В ноябре 1769 года Тотлебен расположился на зимние квартиры в Грузии. И сразу же начал плести интриги вокруг царя Ираклия и собственных офицеров. Одновременно генерал изгнал из корпуса всех офицеров грузинского происхождения, которые могли оказать неоценимую услугу. Затем его взор обратился на честного и храброго подполковника Чоглокова, присланного к нему волонтером, подозревая, что тот послан для присмотра.
Наконец, в довершение всего Тотлебен неожиданно раскрыл «заговор» против себя среди своих подчиненных. Главой заговора был, разумеется, определен подполковник Чоглоков. В доносах на Чоглокова Тотлебен спустил всех собак, обвиняя подполковника в барстве (большом личном обозе), распространении слухов, что он после великого князя следующий по праву наследник российского престола (мать Чоглокова приходилась двоюродной сестрой императрице Елизавете Петровне), что Чоглоков якобы подговаривал царя Ираклия дать ему самостоятельное войско для войны с турками и мечтал стать царем Армении, наконец, что Чоглоков хочет арестовать его самого. Первым делом Тотлебен арестовал Чоглокова. Затем было арестовано еще несколько офицеров. Расправившись с Чоглоковым, Тотлебен взялся за подполковника Ратиева, который должен был доставить в Грузию артиллерию. Зная, что Ратиев дружен с Чоглоковым, Тотлебен решил арестовать и его, причем без всяких к тому оснований. Но храбрый Ратиев сам арестовал прибывший к нему караул, а затем направил свой артиллерийский обоз не в лагерь Тотлебена, где его ничего хорошего не ждало, а прямо в Тифлис к царю Ираклию. Туда же в Тифлис бежал из-под ареста и подполковник Чоглоков. После этого большинство офицеров заявило, что они поддерживают оклеветанных подполковников и не желают служить под началом генерала-изменника. Особенно негодовали офицеры направленного в Грузию Томского пехотного полка. Испугавшись, что томцы могут поставить заслоны и прервать сообщение с Моздоком, Тотлебен выступил к крепости Ананури, запиравшую Кавказские горы и контролировавшую долину реки Арагви. Находясь в Ананури, генерал стал приводить окрестное население к присяге на верность императрице, а также рассылать партии солдат для проведения реквизиций, что вскоре (при попустительстве начальства) вылилось в банальный грабеж.
Затем Тотлебен затеял интригу с грузинским царем и его окружением. Так как Тотлебен не понимал ни слова по-русски, за ним всегда неотступно следовал переводчик. Перед офицерами генерал заявил следующее:
Подчинив себе Томский полк, я намерен немедля идти к Тифлису, отомстить противникам, возвратить похищенную Ратиевым артиллерию, войско и припасы. Затем я подчиню всю Грузию русской власти, лишу царя Ираклия пожалованной ему императрицей Андреевской ленты и утоплю подлеца в Черном море.
От слов таких офицеры только крестились. Эко хватил, будто и не генерал-майор вовсе, а целый самодержец.
Чоглоков, узнав о намерениях Тотлебена, срочно отписал в Петербург, что тот или сошел с ума, или замышляет новую измену. Разумеется, в таких условиях всеобщих интриг, наветов и заговоров об успешных боевых действиях не могло быть и речи. Тут впору было со своими справиться.
Что касается Чоглокова, то при расследовании всех обстоятельств его «заговора» следователей интересовал только один факт, действительно ли Чоглоков говорил, что является третьим лицом в России и если с Екатериной II и ее сыном Павлом что-нибудь случится, то престол принадлежит ему. Неизвестно, действительно ли говорил так Чоглоков, но свидетельства Тотлебена оказалось достаточным, чтобы лишить Чоглокова звания и сослать в Сибирь, где он и оставался до кончины Екатерины II.
Лишь весной 1770 года царь Ираклий и генерал Тотлебен вместе двинулись против турок к Ахалциху.
Во время похода в минуты отдыха Ираклий рассказывал русским офицерам о своем участии в индийском походе шаха Надира. Тогда он, семнадцатилетним цесаревичем, был вызван к шаху и определен в его адъютанты. В том знаменитом походе персидское войско огнем и мечом прошло по Афганистану, а затем по Индии до самого Джаханабада. В тех сражениях Ираклий проявил завидное мужество, отличился при штурме Кандагара и был отмечен Надир-шахом. Более всего рассказывал грузинский царь, как сражался с боевыми слонами индусов.
