Даже унылый Барбос в эту пору приосанился под свежееленеющим в их
дворе Деревом, хотя и не относившемся к фруктово-садовой элите, но тоже приносившем немалую пользу окружающему миру: в жару оно давало хорошую тень, в непогоду укрывало большую часть двора от дождя и града, а от его мощного ствола и крепких сучьев к забору и дому тянулись многочисленные верёвки для сушки белья и вообще всего, что людям вздумается посушить на свежем воздухе, и без которых двор не двор у любой нормальной семьи. Что же касается отношения к собаке с того дня как исчез бывший хозяин, бросив ненужного ему теперь пса на произвол ненавидевшей животных женщины по имени Мария, и вплоть до появления добряков-близнецов Дерево для Барбоса было единственным близким существом на свете.
Илюха с Колюхой, точь в точь как и пёс Барбос, представляли себе Дерево живым и всё чувствующим существом, и очень скоро оно стало для них таким же, как и для него, добрым надёжным другом, с которым они разговаривали вслух как с равным, делились своими сокровенными тайнами и планами. Позднее в письмах друг другу братья упоминали Дерево только с большой буквы, как имя человека.
А как они дружили!.. В гостеприимной раскидистой кроне Дерева легко прятался во время игр целый отряд соседских мальчишек-сорванцов, изображавших из себя мушкетёров в засаде. Были здесь и свои Д`Артаньяны, и Атосы, и Портосы, и Арамисы Другой такой же отряд, изображавший гвардейцев кардинала во главе с неуязвимым злодеем Рошфором, порой часами напролёт пытался взять Дерево штурмом. Как правило безуспешно, особенно если на защиту прятавшихся храбро вставал могучий Барбос, принимавший, насколько позволяла цепь, живейшее участие в ребячьих играх. Впрочем, иногда удача разворачивалась и в обратную, когда, к примеру, Барбос становился на сторону нападавших. Но происходило такое, только если в стане нападавших по жребию оказывались Илюха с Колюхой.
Сигналом к окончанию битв на деревянных шпагах и мгновенному исчезновению со двора всего воинства чаще всего служил возглас «Она!», когда кто-нибудь из находившихся повыше на дереве вовремя замечал возвращавшуюся с работы хозяйку. Барбос тут же, как ни в чём не бывало, принимал унылый вид, ложился под Деревом и притворялся спящим. Само Дерево, казалось, тоже присмирев, становилось скучнее, даже листва на его ветвях несколько блекла и шелестела уже значительно тише. Она со вздохом «жизни, жизни-и» отпирала висячий замок на двери и шла в дом подогревать что-нибудь к ужину для Николая Захаровича, заканчивавшего свой трудовой день обычно позднее.
Пройдя на кухоньку, Она понуро заглядывала в стоявшую на плите кастрюлю и недовольно бурчала:
Опять суп не ели, всё сахар таскают, конфеты да печенье им подавай! Ох, жизни, жизни-и
Принюхавшись к начинающей прокисать вермишельно-картофельной жиже, Мария выносила кастрюлю во двор и в сердцах выливала её содержимое в похожую на таз миску Барбоса, рассуждая про себя: «Ну, сколько можно на собаку-то работать, да ещё на такую прожорливую да безмозглую? Это подумать, а, какая уйма еды каженный день зря пропадает! Может, всё-таки, на холодильник разориться? Вон, давеча, в магазин завезли вроде недорогие, марки «Саратов», или «Бирюса», кажись Нет уж коль брать, так дешевше с рук, если кто из знакомых новый себе купит, а старый, чтоб не выкидывать и что-то выгадать при этом, продать решит».
Пока неприхотливый, неизбалованный изысканной пищей Барбос пожирал выплеснутую в его посудину бурду, Она, если после вылитого супа ничего готового для подогрева к ужину больше не было, ставила на плиту вариться что попроще вроде картошки в мундире, залезала под кровать, доставала из дальнего угла большую хозяйственную сумку, вынимала из неё полотняный мешочек с пилёным сахаром-рафинадом и начинала тщательно пересчитывать куски. Так и есть, десятка-полутора кусочков, как обычно, не хватало. Спасибо хоть, что более туго завязывавшийся мешочек с конфетами и печеньем юные воришки развязать не сумели пока ни разу, но и систематических краж одного даже сахара вполне достаточно для справедливого отношения к ним как к хоть и маленьким, но уже явным рецидивистам.
