Снег пошел, сказал Егор задумчиво, это хорошо. Это признак перемен.
Я удивленно посмотрела на парня, потом еще раз на небо. Действительно, оттуда медленно падали снежинки. Мелкие-мелкие, еле заметные на фоне светлых облаков, но удивительно яркие на темных волосах Егора.
Вы говорили, что тут очень давно не было снега, заметила я.
Да, последний раз шел снег, когда убили первого знатка. В тот день белые мухи кружили особенно резво, мешали бойцам сосредоточиться. Словно не хотели, чтобы эта бойня начиналась. Интересно, есть ли у снега способность думать?
Фома говорил, что остался последний знающий, который может все исправить. Может, этот первый снег надежда, что все вернется?
Не вернется, покачал головой Егор. Всех знающих убил палач. Вот только не палач он вовсе, они сами к нему шли.
Потому что он был одним из них? уточнила я.
Егор кивнул, открыл дверь и встал за нее.
Выпусти злыдней-переруг за порог, сказал он мне.
Я посторонилась. Клубы грязи, ворча и поливая друга друга отборным матом, вылетели яростным вихрем и скрылись в высохших ветках гортензии. Наверное, летом она очень густо цветет.
Я посмотрела вслед злыдням, а потом перевела взгляд на Егора.
Слухи ходят про последнего знающего. Последнего. Который всех убил. Которого все ищут. И хоть я не верю в этот мир, у него есть свои правила и свои персонажи. И я поняла, наконец-то поняла, что за персонаж Егор. Что именно он забыл в спальном районе вместе с этими нелепыми мстителями. Почему вел себя так, будто ему очень больно от всей этой истории, но другого выбора у него не было.
Егор, позвала я тихо.
Он не услышал, зашел в дом, ветром закрыло дверь.
Егор, я знаю, что ты здесь делаешь. Я говорила шепотом, боясь, что он меня услышит, однако при этом очень желая обратного.
Паника охватила меня. Захотелось выть, бежать в лес, потеряться, попасть на рога лосю. Что угодно, только не заходить в дом. В дом, где каждый из них мог убить. Угораздило же заснуть в метро и оказаться в компании отбитых на все три головы!
Да все правильно, так и надо, сказали у меня под ногами два голоса и с громким топотом убежали в лес.
Я обернулась им вслед. Между черными деревьями стояла пустота и снова смотрела на меня. Пустота очень хотела подойти ближе, но защита не пускала. Я больше не кричала от ее вида, не было смысла. Тогда пустота развернулась и ушла в сторону города, загребая черными ногами так сильно, что борозды в грязи стали глубже. Не было никаких лыж, просто это существо вообще не поднимало свои длинные ступни.
Гл. 4
Много вас таких, залетных, стало попадаться. Бабка активно замешивала тесто на столе. Вот как первый запамят появился, так словно калитку отворили. То раз в год случайно провалитесь, а теперь каждый месяц. Уже замучились отпевать.
Кто появился? переспросил Егор.
Иваныч, который улицы метет, человеком раньше был, семья, дом, но все у него померли.
Почему?
Да кто ж их знает? У нас же ничего не говорят, не объясняют. Неудачно заговорили одного, передалось на другого, теперь вот по цепочке. И если знатки эти как-то могут защититься, то людям обычным никакой защиты. Мрут как мухи. Так вот, померли у него все, и некому стало передавать память дальше. Вот и осталась его душа за людской памятью. То бишь запамятом стал.
Но вы же его помните, знаете.
А я не в счет, мне недолго осталось.
Странно это. Егор смотрел, как говорливая бабка отщипнула от теста кусочек и закинула куда-то на шкаф.
Там чихнули, подняли клуб пыли и радостно зачавкали.
Про это никому не говори, хитро прищурилась бабка.
Вы же вроде не жалуете все вот это вот Егор кивнул в сторону шкафа.
Не жалую, согласилась бабка. Но я всю жизнь этим пользовалась и не стремлюсь от этого отказываться только потому, что какой-то безголовый колдун не справился с ладной силой, чем ее очернил.
Чем бабка, которая кормит тестом какую-то странную сущность на шкафу, отличается от колдуна, Егор так и не понял и поспешил сменить тему:
Так что случилось?
