«Кто тебе сказал, что ты можешь хотеть?» спрашивает голос внутри ее. Хотеть не может ни одна женщина в Конгоре. Однажды она слышала, как хозяин в гостиной рассказывает другому мужчине, что есть люди, которые бродят по краю Песчаного моря на лошадях и странных зверях и покрывают свои лица тканью, а руки знаками ведьмы, и иногда мужчины могут любить мужчин, или зверя, на котором ездят, а иногда своих сестер. Ни одну землю там не называют домом, не сажают зерна и не строят хранилищ, и даже когда стоят на месте, всё равно медленно движутся. Вот так и Соголон. Медленно двигаться, даже стоя на месте, это ей ведомо и знакомо. Она уже двигалась, бежала, уходила, возникала, исчезала, мчалась, шла, скользила что это всё, как не движение!
Соголон не блудница; это она скажет любому, кто услышит. Но она подворовывает, и об этом молчок. Покидая мисс Азору, Соголон приносит с собой всё наворованное у мужчин, и едва не каждую ночь, когда Наниль уходит ублажать хозяина, достает мешок из того места, где он припрятан. Для этого надо поднять незакрепленную плитку на полу, в углу комнаты, где она спит. Под плиткой лежит кое-что из одежды, а поверх нее тряпка, заскорузлая от застарелой крови.
Лунная кровь, шепотом говорит она однажды рабыне, чтобы та или еще кто, кому она скажет, из отвращения избегали притрагиваться к этим вещичкам.
Женщины в Конгоре некоторые странные поверья почитают за правду; например, что если ты прикоснешься к лунной крови другой женщины, то будешь до конца дней бесплодна. А Соголон думает единственно о прожитых днях. С тех пор как она освоила счет дней, затем четвертей луны, самих лун и всего, что за их пределами, она уже ставит себя впереди этого; уже думает, что никто для нее ничего не сделает, кроме нее самой, несмотря на то что сама находится под сенью хозяйкиной доброты. «Доброта» вот слово, которое использует хозяйка, но не Соголон. Она скорее под сенью господского удовольствия. «Удовольствие», да, так будет точнее.
Жаркая ночь донги. Демоны жары, что прогоняют дождь и покрывают трещинами речное русло, обрушиваются на город еще до рассвета, а к полудню испариной покрываются даже дороги. День из тех, когда звери либо падают, либо бегут к мутной грязной воде, где людям больше ничего не остается, кроме как сидеть в тени и проклинать, что тень не блокирует вид незримого огня, от которого глаза у стариков закатываются под лоб и жизнь покидает их. Ночь не приносит ничего, кроме непокоя, потому что с уходом света зной не спадает. Хозяйка уходит к своей сестре, а хозяин забывается сном только после того, как кухарка обтирает его настоянной на листьях водой, которая за несколько недель настоя стала терпкой подобно вину. Остальная часть дома перебивается как может. По-настоящему никто не спит, но все заняты только собой и больше никем. Девочка заворачивается в одеяло и выходит через переднюю дверь в ночь, борясь с густым супом мутного воздуха, сквозь который бредет как в полусне.
Соголон занимает свое место. Пот струится по ее лицу и тунике, меж ягодиц и вниз по ногам, вызывая опасение, что она сейчас истечет ручейком. Люди в истоме вытирают пот, что заливает и слепит глаза, и вся площадь дышит тяжким духом озлобления. Проходят три боя, два в стиле, именуемом «конгори», и один в «западном». Западный стиль ей по нраву меньше всего. Двое прыгают в круг и атакуют, хлеща и молотя, рубят и лупят, не применяя ничего кроме силы, пока тот, кто слабее, не хватается за окровавленный лоб и переключается с нанесения ударов на глухую защиту. Тот, что крепче, продолжает лупить, пока слабый не перестает ставить ударам преграду и шевелиться. Тогда донга затихает, проигравшего утаскивают, а из угла раздается победный рев. Заметно, что крепыш выигрывает каждую ночь. Но приветствуют его только в одном углу, оттуда бегут, чтобы схватить его, усадить себе на плечи под радостные возгласы и крики. Вот из толпы выходит человек, которого Соголон прежде никогда не видела, и порывисто идет к центру площадки. Соголон, вопреки рассудку, подбирается ближе.
