Дрожащими руками он повесил сюртук на вешалку. Обернулся. Катерина, сказал он. Что случилось? хотел он спросить, стандартный вопрос, но сейчас ему был известен ответ. Он смотрел на нее; оставались вопросы, ответов на которые он не знал: кто принес бумаги, когда они приходили, что они сказали, ты сердишься?
Ты плакала, сказал он.
Она молчала, только начала тихонько всхлипывать. Ее волосы рассыпались по плечам.
Он не двигался, не знал, должен ли подойти к ней, все было совсем не так, как всегда, сейчас не время для объятий, Катерина, я собирался сказать тебе, я пытался вчера вечером, я просто не думал, что все произойдет так быстро
Он пересек комнату, скользнул между столиком и диваном и сел рядом с ней.
Милая, он коснулся ее руки, легонько, желая, чтобы она повернулась и посмотрела на него, Катерина, милая, я собирался сказать тебе, пожалуйста, посмотри на меня.
И она медленно повернулась и взглянула на него, ее глаза покраснели, она долго плакала. Он ждал, что она скажет, он не знал, насколько много ей известно. Что случилось? Она не отвечала.
Пожалуйста, Катерина.
Эдгар, ты сам знаешь, что случилось.
Я знаю, но в то же время я не знаю. Кто это принес?
Это важно?
Катерина, милая, не сердись на меня, я хотел рассказать тебе все, пожалуйста, Катерина
Эдгар, я не сержусь на тебя, сказала она.
Он полез в карман и достал носовой платок.
Посмотри на меня.
Он коснулся платком ее щеки.
Я была рассержена сегодня утром, когда он пришел.
Кто?
Военный, из Военного министерства, он пришел и спросил тебя и принес вот это. Жест в сторону бумаг.
И что он сказал?
Почти ничего, только что эти бумаги нужны тебе, чтобы подготовиться, что я должна гордиться, что ты делаешь нечто очень важное, и когда он говорил это, я все еще не понимала, о чем он. Что вы имеете в виду? Он сказал только: миссис Дрейк, да будет вам известно, ваш муж отважный человек, и мне пришлось спросить его: почему? Эдгар, я чувствовала себя дурой. Мой вопрос, видимо, его удивил, он рассмеялся и сказал лишь, что Бирма очень далеко, я чуть не спросила, что это значит, я чуть не сказала ему, что он перепутал дом, перепутал мужа, но я только поблагодарила его, и он ушел.
И ты это прочитала.
Немного, совсем немного.
Достаточно.
Она молчала.
Когда он приходил?
Утром, я понимаю, что не должна читать твою корреспонденцию, я оставила пакет на столе, это же не мое, я пошла наверх и пыталась закончить вышивку на нашем покрывале для кровати, но я была так рассеянна, что исколола себе все пальцы, я думала о том, что он сказал, и я спустилась вниз, я сидела тут почти час, раздумывала, могу ли я вскрыть это, говорила себе, что все это чепуха, но я знала, что это не так, и я думала об этом вчера вечером. Вчера вечером. Вчера вечером ты был не таким, как всегда.
Ты поняла.
Не тогда, но сегодня утром я поняла.
Мне кажется, ты все слишком хорошо поняла.
Он взял ее за руки.
Они долго сидели рядом, их колени касались друг друга, он держал ее руки в своих. Она опять сказала:
Я не сержусь.
Ты имеешь право сердиться.
Я была сердита, гнев приходит и уходит, я просто хотела бы, чтобы ты рассказал мне, мне нет никакого дела до Бирмы, нет, это неправда, мне есть дело до Бирмы, я просто Я не понимала, почему ты не рассказал мне, может быть, ты думал, что я буду отговаривать тебя. Это больнее всего, я горжусь тобой, Эдгар.
Слова повисли в воздухе между ними. Он отпустил ее руки, и она снова расплакалась. Потом вытерла глаза.
Только посмотри на меня, веду себя как маленькая девочка.
Я еще могу отказаться, сказал он.
Дело не в этом, я не хочу, чтобы ты отказывался.
Ты хочешь, чтобы я уехал.
