Чего это она? заинтересовалась Дарири, когда они вынырнули из толкучки и оказались в небольшом пустующем тупичке.
А, Лилит отряхнула рубашку. Хотела, чтоб я ей за имбирь заплатила. Типа это я его на землю уронила. Поругала мою матушку, я поругала ее. Ерунда.
Так значит, и тут шерстят, с облегчением вздохнул Окри, найдя в этом совершенно чужеродном мире что-то для себя понятное. Слава богу!
Еще как шерстят, малой! За кошель в такой толпе всегда держись крепко. Пройдешь через толпу детей без штанов останешься.
Что ты все со своими штанами, проворчала Дарири, поправляя растрепанные волосы.
Потому что штаны самая важная вещь в гардеробе, Дарири. Человек хорош ровно настолько, насколько хороши его штаны, жизнерадостно ответила Лилит и шагнула на ступеньку, дернув на себя красную дверь с громким колокольчиком. Пошли тратить денежки. Обожаю Чинджу!
Город не был обнесен каменной стеной, и не был отделен от остального мира воротами, как Синепалк. Прежде, чем Дарири успела опомниться, постепенно редеющие домики и хижины остались позади. Взгляду ее открылась холмистая местность с большим количеством выступающих скал и разномастных камней. Высокая, тонкая бирюзовая трава шелестела под мягким ветром, слева простирались каменистые бухточки и утесы, а по правую руку тянулась длинная гряда огромных покатых гор.
Одну ночь проведем вон в том подлеске, Лилит указала рукой на виднеющиеся вдали темно-синие кроны. И завтра к вечеру достигнем подножия горы. Там постоялый двор для паломников с просто кошмарными ценами. Но отдохнуть по-человечески перед восхождением надо.
Она шла вперед пружинистым шагом бывалого путника, и насильно замедлялась когда замечала, что Дарири и Окри отстают.
Мы так луну идти будем! недовольно крикнула она.
Лилит, отвянь! Ноги отваливаются!
Так начаруй ветерок!
Не могу чаровать, я устала!
Лилит вздохнула, задрав голову к небу.
Вселенная, дай мне терпения
Я могу быстрее! Окри ускорился, чуть спотыкаясь.
Давай ходить научу. Толкайся не стопой, а всей ногой, так, чтоб ягодица напрягалась. Не ржи, я серьезно. Выталкивай себя наверх и вперед, спина прямая, подбородок вверх, плечи расправь. Наступай на пятку, переноси вес в шаге и толкайся носком. Не напрягайся так. Просто следи, чтоб вся нога участвовала.
Сложно! пожаловался Окри, смешно выхаживая вприпрыжку.
Привыкнешь. Еще спасибо потом скажешь.
А тебя этому кто научил?
Опыт. Ну и следопыт один встретился во время работы. Несколько лун с ней в лесах окапывались. Много интересного показала, хорошая женщина. Следы научила читать. Хотя из меня все равно охотник дерьмовый. Из лука сколько ни пытаюсь, не могу научиться стрелять.
А меня научат из лука стрелять?
Из лука вряд ли. Монахи не убивают живых существ. Противоречит убеждениям.
Как эльфы?
Как эльфы, согласно кивнула Лилит. Но по другим причинам. Хватит трепаться, дыхание собьешь. Осваивай навык, шагай резвее. И ты, Дарь, тоже. Да оторви ты этот подол дурацкий! Говорила я тебе, переоденься в штаны!
Подлесок был сухой и ломкий: наломать хвороста на костер им ничего не стоило. Они разбили стоянку в тридцати-сорока шагах от тропинки, разложив вокруг спальники. Лилит полулежала, подложив под голову рюкзак, и задумчиво смотрела на огонь. В небольшом глиняном горшочке, прикопанном в золе, запекалась картошка.
Было безветренно, и тишину нарушал лишь треск костра и шорох палки, которой Окри вырисовывал символы на мягкой земле.
Дарири сильно клонило в сон после целого дня ходьбы, но она упрямо бодрилась, надеясь пересидеть Окри и поговорить с Лилит, когда тот уснет.
Мальчик ткнул палкой в костер.
У тебя четыре марки, заметил он.
Лилит кивнула, не смотря на него.