На мужчине синяя юбка, завязанная высоко на талии и ниспадающая ниже колена, его головной убор львиная грива. Он гордо стоит и вещает на языке, которого Соголон не знает. Вот она уже ближе, среди каких-то мужчин в более темной части площади; при этом она по-прежнему с головой плотно укутана одеялом. Обратно в круг выскакивает крепыш и машет толпе, заводя, но крики и вопли доносятся только из его угла. Новый человек качает головой и скалится в улыбке. С собой у него две палки. Одна длинная, которую он держит посередке, другая покороче.
Крепыш кричит, что палок может быть хоть девяносто и девять, но поражение всё равно будет одно. В середину бросается судья, но крепыш отталкивает его с дороги, секунда и он уже с воем колотит того нового. Хрясь, хрясь, хрясь, вверх, затем вниз по смельчаку, а тот блокирует удары одной рукой. Если только блокировать, то это приводит к проигрышу, но новый лишь смеется, будто выигрывает. Вот он раскручивает палку так, что она расплывается, и каждый удар крепыша отскакивает и бьет его рикошетом по лицу, иногда по губам. Тот серчает, бранится, хлещет с размаха, больше наугад, но смельчак блокирует, отпрыгивает и снова блокирует, и пританцовывает. Крепыш взбешенно набрасывается и тут получает встречный удар по лицу, прямо той укороченной палкой, прямо по скуле у рта. Крепыш плюется кровью и, оторопело качнувшись, снова бросается в бой, быстрыми взмахами ударяя по земле, поскольку в основном промахивается. Новый герой прыгает, кружится, танцует вокруг него как назойливый комар. Крепыш тоже пытается крутиться, но уступает и дважды падает. Новичок поворачивается спиной и с видом победителя поднимает руки к толпе, и та ревет и беснуется, будто в самом деле признавая его победу. Слева от себя Соголон видит парня, который на нее пялится. Новый победитель впитывает аплодисменты, как земля впитывает жару.
Ты летом в одеяло кутаешься? Жары, что ли, мало? спрашивает какой-то вислогубый угрюмец, но она не отвечает. Или ты для них приз? не унимается вислогубый. Соголон молча отстраняется.
Новичок по-прежнему раззадоривает толпу, а толпа, как известно, любит тех, кто ей глянется. Крепыш меж тем встает. Даже Соголон думает: «Будь как лев в буше, дурень». Но крепыш, как видно, крепок в основном телом, а не умом; он с рыком бросается вперед, а новичок стоит и не двигается. Крепыш несется с палкой наперевес, как с копьем. Соголон ахает. Новичок даже не оборачивается, а стоит до последней секунды, после чего молниеносно падает наземь и сует свою короткую палку крепышу между ног.
Крепыш жестко падает на подбородок и не двигается. Шум, крики, улюлюканье, но он так и не шевелится, и свои оттаскивают его в угол. Никто, кроме Соголон, не слышит, как он орет, что не может пошевелить ничем ниже шеи. Она отходит, но видит, что за ней теперь увязался тот вислогубый. Соголон срывается на бег и мчится по проулку, ныряет там направо, а затем влево, уже в другой проулок.
Дом встречает ее тишиной. Хозяйка еще не вернулась от своей сестры видно, заночевала. Хозяин от своего лица, должно быть, возблагодарил богов за то, что ложе нынче принадлежит только ему. Но Соголон так возбуждена своим ночным похождением, что сон ее не берет. В господском доме всего четыре двери: парадный вход, супружеская спальня, затем еще задняя дверь и хозяйская библиотека.
В спальне Соголон бывала уже не раз и успела изучить ее досконально ничего особо интересного там нет, а библиотеку как-то обходила стороной, но сейчас ночь, все спят, можно и зайти. Просторное пустоватое помещение, похожее на любую другую комнату в доме; вокруг всякие ткани и занавеси, пуфы и табуреты. Возле одного окна что-то накрыто белой тканью. Соголон известно, что это: кухарка говорит об этом всякий раз, когда желает, чтобы ей улыбнулась удача.