Глава 4. УФ-Ф! ПРОНЕСЛО
Илюха с Колюхой, конечно, понимали, что красть нехорошо. Но куда деваться, если организм требует, а то варево, которое им оставляла, уходя на работу, мачеха на плите, есть невозможно. Изредка их приглашали и угощали хорошим обедом сердобольные соседки матери их школьных или дворовых товарищей. Но это далеко не каждый день, а чего-нибудь лакомого Илюхе с Колюхой хотелось постоянно, особенно после многочасовых игр на свежем воздухе. Вот и приходилось им изо дня в день идти на компромисс с совестью, резонно допуская при этом, что рано или поздно придётся за воровство ответить. И ложились вечером спать не пойманные сегодня братья с одной и той же успокаивающе-вопросительной мыслью: «Неужто опять пронесло? Уф-ф»
По ночам близнецы нередко просыпались из-за стонов и вскриков мачехи, доносившихся из соседней комнатушки, служившей спальней для взрослых. По рассказам старших мальчишек с улицы они уже знали, чем по ночам занимаются мужья со своими жёнами, и злились на баламута-отца, опять по пьяни пристающего к женщине, которой, судя по её непрерывным «ахам» и «охам», это неприятно и даже больно. Однако вмешиваться не решались: спальня взрослых не детское дело.
Но однажды табу на такое вмешательство пришлось нарушить. Имея обыкновение, кроме всего прочего, ещё и болеть вместе, Илюха с Колюхой, одновременно простудившись и до глубокой ночи промучавшись ознобом и головной болью, никак не могли уснуть, и в то же время боялись беспокоить давно улёгшихся спать взрослых, чтобы попросить помощи. Тем более что на этот раз отец вроде бы прекратил свои издевательства над женщиной, и в доме было непривычно тихо. Наверное, в кои-то веки, мачеха получила, наконец, возможность спокойно отдохнуть. Когда же братьям стало совсем плохо, они, не выдержав, встали с постели и негромко постучались в «опочивальню». Им не ответили. Постеснявшись включать свет и подождав, пока глаза лучше привыкнут к темноте, сначала Илюха, как старший, а за ним Колюха, тихонько открыв дверь, вошли. И отпрянули, настолько странная, напугавшая их картина предстала перед глазами. Такое даже гораздая на выдумки фантазия уличных юнош-знатоков, раскрывших близнецам тайны интимной жизни супружеских пар, вряд ли могла придумать. Она, голая, раздвинув согнутые в коленях ноги, лежала, изгибаясь в страстных конвульсиях, на спине и, сквозь сдерживаемые стоны, лихорадочно что-то нашёптывала, а отец, уткнувшись лицом прямо в её срамное место, покачивал головой и сладко причмокивал.
Услышав шлёпающий по деревянному полу звук убегающих босых ног, Мария в негодовании отпихнула от себя Николая Захаровича:
Да что же это такое, что за ублюдки, и ночью от них никакого покоя! Попробуй вот сейчас не всыпать им как следует!
Николай, вскочив и попытавшись, как солдат по тревоге, за секунду натянуть на себя брюки, запутался в штанинах и с грохотом упал плашмя, во весь рост на пол. Мария, на ходу облачаясь в первую же попавшуюся под руку одёжку, помогла ему подняться и оба, разъярённые, выскочили в большую комнату, где, дрожа от страха, забились в угол кровати, на которой обычно спали вдвоём, Илюха с Колюхой. Затравленно наблюдая за медленно вытягивающим брючной ремень отцом, забыв о головной боли и некстати поднявшейся температуре, братья одновременно подумали (как вспоминали позже): «Ну, вот и расплата!» И так же одновременно (как тоже вспоминали позже) представили себе чудо: вдруг, откуда ни возьмись, входит в эту комнату их живая, а не мёртвая, но какая-то всё же полупрозрачная мать, берёт в одну руку веник, в другую кочергу и гонит в шею прочь отсюда мачеху. Потом отвешивает крепкий подзатыльник слёзно кающемуся отцу и начинает кормить всех троих вкуснейшими варениками с черникой, которые
в добрые старые времена удавались ей лучше всех в посёлке.