А нет одной версии. Слухи разносят одно, официалы другое, и вот сидишь и пытаешься понять, а где середина. Поэтому придется тебе самому до нее докопаться. В общих чертах, пришла беда. И теперь мы в ней.
* * *
Я зашла в дом следом за Егором, тихо шмыгнула к своему месту у окна и села. Тот обернулся, посмотрел на меня и просто пожал плечами.
Просто. Пожал. Плечами.
Могу поспорить, что он понял, о чем я думала. Фома так часто трещал про свою миссию найти этого палача, делился мнением, куда этот ирод мог деться. Абсолютно уверенный, что из города он не уходил, ведь никто из города уйти не может. И в городе он открыто не ходил, такие люди приманивают себе подобных, за ним паровозом шли бы всякие-разные.
И почему у Фомы даже мысли не возникало, что это может быть Егор? А что будет, если я выскажу эту мысль? Если за ним охотятся, значит, быть рядом опаснее, чем одному блуждать по городу.
Я снова посмотрела на Егора, тот покачал головой.
А если ваш мир ненастоящий? сказала я не то, что хотела, и нахмурилась.
В плане? отозвался Фома.
Ну, если вы, вот это все, я обвела рукой пространство, мой сон, а я сплю сейчас в вагоне, потому что страшно вымоталась и потеряла картину?
О, так ты художник? Юра зацепился явно не за ту мысль, которую я ожидала.
Да, я рисую. Не о том речь, попыталась я вернуться к теме.
А портрет нарисуешь? спросил Фома.
Вы издеваетесь?
Почему сразу издеваемся? обиделся Фома. Так просто спрашиваем. Вдруг ты умеешь рисовать портреты.
Умею, буркнула я. Но что вы все-таки скажете, если этот мир ненастоящий?
Если? переспросил Юра. А ты докажи, что это «если» так и есть.
Он с силой ущипнул себя и показал мне расползающийся синяк.
Скажешь, выдуманный? Юра потряс рукой прямо у меня под носом.
Запах пота буквально сшиб меня с лавки, заставил закашляться и отвернуться.
Запахи, по-твоему, тоже выдуманные? спросил Егор со своего места.
Он издевался! Убийца.
Я сначала страшно испугалась своего открытия, но теперь мне просто стало противно.
У него руки были по локоть в крови. Он в ней купался, устроил себе кровяной дождь, потоп. Я не знаю, считал ли кто, сколько народу он угробил, но меня просто воротило от его общества. Такой красивый, располагающий к себе, такой гнилой внутри.
И он понял, что я чувствую, когда он смотрит на меня или проходит мимо. А спокоен он по той причине, что я Фоме ни за что не открою этой тайны. Даже если я попытаюсь, у меня не получится. Мне никто не поверит, как не поверили моим сомнениям по поводу всего происходящего. А еще мне стало казаться, что Егор ждал, что я раньше догадаюсь. Было слишком много подсказок. Он сам давал эти подсказки, хотел, чтобы я знала, кто он на самом деле.
И эта пустота за деревьями пришла за ним. За последним знающим.
Я охнула, Егор посмотрел в мою сторону. Моя картина.
Она же называлась «Последний знающий». Это было слишком большим совпадением. Но я рисовала человека, у которого не было выбора, который делал свою мертвую работу, потому что знал: дальше будет свет. Знал, что за его выбором стоит будущее.
От мыслей отвлек Юра.
Давайте все-таки дойдем до метро, там по дороге куча продуктовых во дворах, а нам надо пополнить запасы. Он приложил к синяку банку с тушенкой.
И где-то там валяется твоя рация, заметил Фома.
Они еще злобно посматривали друг на друга, но уже не нападали, не пытались задеть или оскорбить. Может, дело было действительно в злыднях-переругах, которых подкормил Фома?
Я уже никуда не хотела идти, самое страшное зло находилось совсем рядом. Егор сказал, что, кажется, простыл, поэтому лучше тоже посидит в натопленном доме. Фома с Юрой не стали спорить и ушли вместе.
Один все надеялся наткнуться на палача в городе, а второй уже надоел со своей рацией.
