Мир приобрел нечто замечательное, воскликнула она между рыданиями, но я потеряла мужа!
Что вы имеете в виду? удивленно спросила я.
До сих пор я не возражала против этого, сказала она, потому что тебе было чем заняться, и это доставляло тебе удовольствие, и это никогда не мешало нашим домашним радостям и нашей семейной жизни. Но теперь все это в прошлом. Ты больше никогда не будешь сам себе хозяином. Я уверена, что дело будет успешным, и ты сможешь заработать много денег, но нам не нужны деньги. Нам нужно счастье, которое было с нами до сих пор. Теперь будут компании, и патенты, и судебные процессы, и эксперименты, и люди, называющие тебя чудаком, и другие люди, говорящие, что они уже давно изобрели это, и всевозможные люди будут приходить к тебе, и ты будешь вынуждены посещать всевозможные места, и ты изменишься, и мы никогда больше не будем счастливы. Миллионы не возместят нам утраченного счастья.
Эти слова жены поразили меня с большой силой. Еще до того, как я позвал её, мой разум начали заполнять и озадачивать мысли о том, что я должен делать теперь, когда великое изобретение было доведено до совершенства. До сих пор этот вопрос меня совершенно не беспокоил. Иногда я делал шаг назад, иногда шаг вперед, но в целом я всегда чувствовал себя воодушевленным. Я получал огромное удовольствие от работы, но никогда не позволял себе быть слишком поглощенным ею. Но теперь все изменилось. Я начал чувствовать, что от меня и от моих ближних зависит, насколько правильно я представлю это изобретение миру. И как я должен это сделать? Какие шаги я должен предпринять? Я не должен допускать ошибок. Когда об этом станет известно, сотни ученых людей могут взяться за работу, как я могу знать, что они могут открыть другие методы получения того же эффекта? Я должен предохранить себя от многих вещей. Я должен получить патенты во всех частях света. Уже сейчас, как я уже сказал, мой разум начал испытывать беспокойство и недоумение по поводу этих вещей. Подобная суматоха не соответствовала ни моему возрасту, ни моим склонностям. Я не мог не согласиться с женой, что радости спокойной и довольной жизни теперь будут нарушены.
Дорогая моя, сказал я, я понимаю как и ты, что это дело принесет нам больше вреда, чем пользы. Если бы мир не нуждался в этом изобретении, я бы бросил все это на ветер. И все же, добавил я с сожалением, я рассчитываю на большой личный успех от использования этого изобретения.
Теперь послушай, с нетерпением сказала моя жена, не думаешь ли ты, что лучше всего было бы поступить так: использовать эту штуку сколько угодно для собственного развлечения и удовольствия, а мир пусть подождет? Он уже долго ждал, пусть подождет еще немного. Когда мы умрем, пусть изобретение достанется Герберту. Тогда он будет достаточно взрослым, чтобы самому решить, что лучше воспользоваться им для собственной выгоды или просто отдать его даром. Если мы сделаем последнее, то это будет целиком его вещь, но мы также поступим очень плохо, если в его возрасте взвалим на него такую тяжелую ответственность. Кроме того, если он возьмется за это дело, ты тоже не останешься в стороне.
Я последовал совету жены. Я написал тщательный и полный отчет об изобретении и, запечатав его, отдал своим адвокатам, чтобы они передали его моему сыну после моей смерти. Если бы он умер первым, я бы принял другие меры. Затем я решил извлечь из этой вещи всю возможную пользу и удовольствие, никому ничего о ней не рассказывая. Даже Герберту, который был в отъезде, я не должен был рассказывать об изобретении.
Первым делом я купил крепкий кожаный ранец, внутри которого закрепил свою маленькую машинку с регулятором, устроенным так, чтобы им можно было управлять снаружи. Крепко привязав его к моим плечам, моя жена осторожно поворачивала регулятор сзади, пока рюкзак не начинал подниматься и поддерживать меня. Когда я почувствовал, что меня так бережно поднимают и поддерживают, что казалось, что я вешу около тридцати или сорока фунтов, я отправился на прогулку. Рюкзак не поднимал меня с земли, но придавал мне очень плавный шаг. Идти было совсем не трудно это было наслаждение, сущее удовольствие. С силой взрослого мужчины и весом ребенка я весело шагал вперед. В первый же день я прошел полдюжины миль в очень быстром темпе и вернулся, не чувствуя ни малейшей усталости. Теперь эти прогулки стали одной из самых больших радостей в моей жизни. Когда никто не смотрел, я перепрыгивал через забор, иногда просто касаясь его одной рукой, а иногда и вовсе не касаясь. Я наслаждался перепадами рельефа. Я перепрыгивал через ручьи. Я прыгал и бегал. Я чувствовал себя Меркурием.