О, если бы русская царица решила бы идти в Индию, я обязательно вызвался вести авангард вашего войска. Я прекрасно помню все дороги туда, афганские перевалы и тропы в индийских джунглях!
Индия слишком далеко, отвечал через переводчика практичный Тотлебен. Пока же нам надо изгнать персов с Кавказа.
Вы просто никогда не были в Индии, усмехнулся Ираклий. Если бы побывали, то всегда мечтали бы туда вернуться, даже если бы пришлось для этого пройти тысячи и тысячи миль через пустыни и горы.
Некоторое время между царем и генералом отношения были внешне вполне доброжелательными, но едва войска дошли до Аспиндза, опять возникли разногласия. На военном совете Тотлебен заявил, что не желает вступать в бой с неприятелем, на что Ираклий вполне обоснованно заявил:
Если вы не желали сражаться с врагом, для чего вообще выступали в поход?
Возможно, все удалось бы как-то уладить, но в спор вмешался 24‐летний царевич Георгий.
Генерал! Неприлично в такое время изменять царю! кричал он запальчиво.
Вступать в сражение я не могу ввиду отсутствия повеления от императрицы, сухо возразил Тотлебен. К тому же я располагаю столь малыми силами, что не могу сражаться с сильнейшим противником.
Вы только срамите русское войско и роняете честь великой России, продолжал царевич. Если вы трусите, то мы сразимся одни и, одержав победу, донесем императрице о вашей трусости.
После этих слов Тотлебен выскочил из царского шатра и приказал русским войскам немедленно отделиться от грузин. По сути дела, это было самое настоящее предательство. Увидев, что русские уходят, в грузинском войске началась паника.
* * *
Оставшись один, Ираклий навел порядок в своем воинстве, но все равно в одиночку он уже не мог противостоять туркам, а потому должен был возвращаться назад. На обратном пути грузинскому войску все же пришлось выдержать жестокое сражение с лезгинами и турками, пытавшимися отрезать пути отступления.
Возле селения Аспиндза царь во главе отборной конницы встретил и разгромил полуторатысячный турецко-лезгинский отряд, шедший на помощь неприятельскому гарнизону в Ацхуре. Бой был настолько упорным, что сам Ираклий вынужден был сражаться наравне с простыми воинами. Окруженный врагами, он в рукопашной схватке зарубил лезгинского военачальника и только этим подвигом вырвал победу из рук неприятеля.
Сражение еще не закончилось, когда со стороны Ахалциха показались передовые части 8‐тысячного турецкого корпуса. Вначале Ираклий намеренно дал возможность половине турок до наступления ночи перейти Куру через узкий мост. Вторая половина корпуса, не успев перейти мост, собиралась сделать это на следующий день. Это была явная ошибка, и Ираклий ей воспользовался. Ночью он послал воинов-диверсантов во главе с князьями Агавава Эристави, Симоном Мухранбатони и Худией Борчалойским к Аспиндазскому мосту. В темноте отряд внезапно напал и перебил охраняющих мост воинов. Затем диверсанты полностью разобрали мост и бросили доски в Куру, а оставшуюся конструкцию подпилили на три четверти. Таким образом, перешедшим через мост туркам путь назад был отрезан, а у оставшихся на левом берегу Куры их соратников не было никакой возможности помочь собратьям, так как из-за весеннего половодья вброд реку перейти было невозможно. На следующий день Ираклий атаковал врага, который не выдержал сильного натиска и беспорядочно начал отступать к мосту. Не выдержав веса напирающей толпы, перепиленный мост провалился, и Кура унесла жизни нескольких сотен турок. В ходе последующего сражения турки были разгромлены, потеряв три тысячи только убитыми. Погиб сам командующий корпусом Голла-паша, а также несколько известных турецких беков. Разгром турок давал все шансы на скорое овладение крепостью Ахалцих и всем пашалыком, но ввиду ухода отряда Тотлебена Ираклий вынужден был вернуться в Тифлис.