Я хотела поговорить с Егором. Меня мучил вопрос: зачем он все это делал? Мог ли отказаться? Совпадение с моей картиной не давало покоя.
* * *
Одиночество пожирало изнутри. Оно уже давно было частью жизни: один в квартире, один на прогулке, по магазинам тоже один. Но иногда становилось особенно тяжело, когда надо было принимать сложное решение, когда некому было посоветовать, как правильно, как лучше. Когда никто не стоит за спиной, даже не зная ответа, но готовый принять любые последствия. В эти моменты одиночество пожирало изнутри.
Он помнил его глаза. Испуганные, но холодные. Старик считался самым сильным знатком в городе. В многомиллионной столице, где каждый самый сильный. Серые глаза стали почти белыми, как его борода и брови. Волос на голове почти не осталось, они выбивались жиденькими пучками из-под черной шерстяной шапки. Он не сопротивлялся, когда за ним пришли, не пытался скрыть, что вся семья состоит из знающих. Он молча встал, глядя на вывернутую с корнем дверь своей квартиры, так же молча подошел к родным, поцеловал каждого в лоб.
Как же хотелось, чтобы в этот момент старый знаток сказал, что решение правильное и другого быть не может. Но тот молчал, он тоже не знал, что будет в итоге. Внутреннее чутье подсказывало, что сейчас надо быть покорным, а что там будет дальше.
Палач терпеливо ждал. Для этого дела была выдана черная гвардейская форма. Форма сдавливала в груди, слишком туго завязывался узел на вороте. Слишком жесткими были ботинки. Слишком душной оказалась квартира первого знающего. Кто придумал эту форму? Неужели в умирающем городе еще было кому-то дело до того, как выглядят марионетки?
Старик вышел на улицу, никак не отреагировав на тычки гвардейцев. За его спиной еле сдерживали слезы супруга и дети. С неба густо валил снег. Не было видно ничего дальше протянутой руки.
Убивать надо было глядя в глаза. Чтобы видеть, что сила в них погасла. Убивать надо было так, чтобы от знающего не осталось ничего. Убивать надо было так, чтобы никто ничего не заподозрил.
Снег падал на бороду старику и таял от его дыхания.
Борись, мальчик, прошептал знаток на прощание. Все идет так, как надо.
Одиночество на миг отступило, дав возможность вдохнуть и выдохнуть. Деваться некуда, надо просто это сделать.
Тело рассыпалось в пыль. Снежинки, эти назойливые белые мухи, исчезли моментально, превратились в воду, которая мелкой взвесью осыпала стоящих вокруг палачей и их работу.
* * *
Паническая атака всегда приходит очень не вовремя, стискивает где-то в районе горла, и невозможно ни вытолкнуть воздух из себя, ни пустить новый.
Я помирала от страха, ожидая, что Егор кинется на меня, начнет колдовать или просто заговорит. Я так хотела с ним поговорить и так боялась произнести хоть слово. А он медленно топил печь, медленно выгонял из избы очередных духов, так же медленно подходил к окну и смотрел на черное пятно среди деревьев.
Он тянул время.
Я так и не решилась завести диалог, Фома и Юра скоро вернулись, встревоженные и запутавшиеся.
Мы перешли через мост и должны были спуститься на той стороне, начал сразу Фома. Но оказались здесь. Развернулись, попробовали еще раз та же фигня.
Попытались по одному пройти, вклинился в рассказ Юра, но получилось то же самое. Я стоял, ждал Фому у лестницы, он поднялся наверх, быстро побежал в сторону города, а выбежал ко мне.
Егор нахмурился.
Бабка говорила, что, когда путь так закольцовывается, это кто-то закрыл дорогу, закончил Фома.
Наверное, тот, кто ходит вокруг дома, предположил Юра. Хочет нас голодом заморить и в лес увести.
И там сожрать, ага, скептически заметил Егор. Этот кто-то не хочет, чтобы мы разделялись. Подозреваю, что, если мы все вместе пойдем, мост пропустит.
А что такого в том, что мы разделимся? спросила я.
Не по плану, коротко ответил Егор, чем очень напугал меня.
По чьему плану?