Теперь я решил сделать еще одну машину, чтобы жена могла сопровождать меня в моих прогулках, но когда она была закончена, жена наотрез отказалась ею пользоваться.
Я не могу носить ранец, сказала она, а другого хорошего способа закрепить его на мне нет. Кроме того, все здесь знают, что я не ходок, и это только раззадорит их любопытство.
Я иногда пользовался этим вторым приспособлением, но приведу лишь один пример его применения. Нужно было отремонтировать фундаментные стены моего сарая, и в мой двор привезли и оставили там повозку с двумя лошадьми, груженную строительным камнем. Вечером, когда люди ушли, я взял две своих машинки и закрепил их крепкими цепями по одной с каждой стороны груженой повозки. Затем, постепенно вращая регуляторы, я поднимал повозку так, что ее вес очень сильно уменьшался. У нас был старый осел, который раньше принадлежал Герберту и который теперь иногда использовался вместе с небольшой тележкой для перевозки посылок со станции. Я пошел в сарай, надел на него сбрую и, подведя его к повозке, привязал к ней. В таком положении он выглядел очень забавно, когда перед ним торчал длинный шест, а за ним стояла большая повозка. Когда все было готово, я тронул его, и, к моему великому удовольствию, он двинулся с места с грузом камня так же легко, как если бы он тащил свою собственную тележку. Я вывел его на дорогу, по которой он шел без труда. Он был непоседливым маленьким зверьком и иногда останавливался, ему не нравился непонятный способ, с помощью которого его запрягли, но прикосновение к регулятору заставляло его двигаться дальше, и вскоре я повернул его и вернул повозку во двор. Это определило успех моего изобретения в одном из его самых важных применений, и с легким сердцем я поставил осла в конюшню и пошел в дом.
Наша поездка в Европу состоялась через несколько месяцев после этого, и в основном за счет нашего сына Герберта. Он, бедняга, был в большой беде, и мы, соответственно, тоже. Он обручился, с нашего полного согласия, с молодой леди из нашего города, дочерью джентльмена, которого мы очень высоко ценили. Герберт был молод для помолвки и женитьбы, но поскольку мы чувствовали, что он никогда не найдет девушку, которая стала бы ему такой хорошей женой, мы были вполне довольны, тем более что все согласились, что брак нужно отложить некоторого времени. Нам казалось, что, женившись на Джанет Гилберт, Герберт обеспечит себя в самом начале своей карьеры самым важным элементом для счастливой жизни. Но внезапно, без всякой причины, которая показалась бы нам обоснованной, мистер Гилберт, единственный оставшийся в живых родитель Джанет, разорвал помолвку, вскоре после этого он и его дочь покинули город, чтобы отправиться на Запад.
Этот удар практически разбил сердце бедного Герберта. Он бросил свои профессиональные занятия и вернулся к нам домой, и некоторое время мы думали, что он серьезно болен. Затем мы отвезли его в Европу и после континентального турне на месяц или два оставили его, по его же просьбе, в Геттингене, где он решил, что ему будет полезно снова заняться работой. Затем мы отправились в маленький городок в Италии, где и произошла моя история. Моя жена сильно страдала душой и телом из-за сына, и по этой причине я хотел, чтобы она занималась спортом на свежем воздухе и как можно больше наслаждалась бодрящим воздухом южной страны. Я взял с собой обе свои маленькие машинки. Одна все еще находилась в моем рюкзаке, а другую я прикрепил к внутренней стороне огромного семейного сундука. Поскольку на континенте приходится платить почти за каждый фунт своего багажа, это сэкономило мне много денег. Все тяжелое было упаковано в этот огромный сундук книги, бумаги, бронзовые, железные и мраморные сувениры, которые мы приобрели, и все предметы, которые обычно утяжеляют багаж туриста. Я прикрутил аппарат отрицательной гравитации так, что с сундуком с легкостью справился бы любой носильщик. Я мог бы сделать так, чтобы он вообще ничего не весил, но этого, конечно, делать не стоило. Легкость моего багажа, однако, вызвала некоторые замечания, и я услышал не совсем комплиментарные высказывания о людях, путешествующих с пустыми чемоданами, но это только позабавило меня.
