Выбрав место поудобнее, Николай сел лицом к окну и раскрыл увесистую книгу. Сразу после титульной страницы, на которой было написано полное имя Графа Дмитрия Герингайера и название самого произведения, следовало довольно длинное предисловие. В нём Граф подробно рассказывал про то, как он пришёл к написанию этой книги, почему для него интересны такие темы и что он использовал для поиска информации. Написано оно было в занудном тоне, то ли в научном, то ли в деловом стиле. В любом случае, читать именно эту часть было невыносимо утомительно, поэтому Николай просто-напросто пролистнул введение. За чтением различных беспорядочно разбросанных по книге данных прошло несколько часов. «Записки» были самыми разными: подтверждённые научные исследования, фольклорные предания про разные мифические сады и леса, и прочие рассказы на общую тематику.
Одно из фольклорных преданий было про исчезнувший лес. Около четырёхсот лет назад близ деревни Загравен (территории которой теперь принадлежат к пригороду Загравен, северная часть Сагара) существовало полумифическое место, которое местные жители называли Стальным Лесом. Всё потому, что те деревья никто не мог срубить. Первыми о нём сообщили Загравенские лесорубы. В один из дней они вернулись в деревню со сломанными топорами в руках. Лезвия были в сколах и загибах, обухи расколоты, а рукояти разбиты на части. Дальнейшие экспедиции биологов из Имперской Географо-Биологической Академии нашли это место, и деревья действительно не брала ни одна пила. Образец получилось взять только отколов небольшой фрагмент молотом и зубилом. Оказалось, что содержание железа в каждой клетке «стальных» деревьев превышает его же содержание в древесине дуба в двадцать шесть раз. Это делало древесину «стальных» деревьев в прямом смысле почти стальной. Но немыслимым образом, кроме прочности не изменилось ничего. В остальном это были такие же деревья, как и остальные: выработка кислорода, фотосинтез, здоровая листва и корневая система. Но «стальной лес» всё же попал в разряд фольклорных преданий. Далее приведён комментарий из книги, написанный, собственно, Герингайером.
«Первые экспедиции биологов и географов увенчались успехом. Были добыты необходимые материалы, планы на походы выполнялись полностью, а иногда и перевыполнялись. Однако, шестая экспедиция под руководством Сэмюэля еа не обнаружила на прежнем месте никакого леса, тем более, Стального. В отчётах Уайатта были приведены заново рассказы местных граждан, замеры уровня загрязнения окружающей среды и другие немаловажные факторы. На данный момент рассматриваются две наиболее правдивые версии, каждая из которых имеют свои сильные аргументы. По одной из версий, Стальной Лес не более чем фольклорное предание, которому каким-то непостижимым образом поверили исследователи пяти предыдущих экспедиций. Но тогда встаёт вопрос, чем же являются образцы, добытые первыми учёными, посетившими этот лес. Фрагменты стальных деревьев до сих пор хранятся в здании Академии. Возможно, что местные жители попросту водили биологов за нос, придумав различные хитрости, однако, в таком случае, мотив их неизвестен. Другой причиной исчезновения природного чуда могло стать загрязнение естественной среды произрастания деревьев. Дело в том, что прежние пять экспедиций проводились ещё в то время, когда Загравен был маленькой деревней без инфраструктуры и без единого парового механизма, и являлся экологически чистым местом. Затем все силы Академии были брошены на анализ повреждений северной тайги от крупнейшего лесного пожара в истории, и походы в Стальной Лес приостановились. После проделанной работы в тайге, когда анализ времени восстановления тоже был проведён, Академия снова стала способна снаряжать экспедиции, не требовавшие жёстких сроков. За те два года перерыва, пока биологи были заняты повреждениями тайги, Загравен значительно вырос и даже приобрёл статус города, пусть и малого, и у него появились два промышленных предприятия, железнодорожная развязка с тремя станциями и депо, порт дирижаблей. Скорее всего, это и стало причиной вымирания целого вида растений в локальном масштабе, ведь восприимчивость стальных деревьев к изменениям в окружающей среде. Возможно, стальные деревья чрезвычайно чувствительны к загрязнению, которое вырабатывали вместе станкостроительное и металлургическое полного цикла предприятия, и потому они исчезли из этих мест. Однако, если это правда, всё еще предстоит выяснить, куда пропало то, что осталось от деревьев, почти полностью состоящих из стали. В любом случае, Академия вскоре перестала выделять средства на новые экспедиции, отправляющиеся на поиски того места, которое бесследно исчезло. Кроме того, управление Академии публично заявило, что рабочей версией является фольклорное происхождение Стального Леса. Сэмюэль Уайатт, командовавший последней экспедицией, после этого заявления, подал в отставку и переехал в Загравен.»