Я не хочу, чтобы ты уезжал, но в то же время я знаю, что ты должен ехать, я этого ожидала.
Ты ожидала расстроенный Эрар в Бирме?
Не Бирмы, этого, чего-то отличного от всего, что было раньше. Это замечательная мысль использовать музыку для установления мира. Мне интересно, какие пьесы ты будешь играть там.
Я еду, чтобы настроить инструмент, я не пианист, я еду, потому что получил заказ.
Нет, это совсем не то что раньше, и не потому что это так далеко.
Я не понимаю.
Другое, что-то совсем другое, раньше в твоей работе этого не было причина, нечто значительное.
А до сих пор ты не считала мою работу значительной?
Я этого не говорила.
Ты сказала достаточно.
Я смотрю на тебя, Эдгар, и мне иногда кажется, что ты мой ребенок, я горжусь тобой, у тебя есть способности, которых нет у других, ты умеешь слышать звуки, которых не слышат другие, ты искусен в механике вещей, ты делаешь музыку прекрасной, этого достаточно.
Только теперь, кажется, нет.
Эдгар, пожалуйста, теперь ты сердишься.
Нет, я просто хочу понять, что у тебя на уме. Ты никогда раньше не говорила мне такого, это просто очередной заказ, я остаюсь механиком, давай не будем нахваливать за живопись Тернера человека, который делает для него кисти.
Ты говоришь так, будто не уверен, стоит ли тебе ехать.
Конечно, я не уверен, только вот моя жена говорит мне, что я должен это сделать, чтобы что-то доказать.
Ты знаешь, что я говорю совсем не об этом.
Катерина, у меня бывали и другие странные заказы.
Но это же совсем другое, это единственный заказ, о котором ты не сказал мне.
Солнце за окном наконец спряталось за коньки крыш, и в комнате внезапно стало сумрачно.
Катерина, от тебя я этого не ожидал.
А чего же ты ожидал?
Не знаю, я никогда раньше не был в таком положении.
Ты ожидал, что я буду плакать, вот как сейчас, и умолять тебя никуда не уезжать, потому что именно так положено вести себя женщине, когда она теряет мужа, ты ожидал, что мне будет страшно отпускать тебя, потому что некому будет здесь позаботиться обо мне, ожидал, что я буду бояться тебя потерять.
Катерина, все не так, я не поэтому не говорил тебе.
Ты думал, что я испугаюсь, ты вырвал страницу из Иллюстрированных лондонских новостей, потому что там была статья про Бирму.
Наступила долгая тишина.
Прости меня, сказала она наконец. Ты же знаешь, для меня это слишком необычно.
Я понимаю, для меня тоже.
Я думаю, Эдгар, ты должен поехать, мне бы так хотелось поехать с тобой, это ведь так замечательно увидеть мир. Ты привезешь мне кучу историй.
Это всего лишь очередной заказ.
Можешь говорить что угодно, но ты знаешь, что это не так.
Отплытие только через месяц, у нас еще много времени.
Нужно многое подготовить.
Катерина, это так далеко.
Я знаю.
А дальше дни полетели быстро. Эдгар закончил работу у Фарреллов и отказался от нового заказа на настройку прекрасного Стрейчера 1870 года со старинной венской механикой.
Офицеры из Военного министерства зачастили к ним в дом, доставляя все новые и новые документы: справки, графики, списки вещей, которые необходимо взять с собой в Бирму. Выплакавшись в первый день, Катерина, казалось, восприняла назначение мужа с неподдельным энтузиазмом. Эдгар был благодарен ей за это, он думал, что она будет опечалена. Кроме того, он никогда не отличался особой организованностью. Катерина всегда посмеивалась над ним, говоря, что, похоже, поддерживать фортепианные струны в идеальном порядке можно, только если во всей остальной жизни царит полнейший хаос. Обычно военный курьер с очередной пачкой бумаг появлялся в отсутствие Эдгара. Катерина принимала бумаги, пролистывала и раскладывала на столе Эдгара в три стопки: документы, которые надо заполнить и вернуть в министерство, общие исторические материалы и бумаги, содержащие специфическую информацию, касающуюся его миссии. А затем возвращался Эдгар, и спустя считаные минуты бумаги оказывались в полном беспорядке, как будто он не читал их, а рылся, пытаясь что-то отыскать. Катерина знала, что он ищет хоть что-нибудь, касающееся фортепиано, но ничего подобного в бумагах не оказывалось, и через три или четыре дня она стала встречать его словами: Сегодня принесли еще бумаги, куча военной информации, про фортепиано ничего, которые повергали его в разочарование, но зато способствовали поддержанию порядка на столе. Эдгар обычно брал то, что лежало сверху, и устраивался в кресле. Через некоторое время Катерина находила мужа спящим с раскрытой папкой на коленях.