Соголон проводит рукой по холщовому покрывалу. Ладонь прижимается к скрытому под ней предмету, и сердце пугливо падает при мысли, что это может быть затаившийся неподвижно зверь. Соголон хватается за покрывало обеими руками и стягивает его. Кухарка рассказывала, что хозяин держит в доме мбеле. Завидя его, она отшатывается, потому что он в самом деле имеет сходство с животным: четыре мелкие кривые ноги, подпирающие округлое тумбовидное основание, как у молодого бегемота. При более близком рассмотрении ножки больше похожи на табуретные, но форма всё равно схожа с туловищем животного. У мбеле есть горб на спине и шишка на передней части, имеющая вид головы; голова эта покатая, как бугор, без каких-либо признаков звериной морды. Мбеле толст, с грубой шкурой, напоминающей потрескавшуюся под солнцем грязь или старую лысую кожу. Это не похоже на статуэтки, расставленные по дому, на фетиши или на тело божества в облике зверя. Мбеле выглядит так, словно некий бог был в процессе творения, но не завершил его. Судя по тому, с каким благоговением перешептывались о нем рабыня с кухаркой, Соголон ожидала, что это будет блистательно и ужасно может быть, именно потому она к нему и притрагивается.
Сила от него может тебя ослепить.
Соголон, крупно вздрогнув, отскакивает, но бежать ей некуда. В дверях стоит хозяин. Она склоняет голову и робко кланяется. Хозяин входит, не глядя на нее.
Или поразить тебя безумием за одну лишь мысль ею воспользоваться.
Он подходит прямо к мбеле и поглаживает ему горб.
Впервые здесь появившись, мбеле имел вид не более чем куска дерева, завернутого в ткань. А посмотри на него сейчас, а? Десять и еще девять лет приношений богам. Глина, песок, грязь, дерьмо и еще кое-что, о чем приличный язык даже сказать не поворачивается, произносит он и смеется.
Это первый раз, когда хозяин вообще с ней заговаривает, и Соголон понимает, что лучше ничего не говорить. Даже просто «да, господин».
Я Я
Вот видишь. Ты воровка, была и есть.
Нет, мой господин.
Не хочешь ли ты умыкнуть для себя мбеле?
Нет, мой господин.
Ты ведь даже не знаешь, что это такое. Да и зачем оно тебе? Что значит предмет силы для того, у кого ее нет?
Хозяин снова его поглаживает.
Попробуй уяснить своим скудным умом, говорит он. Ньяме[13] мира, что входит и выходит из твоего носа при дыхании, что приносит дожди и засуху, дарует жизнь и забирает ее всё это сосредоточено в мбеле. Боги смотрят на это и сжимают до нужного им размера, как гончар сжимает глину. Это сохраняет в безопасности дух, понимаешь? И это же удерживает ньяме для людского сообщества.
Это не сообщество, а ваш дом, говорит Соголон. Лунный свет падает на нахмуренный лоб хозяина.
Не всё заслуживает принадлежать всем, усмехается он. Поди сюда.
Соголон немного смещается к двери, но останавливается.
Я не повторяю команд в своем собственном доме, ты меня поняла?
Соголон идет, но останавливается, когда ее нога касается ковра, на полпути от его пальца, манящего подойти ближе.
Как получилось, что я мог быть с тобой, если я тебя не помню?
Соголон не отвечает.
Ты здесь уже так много дней как ручная зверушка моей жены, что, наверное, позабыла: блуд главное твое ремесло. Как тебе, должно быть, повезло, что ты покинула мисс Азору прямо перед тем, как кто-то ворвался к ней в дом и убил ее, сломал шею, как какую-нибудь веточку.
Соголон тихо ахает. Она и не знала, что именно случилось с мисс Азорой в ту ночь, а спросить было не у кого. Хозяйке явно нет дела до того, что вытворяет ее цепное чудище.
Ты та, кто хочет предстать перед мбеле. Так войди ж в его присутствие.
Соголон возвращается туда, где стояла перед тем, как он вошел. С той поры луна сместилась и теперь серебрит изваяние своим задумчивым светом. Хозяин велит ей прикоснуться к горбу на кожистом выросте. Пальцы оттуда возвращаются влажными.
Козья кровь по всей спине, а еще куриная. Ты понимаешь? Ты не можешь добавить сюда ничего, что не было бы жертвой. Чтобы взять что-то от него, ты должна ему дать, а что ты ему дашь, ты должна взять у себя. Что ты собираешься к этому добавить? спрашивает хозяин.