Надо ли говорить, что вскоре в Петербург полетели обоюдные жалобы. Тотлебен писал императрице, что грузины совсем не помогали ему, а только всячески пакостили. Ираклий, со своей стороны, пенял на самовольное отделение Тотлебена, из-за чего грузинское войско едва не потерпело поражение. Для расследования дела и прекращения смут в Грузию был послан капитан Языков. Но пока он ехал, Тотлебен перешел со своим отрядом в Имеретию, где действовал уже более энергично и решительно. Так, на глазах имеретинского царя наши приступом взяли укрепленный замок Богдатцыха, потом замок Шагербах и, наконец, овладели столицей Имеретии Кутаисом.
Из донесения Тотлебена: «Турецкая крепость Кутаиси сего августа на 7‐е число чрез штурм взята и неприятели взяты в полон, а иные побиты и почти никто не ушел, и притом завоевано неприятельских знамен три, пушек семнадцать, мортир медных четыре, бомб и ядер разных калибров очень довольно. С нашей же стороны урон очень мал и почти ничего нет»
На самом деле все обстояло несколько иначе. Тотлебен начал переговоры с гарнизоном о сдаче крепости; турки были согласны сдаться, но с условием, что их отпустят живыми. Когда же Тотлебену стало известно, что в ближайшую ночь турки намерены уйти из крепости, он назначил в пикеты лично преданных ему иностранных офицеров. Когда спустилась ночь, гарнизон крепости вышел из нее, беспрепятственно прошел между пикетами и растворился в ночи Узнав о кутаисском обмане, капитаны Яковлев и Львов пытались обвинить Тотлебена в очередной измене, но доказать ничего не смогли. Тотлебен лишь посетовал на нерадивость дозорных офицеров. Неожиданно для всех сразу же после взятия цитадели сам Тотлебен обвинил царя Соломона в том, что, тот, взяв деньги, не поставил должного количества провианта и вообще мешал ему действовать против турок.
Прибывший в Кутаис Языков безуспешно пытался склонить генерала к примирению с Ираклием и Cоломоном. В своем донесении Языков написал, что Тотлебен «не терпит противоречия», а также стремится действовать самостоятельно, без помощи союзников, исключительно из тщеславия, не желая ни с кем делиться славой.
Сразу после освобождения Кутаиса царь Соломон приказал разрушить его высокие стены и укрепленные башни города, чтобы турки не могли в будущем снова там укрепиться. Так закончилась 120‐летняя турецкая оккупация Имеретии.
В это время, так и не дождавшись помощи Тотлебена, царь Ираклий выступил против лезгин. Вскоре его военачальник князь Моуравов разбил крупный отряд лезгин в 1200 человек, шедший в Ахалцих. Через пять дней «кумыцкий владелец Аджигерибер», собрав четыре тысячи лезгин, совершил набег на тушинские земли. Однако отряд горцев был разбит князем Челакаевым, который прислал царю в знак победы «по древнему обыкновению триста правых рук и столько же носов, отрезанных от мертвых неприятельских трупов».
* * *
Так как Петербург требовал решительных действий против турок, в октябре 1770 года Тотлебен двинулся к Поти.
Всюду росли лимонные, персиковые и чайные деревья, цвели вечнозеленые киномоны, розы и лавры, радовали взор пальмовые рощи, а непроходимые девственные леса еще неприступнее, чем в Мингрелии и Имеретии.
Тонколиственные азалии, с красивыми желтыми цветами, испускали тяжелый, одуряющий запах. Вытягиваясь до шести аршин, они покрывают долины и поля. Там и тут солдатам приходилось продираться сквозь заросли гигантских папоротников и чащи рододендронов с длинными листьями и роскошными лиловыми букетами. На привалах прятались от солнца в темно‐зеленой листве чинар, каштанов и пальм
Начало похода было успешным. Встреченный по пути 12‐тысячный турецкий корпус был наголову разбит, и, подойдя к Поти, Тотлебен приступил к осаде приморской крепости.
