от входа. Она должна была узнать его по розе, которую он положил на мрамор. Однако появление Кристы явно контрастировало с боковым столиком. Вошла стройная женщина с белокурой львиной гривой, в накидке, отделанной стразами. Винтаж или авангард, издали разглядеть не удалось, но внутри у него прозвенел звоночек. Взгляды парочек и завсегдатаев бара устремились на нее.
Слишком роскошна для него, должен был признать он. Да и сегодня, опрокидывая рюмку за рюмкой и закусывая миндалем, он все еще сомневался, по плечу ли ему такая женщина. Но вчера при ее появлении он тут же вскочил с кресла с розой в руке и элегантно принял накидку, будто встретились два близких человека, возможно даже любовники.
Кельнер в черной ливрее, подлетев почти так же быстро, поклонился, после чего неподражаемым жестом забрал накидку и грациозно перекинул ее через свою руку. Она попросила чай с вербеной, после чего просто села на обтянутое синим бархатом кресло. «На улице ужасно холодно, хотя уже апрель, сказала она. А с тех пор, как не стало мужа, мне так не хватает тепла». После чего добавила, что приятно находиться в баре среди людей.
Предложенная инвестиция не слишком заинтересовала ее. Тем не менее он постарался во всех красках расписать уникальную выгодность новой компьютерной программы, которая эффективно работает в самых разных областях. Она лишь отмахнулась и приложила указательный палец к своим накрашенным красивым губам. «Вы сказали, что мы все обсудим в интимной обстановке». Он перевел взгляд с ее блеснувших глаз на не менее искрящиеся бриллианты, украшавшие обе руки. Движения правого мизинца было достаточно, чтобы кельнер подал ей накидку. Указательным пальцем она поманила его за собой. На улице их ждал черный лимузин с затененными стеклами, который повез их за город в дорогой отель с видом на озеро и горы.
Следующей ночью он стал жертвой амнезии. Катя сначала не хотела впускать его, когда рано утром он, выйдя из черного лимузина, постучался в квартиру. Ее ключ торчал в замке, поэтому открыть дверь снаружи было невозможно. После настойчивых звонков она наконец безмолвно отворила дверь. Ему не представилось ни малейшей возможности объясниться, пришлось довольствоваться кушеткой в гостиной. С тех пор они не разговаривали. Записка с номером мобильника Кристы потерялась. Позвонить ей он не мог.
Миндаль давал знать о себе, боль в желудке усиливалась. И психически он чувствовал себя погано. Он мог бы выразиться по этому поводу и покрепче. Карманы его были пусты. На этой неделе турок обставит его. Неуверенным шагом выйдя из бара, он поплелся через банковскую площадь к стоянке такси. Однако поехал не домой, а в офис, там включил компьютер.
Криста перевела ему на счет полмиллиона. Возможно, они еще увидятся.
Похоронный проект
Вальяжной походкой Гил вышел из стеклянного здания в квартале банков. Больше десяти лет он управлял здесь имуществом своих клиентов, но теперь с этим было покончено. Иностранцев, скрывающихся от налогов, не стало, а вместе с ними исчезли за горизонтом и надежды на успешный бизнес. Похоже, эра easy money[3] на швейцарском финансовом рынке окончательно канула в прошлое. Его бывшие партнеры еще держатся, стараясь приспособиться к новым условиям, но сам он теперь вырвался на свободу, а потому радовался солнцу, озарявшему его лицо. Пока он был еще гладко выбрит, но надолго ли сохранится такая привычка неизвестно. Да и от галстука он как свободный предприниматель может отказаться. Пробил час для его собственного проекта.
Идея осенила его среди ночи. Кажется, разбудили его голоса подвыпивших пролетариев. Такое в жилом квартале старого города случалось. Мелькнувшая мысль не уходила: самым важным событием в жизни после рождения является собственная смерть. Подомное умозаключение выглядело банальным, однако оно застряло в голове.
В разговоре с докторшей Рут[4], низкорослой клиенткой, которой Гил дал это прозвище (она родилась в Кракове; о сексе он с ней, разумеется, не говорил, исключительно о деньгах), вновь вспомнилась мысль о смерти. Он как раз собирался продемонстрировать докторше Рут отличную презентацию инвестиционных программ для частных вкладчиков, и тут словно пелена с глаз упала. «В таком деле каждый захочет поучаствовать», невольно вырвалось у него. Клиентка решила, что речь идет о прибыльном капиталовложении, поэтому на ее морщинистом лице появилась понимающая улыбка, но Гил не обратил на нее никакого внимания. Он уже видел себя обладателем счастливого билета. Оставалось только обналичить его. Присутствие на собственных похоронах это же глубинное желание каждого человека, которое до сих пор никому не удавалось исполнить. Он сделает это.