Ща-а, вы у меня за всё получите! услышали братья оборвавший их
секундную грёзу визг мачехи. В край обнаглели, сукины дети. Лупи, давай, чего раскорячился, слюнтяй несчастный!
Сухоруков, схвативший уже за руку ближайшего из сыновей и замахнувшийся ремнём, вдруг отшатнулся с дикой гримасой на лице. Судорожно, как рыба на льду, хватая ртом воздух, сделал два-три шага назад, опёрся спиной о ближайшую стену и уже с реальными, а не пригрезившимися только что мальчишкам слезами на глазах начал медленно оседать на спешно подставленную испуганной Марией табуретку. То, что ему сейчас привиделось, не дай Бог никому невесть откуда взявшаяся его жена-покойница встала стеной между ним и детьми, говоря при этом замогильным голосом: «Убей лучше меня ещё раз, но деток не тронь» и толкнула его рукой в грудь, отчего сердцу стало так невыносимо больно.
Близнецы, в страхе уже не столько за себя, сколько за обливающегося солёными слезами и холодным потом отца, подошли к нему, взяли под руки и повели, взрагивающего и всхлипывающего, в его постель. Затем, когда разочарованная и озадаченная мачеха с причитаниями из той же серии «ох, жизни, жизни-и» покинула их комнату, легли сами, устало забывшись в неотвратимо наваливающемся тяжёлом нездоровом сне. Засыпая, они успели услышать, как ещё раньше захрапел с судорожными вздохами отец.
Лишь Мария всю эту ночь не сомкнула глаз, но на сей раз и не думая о страстных брачных играх, а исключительно в грустных размышлениях, горюя о неудачно складывающейся и на этот раз личной жизни. Жаловаться же на судьбу у неё были, как она считала, все основания.
Глава 5. ЕЁ ПЛАНИДА
Ну, почему, вопрошала, воздев очи к небу, до крайности возмущённая творящейся со стороны этого неба несправедливостью женщина, пусть такой неказистый на вид, без слёз на которого не глянешь, но в постели на редкость сильный и приятный мужичок Николай, с которым ей довелось едва ли не впервые в жизни, если не брать во внимание счастливую, но, увы, короткую историю её первого замужества (о чём она старалась не вспоминать, не бередить душу) познать настоящее беспредельное, и даже в чём-то порочное, а оттого ещё более притягательное телесное наслаждение, опять, после начавшего уже забываться того кратковременного союза, почувствовать себя полноценной бабой, совсем-совсем близкой к женскому счастью не соизволит хотя бы раз выполнить её заветное желание, не касающееся постельных утех от души выпороть ремешком этих негодников мальчишек? Ведь дети по самой своей природе зловредны, пакостны, а если их баловать, то и вовсе становятся сродни исчадию ада. Эти двое близнецов живой тому пример.
Сама Мария была бездетна и рожать (если не считать неудачной, ошибочной по сути, попытки с покойным первым мужем) не собиралась, дабы не плодить зло, однажды уже совершеное её собственным появлением на свет. Ненависть ко всем на свете детям запала в её мятущуюся душу в тот миг, когда в раннем возрасте, начиная уже что-то понимать, она узнала от воспитывавших её людей, что родилась на свет готовой сиротой мать умерла при родах, отец же исчез куда-то ещё раньше, может быть тем самым вложив и свою лепту в печальный исход обычно радостного события человекорождения. Но главный виновник, надо понимать всё-таки ребёнок, без которого ничего плохого вообще не произошло бы. Получалось, что она, крошка Машутка изначально убийца, купившая у судьбы свою жизнь в обмен на смерть ни в чём не повинного другого человека собственной родительницы. И печать эту ей теперь нести всю жизнь, вплоть до гробовой доски. По мере взросления она настойчиво укреплялась в этой убеждённости, всё больше и больше ненавидя самоё себя и прочих детёнышей всей земли, в том числе ещё не родившихся, а только зачатых в утробах будущих матерей. Изредка тайком рассматривая оставшуюся от матушки фотографию, с которой грустно, как будто предчувствуя что-то, улыбалась красивая черноокая женщина, Мария горько плакала и клялась всеми святыми, что никогда не станет творцом такой гнусности, когда кто-то получает жизнь за счёт жизни другого.