Поти имел четыре бастиона безо рва и каких-либо наружных дополнительных укреплений. Но повторить успех Кутаиса не получилось. Не имея осадных орудий, русский корпус не смог нанести гарнизону существенного вреда, в то время как сам нес чувствительные потери. Кроме этого, Тотлебен крайне неудачно расположил лагерь войск на расстоянии ружейного выстрела, под прикрытием плохо устроенных укреплений. Снабжение также желало много лучшего. У большей части солдат мундиры и обувь износились. Отряд испытывал нужду в провианте. От недоедания среди солдат стала распространяться цинга. В декабре абхазы угнали из-под русского лагеря четыре сотни лошадей, превратив нашу конницу в пехоту. Ситуация осложнялась и тем, что в декабре турки сосредоточили большие силы в Батуми, готовясь прийти на помощь потийскому гарнизону. Для ослабленного русского корпуса это было смертельно опасно.
Подводя итог бедственному положению корпуса под Поти, капитан Языков в донесении писал: «Мы держимся здесь одним сщастием нашея великия государыни».
Кроме всего этого, опять плелись интриги. На этот раз козни затевали правители Мингрелии и Гурии. Если князь Дадиани думал использовать русских для защиты от своего конкурента царя Соломона, то Соломон надеялся русскими руками покорить Мингрелию и Гурию, не помышляя о том, чтобы воевать с турками.
Из донесения капитана Ивана Львова: «здесь, в Грузии, не меньше партии, но еще более, как у нас в старину бывало нет почти трех фамилий, чтоб были согласны: главная ж причина тому та, что, как вам известно, претендентов на грузинское царство справедливее Ираклия не мало, и потому он большою частью нетерпим».
Все это привело к тому, что, в очередной раз рассорившись с грузинами, Тотлебен был вынужден ни с чем отступить от крепости. Заметим, что Тотлебен, пытаясь хоть как-то сохранить благожелательность императрицы, послал ей сообщение, что переименовал еще не взятый Поти в город Екатерины. Но глупая лесть не удалась. Узнав о бездарном ведении войны в Грузии, Екатерина наконец-то осознала свою ошибку с назначением Тотлебена и решила его отозвать.
Я думаю, что Тотлебен способнее в Грузии наши дела испортить, нежели оные привести в полезное состояние! призналась она Панину.
Тот согласно кивнул:
Кем же будем его менять?
Пошлем генерал-майора Сухотина, он и генерал боевой, предложил Панин.
Прибывший в Грузию Сухотин продолжил было осаду Поти. Но, потеряв от малярии в мингрельских болотах около восьми сотен человек, генерал подал в отставку, сказался больным и уехал в Тифлис. Обвинив очередного российского генерала в измене, Соломон пожаловался на Сухотина императрице. Назначили следствие. Между тем Екатерина признала бесполезным далее держать столь нужные ей сейчас войска за Кавказским хребтом.
5 мая 1772 года русский корпус вышел из Кутаиса, имеретийский царь сам провожал наших солдат до картлийской границы и снабдил их всем необходимым. Соломон «с корпусом нашим в слезах расставшись, назад возвратился». Совершив обратный переход через горы, русский корпус вернулся на Кавказскую пограничную линию.
Что же касается Тотлебена, то лучше всего его дела в Закавказье описал в своем рапорте капитан Языков: «С наичувствительнейшей прискорбностью должен я в. с. истинную донести, что граф Тотлебен более стыда, нежели похвалы в здешнем краю нашей нации сделал!»
Отозванный в Петербург Тотлебен был тем не менее награжден орденом Александра Невского и чином генерал-поручика, после чего отправлен в Польшу, где командовал конницей из башкиров, калмыков и казаков, но вскоре, к всеобщей радости, заболел и помер от горячки.
После ухода русских войск из Грузии там осталось немало дезертировавших солдат, которых собрать не было никакой возможности. Многие из них сбивались в разбойничьи шайки. Так, бывший солдат Семитриев с шайкой в триста человек пробрался даже на Каспийское море, где успешно грабил туркменских и персидских купцов, раздобыл четыре пушки и, вконец обнаглев, наконец, объявился на Волге. Будь Семитрев более амбициозным, то вполне мог стать предвестником Пугачева. Но не смог или просто не успел, так как вскоре был разбит царскими войсками, бежал на Дон, где и был выдан казаками.