Правда или ложь?
Теперь уже все правда. Но так было не всегда.
Где ты выросла?
В мире, малец. Везде по чуть-чуть.
А сколько тебе было, когда первую марку получила?
Двенадцать вроде. Чтоб я помнила.
В двенадцать первую и вторую. В пятнадцать третью и четвертую, ответила за нее Дарири.
Урожайный был год, хмыкнула Лилит, подбрасывая в костер горсть сухих веток. Те затрещали, занявшись огнем. Первая была убийца. Потом шлюха, потом воровка и последней безбожница.
Дарири посмотрела на нее с укоризной, но промолчала.
Безбожник редкая, со знанием дела сказал мальчик.
А то. Венец моей скромной коллекции.
Как получила?
Лилит устроилась поудобнее, приготовившись рассказывать.
Попалась я однажды страже, как и ты. Обносили ночью лавку, и кто-то нас сдал. Все успели удрать, а я перед старшим хотела выслужиться и хоть с чем-то уйти с очевидно горелого дела. Повязали меня под белы ручки, клеймили воровкой. Долго в казематах держали, думала казнят. Но сжалились и определили в приют при монастыре. Синепальский был переполнен, и меня вместе с парочкой таких же отщепенцев перевезли в Исхерос. А дальше
Девочке было пятнадцать, и она была полна решимости. Ей нужно было вернуться в Синепалк, к своим. Она не собиралась здесь оставаться; не собиралась получать еще одну порцию розг, не собиралась выслушивать мессы, читать заученные молитвы и учиться штопать. Она повернула голову, взглянув на свою подельницу.
Ее звали Тати. Прыткая и худощавая девчонка, чуть старше Лилит. Неклейменая сиротка с заячьей губой, жутко озорная. Они были не то что бы друзьями, скорее приятелями, которых объединяла общая ненависть.
Они лежали на животах под кроватью. В руке Тати крепко сжимала свечку, и лицо ее было до смешного серьезным.
Пойдем ночью, после филина. Дурехи будут к тому моменту седьмой сон видеть.
Девочка кивнула, выражая согласие.
Пройдем наверх через третью залу, там вторая дверь справа. Свяжем Дудлю, отроем ключ, и свалим.
Дудлей они прозвали настоятельницу монастыря проворную и крепкую старуху, которая никогда не улыбалась и истово верила, что чем больше ты страдаешь в земной жизни, тем больше тебе воздастся в загробной. Эту веру она исправно доказывала делом, всячески издеваясь над своими подопечными.
Девочка не боялась старухи, но побаивалась того, что старуха могла сделать. Однако, страх был слабее ненависти. Ненависть заставляла ее просыпаться каждое утро. Ненависть вытаскивала ее из кровати. Ненависть заставляла ее запоминать каждую дверь, каждый замок, каждую нишу в стенах монастыря, в которую можно будет спрятаться, когда придет время. Ненависть заставляла ее читать молитвы задом наперед, и ненависть же заставляла ее думать, что это что-то значит.
Трусишь? осклабилась Тати. Оська трусит!
Девочка взглянула на нее безбоязненно. Здесь, в приюте, была не жизнь. Чем бы ни кончилась эта затея, смертью или очередным голодным странствием, все было лучше, чем существовать здесь полуживой ветошью.
Ты со мной до конца?
До конца, Тати протянула ей мизинец, как клятвенный знак. Девочка протянула ей свой.
Девочка лежала в кровати, не смыкая глаз. В ней бушевало волнение, предвкушение и решимость рискнуть всем. Под одеялом соседней кровати поблескивали две хитрые искорки, смотревшие на девочку заговорщицки.
Она слышала летучих мышей, переругивающихся под козырьком крыши. Где-то рядом заухал филин. Девочка взглянула на Тати. Та едва заметно кивнула.
Они вскочили, стараясь не разбудить других детей, спавших на бесчисленных низких койках, поставленных в четыре ряда. Они стянули с кроватей наволочки и простыни и на цыпочках двинулись между рядами посапывающих сироток.
Приоткрытая дверь шумно заскрипела старыми, полуржавыми дверными петлями. Девочки замерли. Кто-то из детей зашевелился, перевернулся во сне. Все стихло. Они двинулись дальше.