Количество документации, которую они получали по всей видимости, по настоянию доктора Кэррола, поражало ее воображение, и она жадно проглатывала всю информацию, даже выписывая для себя отрывки из истории шанских племен, принадлежавшие перу самого доктора; вначале Катерине представлялось, что это очень скучная тема, но, начав читать, она скоро ощутила всю прелесть повествования и прониклась доверием к человеку, которому, как она чувствовала, придется там присматривать за ее мужем вместо нее. Она посоветовала Эдгару почитать это, но тот отговорился, что займется бумагами позже надо же будет чем-то развлечься, когда он останется один. Обычно Катерина редко рассказывала мужу о том, что прочитала. Истории и портреты людей очаровывали ее, она с детства любила рассказы о далеких странах. Но хотя порой она ловила себя на том, что грезит наяву, она была рада, что самой ей не нужно никуда ехать. Все это, признавалась она подруге, напоминает одну большую глупую игру для мальчишек, которые так и не стали взрослыми, вроде историй из журнала Только для мальчиков или дешевых ковбойских комиксов, которые завозят из Америки.
Однако же ты отпускаешь Эдгара, заметила подруга.
Эдгар никогда не играл в эти игры, ответила Катерина. Может быть, ему еще не поздно начать. И вообще, я никогда не видела его настолько воодушевленным, настолько увлеченным задачей. К нему будто вернулась молодость.
Через несколько дней прибыла очередная партия корреспонденции, на этот раз от полковника Фитцджеральда, для передачи майору Кэрролу. Было похоже, что в пакетах ноты, и Эдгар уже начал распечатывать один, но Катерина остановила его. Бумаги были аккуратно упакованы в коричневую обертку, а он обязательно все их перепутает. К счастью, имена композиторов были надписаны, и Эдгар успокаивал себя тем, что в каких бы диких краях он ни оказался, компанию ему составит, по крайней мере, Лист. Такой выбор, говорил он, вселяет уверенность в успехе его миссии.
Отъезд был назначен на 26 ноября, ровно через месяц после того дня, когда Эдгар дал свое согласие. Приближение этой даты было чем-то сродни наступлению циклона если не лихорадочными приготовлениями, которые предшествовали событию, то уж точно периодом затишья, который, Катерина знала, должен был последовать затем. Пока Эдгар проводил дни, заканчивая оставшиеся дела и разбираясь в мастерской, Катерина укладывала его чемоданы, подвергая рекомендации военных чинов пересмотру с точки зрения уникальных знаний, которыми могла обладать только жена настройщика Эраров. Таким образом, к армейскому списку, состоящему из таких предметов, как непромокаемая, защищающая от укусов насекомых и не подверженная гниению одежда, костюм для официальных аудиенций и многочисленные пилюли и порошки, предназначенные для того, чтобы как можно лучше чувствовать себя в тропическом климате, она добавила мазь от трещин на пальцах и запасные очки, потому что Эдгар регулярно, как раз примерно каждые три месяца, садился на них. Она уложила и концертный фрак.
На тот случай, если тебя попросят сыграть, объяснила она, но Эдгар поцеловал ее в лоб и выложил его.
Дорогая, ты мне льстишь, но я не пианист, пожалуйста, не внушай мне подобных мыслей.