Закончив читать статью, Николай слегка отодвинул книгу в сторону и немного погрузился в мысли, приоперевшись подбородком на руку и устремив взгляд в гигантское окно напротив. Доктор Ферье говорил про места менее загрязнённые, чем Сагар. Вдруг Стальной Лес и впрямь существует? Если это не выдумка полупьяных деревенских мужичков-лесорубов, если он не погиб из-за загрязнения, а просто Пропал от людских глаз? Тогда даже если это не лекарство от болезни Багровского, то хотя бы значительное её облегчение. Может, ржавчина, растущая на стенках лёгких вовсе не приговор, а испытание? Испытание, ставки которого столь высоки, что ради этого испытания стоит сражаться до конца? В глазах Николая сверкнул огонёк того авантюриста, которого он, казалось, похоронил многие годы назад, ещё в военно-морской академии. Но сейчас его рука вылезла из-под земли, и начала пробивать ему путь на поверхность. Николай понял, что его последняя надежда на выживание, пусть и небольшая это выпустить считавшегося ранее мёртвым авантюриста и суметь скооперироваться с ним. Вопрос лишь в том, не будет ли это больше опасно, чем оправдано?
В дверь квартиры доктора Ферье, когда солнце уже почти слилось с горизонтом воедино, раздался стук. Громкий резкий и напористый, какой мог принадлежать какому-нибудь рабочему пароходостроительного завода, которые обычно не ходили к докторам такой квалификации, каким был господин Ферье. Во время неожиданного запроса на визит, доктор сидел в столовой и ожидал, пока прислуга закончит готовить цыплёнка табака и подаст ужин. Состроив крайне недовольную гримасу, он поднялся со стула, и с бормотанием а-ля «кого там черти принесли» направился в прихожую. Открыв дверь, он уже хотел начать винить гостя во всём зле, которое творится в жизни, однако на пороге стоял капитан Багровский. Выражение лица доктора в считанные мгновения сменилось с жутко недовольного на искренне удивлённое.
Господин Ферье, начал Николай, не дав хозяину апартамента и рта раскрыть, у меня появилась тусклая и хрупкая, но вероятная надежда на выживание или хотя бы облегчение страданий. Вы когда-нибудь слышали про такое место, как Стальной Лес?
Сразу после этих слов, доктор хотел было рассмеяться над таким остроумным розыгрышем, который смог поначалу даже удивить его, и уже приготовил для этого улыбку под усами, но одного взгляда на серьёзное, будто литое из стали лицо офицера, источавшее решительность, хватило, чтобы все подозрения на розыгрыш развеялись по ветру.
Друг мой, но вы же понимаете, что это вздор, начал, путаясь в словах, шевелить усами господин Ферье, Стальной Лес это не более чем выдумка, народное предание. Не будете же вы, образованный человек, морской офицер, почти аристократ верить в этот вымысел? Скажите же, что вы изволили шутить со мной, и мы вместе посмеемся над вашей шуткой.
Я серьёзен, профессор, как никогда, без единой эмоции и сомнения сказал Багровский. Профессором господина Ферье называли только когда на него для чего-то нужно было произвести впечатление, привлечь внимание, в книге говорилось про то, что Стальной Лес не смогли повторно найти. Никаких доказательств его вымирания нет, а значит, он где-то есть. Может, последние экспедиции не нашли нужного места, откуда же нам знать?
Вы что, капитан, изволили читать этот бред, Герингайера? Друг мой, я не доводил вас ранее до сведения, что мой предок врач ещё во втором поколении, лечил этого глупца от тяжёлой наркотической зависимости? Конечно, будучи под эффектом морфия, я уверен, был способен на большую чушь. Бросьте эту глупую затею, оставьте её юродивым, а сами будьте выше этого. Я понимаю, что вам тяжело осознать неизбежность вашей гибели, но у всего должен быть предел. Вы должны просто принять этот факт и прожить остаток вашей жизни достойно, и не гоняться за туманом.
И что же, вы желаете утверждать, что цельных пять экспедиций биологов и географов, извините за грубость, делили дозу с Герингайером? Они же принесли документацию и даже образец древесины тех деревьев. Образец, к слову, хранится в коллекции Географо-Биологической Академии. Здесь, в Сагаре, сходите как-нибудь на досуге, посмотрите на этот фрагмент. Или там всем посетителям при входе морфий вкалывают?
Господин Ферье покраснел от возмущения и от собственного бессилия перед стальными аргументами своего друга. Спустя полминуты напряжённого молчания он всё же нарушил тишину.
Стального Леса точно нет. Теперь нет. Загравен сейчас является пригородом Сагара, там не может быть никакого леса. Плотная городская застройка, дороги, бульвары, заводы. Его там быть не может.
Но он не мог бесследно исчезнуть. Я найду его. Вы только скажите мне то, зачем я изначально пришёл. Жизнь в таком лесу поможет мне?