Во всем монастыре стоял густой запах ладана. Девочка к нему так и не привыкла; даже спустя целый сезон он вызывал у нее тошноту.
В коридоре послышались шаги и голоса. Девочка увидела две тени, отбрасываемые на стену тусклой свечой. Тати настойчиво потянула ее за руку; они нырнули под лестницу и затаились.
Послышался скрип открываемой двери. Шаги и голоса стихли. Выждав еще немного, девочки зашевелились и быстро, бесшумно взбежали по каменной лестнице.
Они остановились перед нужной им дверью. Переглянулись, набираясь решимости. Наконец Тати кивнула и осторожно, стараясь не издать ни звука, отворила дверь.
Дудля, как они и ожидали, мирно спала, похрапывая. В руках она сжимала четки с крестом.
Координируясь жестами, девочки заняли позиции у изголовья кровати каждая со своей стороны. Тати по очереди разогнула пальцы: раз, два, три.
Ловким движением затолкав в глотку Дудли скомканную наволочку, девочка схватила правую руку настоятельницы и резво привязала ее к кровати под протестующее, глухое мычание. Связав монахиню еще и по ногам, девочки удовлетворенно оценили результат.
Тати подбоченилась.
Может, глаза ей выколем? Смеху ради, спросила она, поигрывая в руках заточкой из деревянной ложки.
Мы тут не затем, девочка потрошила комод, сваливая всю найденную одежду в кучу. Ее было немного несколько одинаковых монашьих роб, кальсонов с оборкой, одно довольно закрытое, но все же светское зеленое платье из бархата.
Грешно, сестра, потряхивая платьем в воздухе, усмехнулась девочка. В бордель, небось, хаживаете?
Дудля не отреагировала.
Вытащив ящики из комода, девочка обшарила внутри и выудила запертую шкатулку.
Говори где ключ, старая, не то порежу, Тати приставила к ее морщинистому горлу заточку. Заорешь сдохнешь.
Она вытащила кляп.
Ничего не скажу, сатановы дети. Бог меня защитит, спокойно сказала Дудля.
Тати вспыхнула. Нехорошо усмехнувшись, она процедила «посмотрим», и занесла вверх руку, сжимавшую заточку. Она снова и снова наносила удары под вопли и визги монахини. На белые простыни пролилась кровь.
Ты че творишь?! девочка шумно грохнула шкатулку о пол. Та оставалась закрытой. Под стоны Дудли, чертыхаясь, она не без труда подняла вынутый ящик комода и с силой ударила его ручкой о шкатулку. Крышка с треском отвалилась, дерево вмялось. Посадив пару заноз, девочка выудила оттуда медный ключ.
Деру, твою мать!
Двери в коридоре открывались одна за другой, заспанные монахини в ночных сорочках выглядывали из них, встревоженные жуткими криками настоятельницы. Девочки рванули вниз. Они должны были сбежать вдвоем через заднюю дверь храма и кладбище, затем по сточным каналам до большого озера, таков был план. Но девочка внезапно остановилась, повинуясь неведомому импульсу тревоги, нарастающей с каждым шагом, который удалял их от общих спален.
Держи, девочка передала ключ Тати. Разбужу остальных.
Ну уж нет уж! Тати развернулась. Вместе до конца.
Девочка коротко кивнула и они кинулись с шумом и гамом будить сироток, большинство которых было младше них.
Шевелимся! подгоняла Тати заспанных детей. Кто не успел тот опоздал!
С лестницы доносился возмущенный ропот монахинь. Они спускались вниз, и спускались быстро. Кто-то пронзительно завизжал видимо, обнаружив замученную настоятельницу, привязанную к собственной кровати.
Тати, ведя за собой хвост из полуспящих сирот, рванула в сторону задней двери храма. Девочка замыкала шествие.
Тяжелая дверь не поддавалась, и Тати едва не разбила себе плечо, пытаясь ее вытолкнуть. Когда та наконец распахнулась, ребятня толпой повалила в узкий проход. Тати придерживала дверь с другой стороны, давая детям выбежать.
Девочка оглянулась. Словно на застывшей масляной картине она увидела разъяренные лица трех стремительно приближающихся монахинь, схватившихся за подолы сорочек. Девочка закрыла глаза.