Катерина все равно вернула фрак в чемодан. Она привыкла к подобным возражениям. С детства Эдгар заметил, что обладает незаурядным слухом, но, как ни печально было это обнаружить, лишен способностей к композиции. Его отец, плотник, был увлеченным музыкантом-любителем, он коллекционировал и сам конструировал инструменты самой разной формы и звучания, рыская по базарам в поисках странных народных инструментов, завезенных с континента. Когда он понял, что его сын слишком застенчив, чтобы выступать перед гостями, он перенес свое усердие на сестру Эдгара, хрупкую девочку, которая потом вышла замуж за певца из труппы DOyly Сarte, теперь ставшего весьма популярным благодаря главным ролям в опереттах господ Гилберта и Салливана. Поэтому, пока его сестра часами просиживала за упражнениями, Эдгар проводил дни рядом с отцом, человеком, из облика которого он лучше всего помнил большие руки. Слишком большие, говорил тот, для тонкой работы. Поэтому обязанностью Эдгара стало содержание в порядке постоянно растущей отцовской коллекции инструментов, большинство из которых, к вящему восторгу мальчика, считались не подлежащими починке. Позже, молодым человеком, когда он встретил и полюбил Катерину, его так же восхищала ее игра, и он сказал ей об этом, когда делал предложение. Ты не должен просить меня выйти за тебя замуж только для того, чтобы иметь под рукой кого-то для проверки настроенных тобой инструментов, сказала она, молодой человек зарделся от прикосновения ее пальцев. Не беспокойся, если хочешь, можешь вообще никогда не играть, мне хватит музыки твоего голоса.
Эдгар сам собрал свои инструменты. Поскольку военные так и не предоставили ему подробной информации о состоянии фортепиано, он нанес визит в магазин, где оно было куплено, и долго беседовал с хозяином об особенностях именно этого Эрара, о том, насколько большим переделкам он подвергался, что осталось от оригинальных деталей. Из-за ограниченности места он мог взять с собой лишь инструменты и запасные детали, нужные для восстановления этого конкретного фортепиано. Но все равно инструменты заняли половину одного из его дорожных сундуков.
За неделю до его отъезда Катерина устроила маленькое прощальное чаепитие. У них было немного друзей, большинство тоже настройщики: мистер Виггерс, специализирующийся на Броадвудах, мистер дАрженс, француз, чьей страстью были венские кабинетные инструменты, и мистер Поффи, который на самом деле не был настоящим фортепианным настройщиком, так как в основном чинил органы.
Это хорошо, однажды объяснил Эдгар Катерине, иметь какое-то разнообразие в друзьях.
Конечно, это далеко не покрывало всего разнообразия Людей, Имеющих Отношение к Фортепиано. В одном только лондонском справочнике, между Фармацевтами и Хирургами, значились Фортепиано, производители; Фортепиано, производители механической части; Фортепиано, внешняя отделка, а также мастера, занимающиеся сборкой молоточков, изготовлением деталей для них, отбеливанием слоновой кости и резкой по ней, производством клавиш, колков, шелковой внутренней обивки, тонкой отделкой; изготовители струн и, наконец, настройщики. Примечательным было отсутствие на вечеринке мистера Хастингса, также специалиста по Эрарам, который не желал иметь дела с Эдгаром с того момента, как тот повесил на дверях объявление, сообщавшее: Уехал в Бирму заниматься настройкой по поручению Ее Величества; с мелкими заказами, которые не могут ждать моего возвращения, пожалуйста, обращайтесь к мистеру Клоду Хастингсу.
Всех присутствующих чрезвычайно будоражила необычная миссия Эдгара, и они засиделись допоздна, пытаясь угадать, в чем же проблема с инструментом. В какой-то момент утомленная дискуссией Катерина оставила мужчин одних и отправилась в постель, взяв с собой Бирму, чудесный этнографический труд, написанный журналистом, недавно получившим должность в Бирманской Комиссии. Автор, некий мистер Скотт, выбрал в качестве псевдонима бирманское имя Шве Ю, Правдивейший, что для Катерины послужило очередным доказательством верности ее убеждения, что война это всего лишь ребячьи игры. Тем не менее это почему-то растревожило ее, и, засыпая, она напомнила себе обязательно сказать Эдгару, чтобы он не возвращался с подобным нелепым новым именем.