Профессор хотел было продолжить спор, заявив что ни к чему теория, если это невозможно на практике, но тут он осмелился заглянуть Николаю в глаза. Всегда немного красноватое лицо доктора вмиг побледнело. Он увидел его таким, каким помнит его в момент знакомства: рискованный, безбашенный и ни секунды не сомневающийся в своих решениях авантюрист. Такого Николая Багровского очень давно все забыли, но вот он стоит перед доктором Ферье и глядит ему прямо в душу. При таком раскладе, как и годы назад, сопротивление и конфронтация бесполезна. Либо согласиться с его словами и намерениями, либо согласиться, но после полутора часового спора, в ходе которого можно серьёзно вымотаться.
Поможет, просипел он, чувствуя, как по скуле скатывается капля холодного липкого пота, а теперь идите, мне пора ужинать.
Это то, что я хотел услышать, профессор. Доброго аппетита, усмехнулся Николай, развернулся и, закрыв за собой дверь, ушёл. Доктор постоял в прихожей ещё секунд десять, а затем рухнул на стоявший там же стул. Он достал из нагрудного кармашка домашней жилетки белый платок и промокнул им лоб. Платок в тот же миг стал мокрым насквозь. Этот Николай, который внезапно появился в квартире Ферье, был невероятно опасен и разрушителен. Он добьётся своих целей при любом раскладе, даже если сам при этом пострадает. «Спица в руке и в черепе пластина,» говорил про него профессор в те времена. Действительно, переломы и различные травмы были не редкостью для такого индивида, но все повреждения заживали крайне быстро. Однако, сейчас господин Ферье размышлял над вопросом, обойдётся ли дело в этот раз хотя бы переломом?..
Глава 2: Мы выдвигаемся на рассвете
В речной воде лениво текущей Витерры играли яркие блики закатного оранжевого солнца, отражаясь куда-то ввысь. По слегка колышащейся поверхности неторопливо и грациозно плыли белые лебеди, изогнув тонкие шеи. Рассекая маленькие волны тихой реки, они были похожи на купеческие корабли, такие же богато украшенные, выделяющиеся на фоне других судов: рыболовецких лодок и военных кораблей. За этой картиной со своего любимого с детства моста наблюдал Николай, оперевшись на перила и время от времени бросая к лебедям отломок хлеба, на который они тут же набрасывались, на секунду теряя всякую грациозность и изящность. Со стороны такое казалось бы забавным, но за таким занятием Николай размышлял о своих дальнейших действиях, и о том, стоит ли вообще что-то делать? Будучи ещё курсантом Академии, он действительно почти не задумывался о своих поступках и, тем более, их последствиям. Он был общественно опасным человеком, и, зачастую, в учебной части поднимался вопрос об отчислении его из числа обучающихся. Спасало его в таких случаях разве что вмешательство отца не самого влиятельного, но весьма уважаемого торговца, который каждый раз вступался за своего непутёвого сына, не желавшего думать ни о чём.
Николая частенько замечали за азартными играми в компании весьма сомнительных однокурсников, которые, в свою очередь, занимались мелкими кражами и прочими нечестивыми делами, по непонятным причинам не дошедшие до начальства. Отцу Николая было чрезвычайно стыдно за такое чадо, не пошедшее ни в трудолюбивого интеллигентного отца, ни в благодетельную и заботливую мать, и даже не в деда, известного своими увлекательными и забавными историями и рассказами, которые он, казалось, придумывал из воздуха за считанные секунды. Ни одной хорошей черты своих родственников он не перенял на тот момент жизни. А сам парадокс состоял в том, что ни одной отрицательной черты он тоже не перенял. Он не был болен своим делом, как отец, не был сердоболен ко всем подряд, как мать, и ему не свойственно было приукрашивать всё и вся, как это делал его дед. Николай был просто строптивым, эгоистичным и жадным до денег, ощущений и признания молодым парнем.
Собственно, в этом и крылась причина такого его поведения: он просто хотел признания. Будучи гимназистом, Николай не был отличным учеником, его оценки были хорошими, но его родителям было недостаточно просто хорошей учёбы. И мать, и отец его были людьми образованными и умными, оба закончили местные гимназии и Сагарский Университет по разным специальностям, и хотели, чтобы их сын тоже заканчивал и без того престижную гимназию с отличием. Зная свои пределы, Николай понимал невозможность их желания, но также он понимал и невозможность донесения этой мысли до них. Поэтому он прикладывал все усилия к учёбе, которых всё равно оказалось недостаточно для оправдания родительских ожиданий. Естественно, ни о каком улучшении с ними отношений после такого речи и не шло, и Николай ощутил на себе родительскую немилость. Прошёл год после его выпуска из гимназии, и он поступил в Военно-Морскую Академию, пытаясь хотя бы воплотить в жизнь свою ещё детскую мечту стать капитаном большого военного корабля. Но и здесь он встретил сопротивление со стороны отца и матери, ведь по их мнению военная служба, где бы то ни было, была недостойна человека со «светлым» умом. «Хоть при дворе Императора служи, а опытный механик всё равно лучше тебя будет,» всегда говорил его отец, Фёдор Багровский, с усмешкой поглядывая на броненосцы и эсминцы, проплывающие мимо побережья Сагара. Но когда в моряки стал метить Николай, ему уже было не до усмешек.