Резким пинком она вытолкнула последнего мальчика на улицу, после чего что есть силы рванула тяжелую дверь на себя, захлопывая ее. Тати стучала с той стороны, выкрикивая вымышленное имя девочки.
Пока добудились звонарку, пока объявили тревогу и организовали облаву, было уже поздно. Дети ушли через сточные каналы и были таковы.
Дудля выжила заточка Тати была мелкой и все раны оказались поверхностными.
Клеймив девочку безбожницей, монахини передали ее в руки городской стражи, заявив, что ее пропащая душа должна доживать свои дни в трудовом лагере.
Да простит тебя Бог за твои деяния, Ося. Молись. В молитве и боли искупаются грехи, напутствовала ее Дудля.
Закованный в латы патрульный крепко связал девочке руки грубой веревкой.
Лилит, смотря настоятельнице в глаза, сказала девочка. Меня зовут Лилит.
Не люблю эту историю, клюя носом, недовольно сказала Дарири.
Хорошая история, не согласился с ней Окри, слушавший Лилит внимательно и завороженно. Ты хорошо поступила.
Да иди ты. Я каждый божий день в лагере жалела, что не смылась по-тихому.
Важны не слова, а дела, упрямо сказал Окри. Тятя так всегда говорил.
И посмотри, как кончил, усмехнулась Лилит. Так себе пример для подражания, а?
Окри не ответил, уперев глаза в землю. Лилит махнула рукой и улеглась на бок, закрыв глаза. Дарири разочарованно вздохнула и залезла в спальник с головой.
А что мы будем делать в храме? снова подал голос Окри.
Лилит приоткрыла один глаз.
Отдохнем несколько дней. Потом я поеду в Чинджу. Работа у меня там.
В смысле несколько дней? встрепенулась Дарири.
Дольше не получится.
Ну хоть тамису давай там побудем? Сама же говорила, что хочешь в горы, тренировки там
Ну так и побудь тамису. Или две. Сколько хочешь можешь побыть. А мне работать надо.
В смысле? Дарири приподнялась на локте. Ты без меня в город собралась?
Работать я езжу одна, Дарь.
Ну так и работай одна, я что, не найду чем заняться? с досадой в голосе спросила чародейка.
Лилит сдержанно вздохнула.
Посмотрим, ответила она коротко. Все, дайте поспать. Завтра до подножия еще весь день топать.
День выдался знойным, но несмотря на жару они достигли постоялого двора даже немного быстрее, чем планировали. Их встретило пять небольших минок, стоящих по бокам широкой дороги. На одной из них висела деревянная вывеска. Других паломников вокруг не было, но Окри и не смотрел вокруг себя. Он завороженно уставился на гору, которая круто уходила вверх, почти целиком прячась в рано наступивших сумерках.
Лилит поднялась на крыльцо минки с деревянной вывеской и небольшим фонарем на крыльце. Она тихонько свистнула мальчику, который замер, задрав голову к небу.
Идешь? спросила Лилит, дергая на себя дверь. Окри встряхнул головой, сбрасывая с себя наваждение, и последовал за Лилит внутрь.
Рассвет, аджумма, сказала Лилит по-аньянгски, едва ступив на ровный деревянный пол. Одну минку на ночь.
Она подошла к стойке, и бросила на прилавок десять серебряных юнов.
За минку пятнадцать.
Уже пятнадцать? Лилит вскинула бровь, и доложила оставшуюся монету. С ужином и завтраком, хоть?
С ужином и завтраком, кивнула ей аньянгка. До рассвета.
Пойдет. Рассвет.
Закат, кивнула ей аньянгка, сдерживая зевок.
Они вышли и направились в одну из нескольких одноэтажных минок, крыши которых были выложены глиной и бамбуком. Лилит поднялась открыла раздвижную дверь.
Прошу.
В центре минки стоял крупный деревянный столб темного дерева, подле него напольный стол с несколькими подушками. Дарири увидела еще три раздвижные двери, прорезанные в ширмах.
Лилит направилась в одну из комнат и бросила рюкзак возле низкой спальной кровати, которая почти касалась пола.