Соголон смотрит расширенными глазами.
Думаешь, твой взгляд и есть ответ? усмехается он.
Она поворачивается обратно к мбеле. Хозяину она говорит, что могла бы отлучиться в поварню и вернуться с несколькими орехами кола, которые пожует и плюнет ими на мбеле; говорят, некоторые боги воспринимают это как подношение.
Эти орехи куплены на мои деньги. Как это может считаться твоей жертвой? ворчливо спрашивает он. Соголон отступает от мбеле, и хозяин отступает на шаг вместе с ней.
Всё, что заботит твою госпожу, это чтобы ее снова призвали ко двору, понимаешь? Всё, ради чего она живет, это чтобы однажды королевский дом Акумов явил к ней благосклонность. Не важно, что отвержены мы именно из-за ее ядовитого рта.
Соголон берется за ткань, чтобы прикрыть фигуру мбеле.
Оставь так. Иди вон.
Соголон поворачивается, чтобы как можно скорее уйти.
Постой, велит хозяин. Еще кое-что. Вода для мытья снаружи, у амбара. Не входи сюда больше, когда от тебя несет донгой.
«Не подавай виду, что тебя трясет. Тебя трясет, но не подавай виду», стиснув зубы, снова и снова внушает она себе.
Взгляни на меня и на мое расположение. Я ведь с тобой, можно сказать, даже добр. В первый раз, когда ты отправилась, я последовал за тобой. А может, это было уже во второй раз, в третий или даже в десятый? Первое, что шепнул мне мой разум: «Посмотри на эту сучонку, как она изнывает от желания утолить свою похоть». И гляди-ка, где я тебя нахожу! Теперь мне даже не нужно за тобой следовать ты входишь сюда, воняя мужиками.
Соголон стоит, замерев, и не оборачивается.
Тебе нравится наблюдать, как мужчины набрасываются друг на друга, словно дикие псы? Это то, что тебя возбуждает, девочка? Любопытно, как на тебя воздействует мужчина, на котором нет ничего, кроме его самого?
Соголон не оборачивается.
Я тебе сказал: убирайся.
Она не успевает сделать и пяти шагов, как ее сзади сбивает удар по затылку. Хозяин сбрасывает свой резной амулет, а затем кидается на нее, не давая опомниться, хватает за плечи и рывком переворачивает на спину. Голова чудовищно кружится. Хозяин что-то говорит, но изо рта выходит подобие рычания.
Голова Соголон откидывается назад в ту секунду, когда он хватается за ее нагрудную повязку, чтобы сорвать. Ему не удается, и он яростно дергает снова и снова. Соголон пытается его оттолкнуть, но он дает ей пощечину. Она задыхается, думает закричать, но он хрипит:
Закричишь, сучка, вышвырну на улицу еще до восхода солнца, ясно?
Она поджимает ноги, но он, одной рукой сдавливая ей шею, с помощью другой руки и ног силится раздвинуть путь к низу ее живота. С измученным хныканьем она вырывается и высвобождает руку, чтобы расцарапать ему шею. Он снова с рыком ударяет ее по лицу. Удар оглушает, и довольно надолго. Она всё еще вяло пытается его оттолкнуть, перевернуться, но он уже задирает на себе ночную рубаху, выпрастывая наружу свой стержень.
Не противься, передо мной тебе не устоять, самодовольно говорит он и вонзается. Соголон зажмуривает веки и изо всех сил думает о чем-нибудь самом громком, самом диком, самом необузданном.
Буря с изжелта-серыми тучами, бурлящими как коровье молоко в кофе. Ливень, что разражается и затапливает пастбище. Ветер, который вначале свистит, затем воет, затем уже вопит, а затем сметает прочь деревья, дома, землю, синь неба, грязь и Башню Черного Ястреба, срывая с фундамента статую и запуская каменную птицу в полет.
Открыть глаза ее заставляют звуки немощного кашля. Ветер, шепчущий демон, взлохмачивает на табурете бумаги, вздымает парусом наброшенный на изваяние холст, после чего мягко опадает и проскальзывает мимо фигуры мбеле, ускользая через окно.