Желая, чтобы моя жена имела все преимущества отрицательной гравитации во время наших прогулок, я вынул аппарат из сундука и закрепил его внутри корзины, которую она могла носить под мышкой. Это очень помогло ей. Когда одна рука уставала, она перекладывала корзину в другую, и таким образом, держась одной рукой за мою руку, она могла легко поддерживать легкие и плавные шаги, которые позволял мне делать мой рюкзак. Она не возражала против долгих прогулок, потому что никто не догадывался, что она не лучший пешеход, и всегда несла в корзине вино или другие напитки, не только потому, что было приятно иметь их с собой, но и потому, что казалось нелепым идти с пустой корзиной.
В отеле, где мы обосновались, останавливались англоговорящие люди, но они, похоже, больше любили ездить, чем ходить, и никто из них не предлагал сопровождать нас в наших прогулках, чему мы были очень рады. Однако там был один человек, который очень любил пешие прогулки. Он был англичанином, членом альпийского клуба, и обычно ходил в костюме с панталонами, с серыми шерстяными чулками, прикрывающими огромные икры. Однажды вечером этот джентльмен обсуждал со мной и некоторыми другими восхождение на Маттерхорн, и я воспользовался случаем, чтобы в довольно резких выражениях высказать свое мнение о подобных подвигах. Я назвал их бесполезными, безрассудными и, если у альпиниста был кто-то, кто его любил, дурными.
Даже если погода позволит осмотреть окрестности, сказал я, что это по сравнению с ужасным риском для жизни? При определенных обстоятельствах, добавил я (думая о жилете, который я задумал сделать, снабженный маленькими машинками с отрицательной гравитацией, соединенными удобным регулятором, который позволял бы владельцу иногда полностью избавляться от своего веса), такие восхождения могут быть лишены опасности и вполне допустимы, но обычно они должны вызывать неодобрение у разумной публики.
Человек из Альпийского клуба осмотрел меня, особенно мою несколько худощавую фигуру и тонкие ноги.
Это правильно, что вы так говорите, сказал он, потому что легко понять, что вы не способны на такие вещи.
В разговорах такого рода, ответил я, я никогда не делаю личных намеков, но поскольку вы решили это сделать, я чувствую себя склонным пригласить вас прогуляться со мной завтра на вершину горы к северу от этого города.
Я сделаю это, сказал он, в любое время, которое вы назовете.
И когда я вскоре после этого выходил из комнаты, я услышал его смех.
На следующий день, около двух часов дня, я и человек из Альпийского клуба отправились на гору.
Что у вас в рюкзаке? спросил он.
Молоток, чтобы использовать его, если я наткнусь на геологические образцы, полевой бинокль, фляга с вином и некоторые другие вещи.
На вашем месте я бы не стал тащить тяжести, сказал он.
О, это совершенно не мешает мне, ответил я, и мы отправились в путь.
Гора, к которой мы направлялись, находилась примерно в двух милях от города. Ближайшая сторона горы была крутой, местами почти обрывистой, но к северу она склонялась более плавно, и по этой стороне дорога, петляя, вела к деревне у вершины. Это была не очень высокая гора, но для послеобеденного подъема вполне годится.
Полагаю, вы хотите подняться по дороге, сказал мой спутник.
О нет, ответил я, мы не будем идти так далеко. С этой стороны есть тропинка, на которой я видел людей, гоняющих своих коз. Я предпочитаю идти по ней.
Хорошо, если вы на этом настаиваете, ответил он с улыбкой, но вы найдете этот путь довольно трудным.
Через некоторое время он заметил:
Я бы на вашем месте не шел так быстро.
О, я люблю резвую ходьбу, сказал я и мы бодро зашагали дальше.