Ввиду отсутствия близких и вообще каких-то родственников новорожденной, малютку из жалости взяла к себе, вскормила и некоторое время воспитывала небогатая многодетная чувашка, незадолго до столь трагичного человекорождения поселившаяся в той же деревне. От этой чувашки юная воспитанница и переняла впоследствии некоторые особенности говора певучую мягкость речи с неожиданными переходами, особенно в моменты упадка настроения, к горестным интонациям. Когда кормилица переживала неприятные, трудные житейские минуты, а это случалось частенько, то вздыхала во всех случаях одинаково: «жизни, жизни-и» Машенька, учившаяся у неё говорить и схватывавшая любую науку на лету, легко копируя всё что видела и слышала, быстро привыкла повторять такие вздохи к месту и не к месту.
Девочке не исполнилось и трёх лет, когда её благодетельница тяжко занедужила и вскоре, обессилевшая, была не в состоянии содержать даже собственных детей. На мужа её рассчитывать не приходилось, так как будучи законченным пьяницей, он мало чем помогал семье. Поскольку в деревне не нашлось других желающих взять к себе сироту, Маша была определена в детский дом, где воспитывалась почти до полного совершеннолетия.
Жизнь в детдоме хотя и выглядела в целом благополучной, излишней сытостью, однако, не отличалась. Мария рано поняла цену экономии. В личной прикроватной тумбочке её, не в пример более легкомысленным подружкам, всегда было что-то припрятано про запас. Понятие «подружки», надо оговориться, было для неё чисто условным: Мария близко не дружила ни с кем ни с девчонками, ни с мальчишками, ибо каждая детдомовская сирота безапелляционно воспринималась ею как зло прямой виновник смерти своих родителей. Неважно, при родах это случилось, или позже. Главное если заболевшие в результате какой-нибудь эпидемии или, скажем, опухшие от голода в годы известной страшной засухи в Поволжье взрослые вымирали подчистую целыми сёлами, дети, вопреки всякой логике, не так уж и редко исхитрялись остаться в живых. Значит, погибающие родители отдавали им последний кусок, не думая о себе. А они эгоистично брали!
Не всё, однако, черно было в восприятии Марией её детдомовской жизни. Было и светлое пятнышко, никак не связанное со сверстниками дружба с одной старой воспитательницей, научившей её вязать пуховые платки. Это изящное ремесло стало для девушки главным и, пожалуй, единственным серьёзным увлечением. Ах, что это за чудо, когда из тоненькой пушистенькой ниточки благодаря твоему умению рождается такая красота! Тот, кто хоть раз в жизни держал в руках настоящий оренбургский пуховый платок, поймёт Марию. Нет ничего на свете красивее, мягче и теплее, чем этот огромный, когда развёрнутый, и способный не только сжаться в небольшой комочек, но и полностью пройти-протянуться сквозь обручальное колечко шедевр. Любая, даже самой скромной внешности женщина становится похожей на настоящую королеву, накинув его на плечи. Но лично себе Мария такой роскоши не позволяла никогда. Если вязала только на продажу.
Примечания
1
Боевой вертолёт советского производства «МИ-24»;
2
Высокие глинобитные заборы в азиатских селениях;
3
12,7 мм пулемёт Дегтярёва-Шпагина (СССР) образца 1938 года. Основное крупнокалиберное полевое и зенитное оружие моджахедов, использовавших также и ДШК китайского (т. н. «тип 54»), пакистанского и иранского производства.