Тревожность зашкаливала, мне тяжело было дышать, а в компании этой троицы я вообще стала стараться лишний раз не сотрясать воздух. Каждый из них может убить, каждый это уже делал. Я не хотела думать, что будет дальше, когда им всем надоест прятаться, когда Фома все же догадается, что его жертва стоит совсем рядом. Тогда Егор начнет защищаться, а Юра притащит своих людей. До кучи еще можно добавить гвардейцев, и тогда я просто помру от переживаний, а не от шальной пули или случайного попадания топора. И пусть я продолжала твердить себе, мол, весь этот мир чья-то чертова выдумка, ведь он все еще разваливается у меня на глазах, я не была уверена, что в безопасности. Что не развалюсь вместе с ним. Мозг бунтовал.
Забавно, что меньше всего меня заботила черная тьма, которая закрыла выход в город. Перестали удивлять мелкие демоны и духи, они теперь выглядели такой естественной частью этого мира, что без них тут было бы пусто. Иногда я представляла, каким был дом с домовым. Наверное, говорливым. Легче понимать, что это не мой мир, другой, со своими правилами, а я тут просто гостья, случайно заскочила, в метро заснула и до сих пор не могу проснуться. Рука в кармане нащупала блокнотик и карандаш.
Первая страница пустая, всегда пустая. Я не рисую на первых страницах. А дальше какие-то фонари, лавочки, деревья. Всякая мелочь, которую я умещаю в небольшом формате. Рисунки без смысла, чтобы отвлечься. На обложке рисунок, который очень не нравится бабушке. У меня сжалось сердце, когда я достала блокнотик и посмотрела на него. Как там моя бабушка? Если меня тревожностью ломает, то что происходит сейчас с ней?
Мы все сидели и молчали. Могу поспорить, что каждый ждал, когда решение придет само. Я так иногда делаю, когда не знаю, куда двигаться дальше. Просто сажусь и жду.
В абсолютной тишине из лесу стали негромко звать Фому. Фома подорвался.
Любка?
Он бросился к окну, пытаясь разглядеть среди лысых деревьев хоть что-нибудь.
ЛЮБА! заорал он и побежал.
Буквально выпал на улицу, полетел с крыльца и метнулся было в лес, но в него вцепился Егор.
Стой! Это аука, туда нельзя, погибнешь!
Я тоже слышу, что меня зовут, бесцветно произнес Юра. Меня оно зовет.
Оно всех зовет, а значит, пора уходить. Чем дольше зовет, тем сложнее терпеть.
Фома затрясся в объятиях Егора и медленно опустился на землю.
У нас есть только один выход, медленно заговорил Егор. Сейчас же уйти из дома обратно в город, знаки нас долго не смогут защищать, еда заканчивается. То, что хочет нас выманить, позвало ауку. Да, мы нигде не будем в безопасности, но в городе больше мест, где можно спрятаться. А лес нас просто сожрет.
Я посмотрела в сторону леса и вскрикнула. То, что я видела мельком, жуть с обвисшей кожей теперь показало себя достаточно четко, чтобы его бояться.
Черная тьма оформилась в высокого и очень худого мужичка. У него были невозможно длинные ступни, опущенные ниже колен узловатые руки, покрытые пятнами грязи. Но самое жуткое это его лицо. Высохшее, обтянутое желтовато-серой кожей, с высоким лбом, потертой кепкой, сдвинутой на затылок. Когда он открыл рот, вывалился длинный синий язык и с чмоком упал ему на ноги. Из пасти потекла черная грязь. Меня чуть не стошнило. Я перевела взгляд на Егора и впервые увидела в его глазах ужас.
Он был хорошо знаком с этим существом и, судя по реакции, ожидал увидеть его позже.
Надеюсь, то, что я тебе дал, у тебя, еле слышно проговорил он, поднял на ноги Фому, пихнул в сторону дороги Юру и, пятясь, пошел следом.
Я нащупала в кармане подарок. Речная галька в виде человечка-веточки была на месте. Я очень хотела достать, посмотреть, но что-то меня остановило. Почувствовала, что существу нельзя знать об этом подарке.
Мы бежали к мосту, оскальзываясь на замерзшей грязи. Сзади шаркало оно.
Как и говорил Егор, мост пропустил нас всех, но мы еле успели спрятаться от гвардейцев, которые дежурили с этой стороны.