Моя жена выкрутила регулятор в рюкзаке больше, чем обычно, и ходьба почти не требовала усилий. Я нес длинный альпеншток, и когда мы достигли горы и начали подъем, я обнаружил, что с помощью него и рюкзака могу подниматься в гору с удивительной скоростью. Мой спутник взял на себя инициативу, чтобы показать мне, как надо подниматься. Сделав крюк по скалам, я быстро обошел его и пошел вперед. После этого ему было невозможно угнаться за мной. Я бежал по крутым склонам, я срезал извилины тропы, легко перебираясь через камни, и даже когда я шел по крутой тропинке, мой шаг был таким же быстрым, как если бы я шел по ровной земле.
Осторожнее! кричал снизу человек из Альпийского клуба, Вы убьете себя, если будете идти в таком темпе! Так в горы не поднимаются.
Это мой личный способ! воскликнул я и пошел дальше.
Через двадцать минут после того, как я добрался до вершины, мой спутник присоединился ко мне, пыхтя и вытирая красное лицо носовым платком.
Черт побери! воскликнул он, Я никогда в жизни не поднимался в гору так быстро.
Вам не нужно было так торопиться, сказал я холодно.
Я боялся, что с вами что-нибудь случится, прохрипел он, и хотел вас приостановить. Я никогда не видел, чтобы человек карабкался таким совершенно абсурдным способом.
Я не понимаю, почему вы называете его абсурдным, сказал я, улыбаясь с видом превосходства. Я прибыл сюда в совершенно комфортном состоянии, не запыхавшийся и не утомленный.
Он ничего не ответил, но отошел на небольшое расстояние, обмахивая себя шляпой и рыча слова, которые я не улавливал. Через некоторое время я предложил спуститься.
Вы должны быть гораздо осторожнее, когда будете спускаться, сказал он. Спускаться по крутым местам гораздо опаснее, чем подниматься.
Я всегда благоразумен, ответил я и пошел вперед.
Спуск с горы показался мне гораздо более приятным, чем подъем. Это было очень волнующе. Я прыгал со скал и обрывов высотой в восемь и десять футов и касался земли так мягко, как будто спустился всего на два фута. Я бежал вниз по крутым тропам и, с помощью альпенштока, мгновенно останавливался. Я старался избегать опасных мест, но прыжки и разбеги я совершал так, как никто и никогда не совершал на этом склоне горы. Только однажды я услышал голос своего спутника.
Вы сломаете себе шею! кричал он.
Не беспокойтесь! ответил я и вскоре оставил его далеко наверху.
Когда я достиг подножия, я бы подождал его, но моя активность разогрела меня, а так как начинал дуть прохладный вечерний ветерок, я подумал, что лучше не останавливаться и не мерзнуть. Через полчаса после прибытия в отель я спустился на площадку, остывший, свежий, одетый к ужину, и как раз вовремя, чтобы встретить альпийца, когда он вошел, горячий, пыльный и ворчащий.
Извините, что не дождался вас, сказал я, но, не останавливаясь, чтобы выслушать мои извинения, он пробормотал что-то насчет проживания в месте, где никто не захочет оставаться, и прошел в дом.
Не было сомнений, что мой поступок успокоил мой гнев и пощекотал мое тщеславие.
Теперь, сказал я, рассказывая об этом жене, я думаю, что он вряд ли скажет, что я не способен на такие вещи.
Я не уверена, ответила она, что это было справедливо. Он не знал, что вам помогало.
Это было достаточно честно, сказал я. Он может хорошо лазать благодаря унаследованной силе своего телосложения и тренировкам. Он не сказал мне, какие методы упражнений он использовал, чтобы наработать эти огромные мышцы на ногах. Я могу лазать благодаря упражнениям моего интеллекта. Мой метод мое дело, а его метод его дело. Все совершенно справедливо.
И все же она упорствовала:
Он предполагал, что вы лазаете с помощью ног, а не с помощью головы.
А теперь, после этого длинного отступления, необходимого для того, чтобы объяснить, как пара средних лет с небольшими пешеходными способностями и с тяжелым рюкзаком и корзиной отправилась в нелегкий поход с восхождением, в общей сложности на четырнадцать миль, мы вернемся к себе, стоящим на небольшом обрыве и любующимся видом на закат. Когда небо начало немного тускнеть, мы повернулись от него и приготовились возвращаться в город.