Еще на лентах мелкий криминал, скучный.
Только одна весть тронула меня. Она банальна: полиция разоблачила подпольный салон игорный, покерный клуб, как сказали в новостях. Подозревают человека молодого. Организовал, говорят, все крайне ловко. Арендовал помещение, как будто под офис, нанял охрану, завез компьютеры, установил какие-то запретные программы. Наладил кассу, и деньги потекли. Пускали не каждого и конспирацию соблюдали строго перед входом следовало назвать пароль, а слово заветное каждый день было новое.
Захотел бы я туда пойти, испытать удачу, закружиться в азартном вихре, спустить все или сорвать джек-пот пустили бы меня? А как бы пустили, ведь я не знаю пароля? Как он работал, этот покерный клуб? Для кого? Как игроки о нем узнали, кто сообщал им ежедневно новые пароли? И так ли банальна эта весть? Стоит за нею, конечно, многое и мир воровской, скрытый, и отчаявшиеся бедные люди, и тайные всемогущие покровители.
А еще слышал версию преудивительную. Знакомый рассказал, что молодого человека, попавшего под подозрение, уже будто бы отпустили, а задержали его жену. Вину взяла всю на себя Так любит беззаветно? А что же он, как согласился, как не отговорил, как посмел выйти на волю, что делает и спокойно ли спит, когда она томится за решеткой? Знакомый говорит, что фарс жена выигрывает время, чтобы муж, на свободе, подговорил свидетелей, улики уничтожил, нашел влиятельного человека, который помог бы решить дело в его пользу. Что ж, может быть и так. Но если нет, если сама пошла под стражу от большой любви?
Размышляя, я вспомнил вдруг одну старательно забытую историю, случившуюся со мной в годы почти беззаботные. Я не рассказывал тебе ее, мой милый друг, но полагаю, пришло время, когда ты захотела бы ее послушать, а я рассказать.
Произошло все в такой же период, как и сейчас в июне. Было тогда гораздо жарче. Я же был влюблен так, как можно влюбиться только в двадцать лет отчаянно и безнадежно, когда кажется, что чувства твои навеки, и если любовь потерять, то счастья не познаешь больше никогда. Звали ее Вероника. Помню, мне нравилось произносить это имя, но она возражала, всегда надувала губки и резко велела называй меня Никой, как зовут все друзья.
Я подчинялся, как не подчиниться при такой-то любви, но внутренне очень злился хотелось быть для нее не другом, но мужем, человеком преданным и избранным, которому одному только дозволено называть ее Вероникой. А все остальные ну пусть зовут Никой, только я же особенный. Ее приказы уравнивали меня с ними, со всеми ее друзьями, приятелями и мимолетными знакомыми, и тем обижали. Но я терпел.
Мне нравилось быть с ней. Это всегда были минуты волшебные, само присутствие ее рядом придавало сил и окрыляло. Все прочее отходило на задний план и думалось, что ничего больше и не нужно. Она, конечно, замечала мои волнения и вела себя подобающе, по-хозяйски и снисходительно. Глаза у нее были магические. Взглянешь ну чистый ангел, кроткий взгляд и зрачки явно карие. Не захочешь доверишься, а улыбнется очарует и сведет с ума. Но выйдет из себя, берегись! Глаза как потемнеют до угольной черноты, как заискрят! Красота ее становится тогда зловещей.
Усиливали впечатление и ее волосы густые, длинные и черные, такою темной бывает пустота, бархатно-мягкие. Она повелевала мною, но грани не переходила, чутко улавливая каждую перемену моего настроения, каждую нотку моей души. Мы были бедны, но молоды и тем счастливы, а однажды наступил день, который все переменил.
Я не помню, откуда взялась та мысль, но Вероника вздумала поиграть в казино. В ту пору заведения такие еще были законны, и в нашем городе работало одно. Ты, конечно же, помнишь, мой милый друг, оно располагалось в центре, вывеской играло завлекающе, а личности туда ходили необыкновенные. Я не был в казино раньше, и просьба Вероники меня озадачила.
Пойдем лучше в кино, а потом посидим в кафе, предложил я и увидел грозою потемневшие глаза.
Я вздохнул, и глаза ее оттаяли, посветлели и стали насмешливыми.
Разговор проходил у нее дома, я стоял у окна, делая вид, что мне любопытно что-то там разглядывать, а она лежала на диване, устремив взгляд в потолок и мечтая. Вероника все уже решила для себя, я же встал перед выбором. Она гадала, что надеть ей вечером и спрашивала, что обычно носят в казино. Я пожимал плечами, отвечая, что за девушками другими не наблюдаю и не знаю, что нынче в моде.
Ты любишь меня? внезапно спросила она.
Я смутился. Глаза ее слегка потемнели, были серьезны. В них не осталось и намека на ту снисходительность, с которой они обычно смотрели на меня.
Ну что за вопрос! вскричал я с деланной обидой. Люблю! Люблю так, что не представляю себе жизни без тебя!
Хорошо, задумчиво обронила она и отвела глаза.
Вечером мы были в казино. Пришли рано, за час до открытия, и время провели в кафе, в ожидании. Заведение оказалось дорогим. Я боялся плохо себя показать, свидание было необычное, чувствовалось, что оно крайне важно для Вероники. Она что-то задумала, что-то проверяла. Я не знал, как играют в казино, сколько берут с собой денег и взял все, что у меня было, да еще столько же попросил в долг у родителей.
Я буду апельсиновый фреш и жульен, заказала она официанту, и он вопросительно взглянул на меня.
И я буду фреш
Наш легкий ужин обошелся в кругленькую сумму, но я заплатил и бровью не повел, замечая, что Вероника поглядывает на меня задумчиво. Да, она что-то оценивала, что-то обдумывала, и тревога моя усиливалась. В казино я вошел с колотящимся сердцем, отдающим в висках барабанным боем, а она впорхнула. Вероника выбрала рулетку, играла азартно, весело, громко смеялась и скоро покорила, кажется, всех мужчин в зале. Я же стоял рядом и послушно передавал ей деньги
Еще, еще! требовала она и легко кидала купюры на зеленое сукно.
Рулетка крутилась. Меня стали оттеснять, вокруг Вероники образовались поклонники, ее подбадривали и кто-то целовал ей ручку. Я злился, а она все протягивала ладошку и требовала:
Еще, еще!
Особенно неприятен был брюнет, высокий и плечистый, сильный и нахальный. Он очень быстро проигрался и теперь льнул к Веронике, нашептывал ей что-то на ушко, наверное, рассказывал какие-то секреты удачной игры, а она отводила рукою волосы, оголяя нежную мочку, в которой золотилась длинная тонкая серьга, и смеялась чему-то.
Еще, еще!
Сбережений моих не хватило и на час игры, и когда Вероника узнала об этом, то фыркнула презрительно и от досады топнула ножкой.
Ты иди домой, сказала она неожиданно. А я останусь, здесь так весело!
Что? растерялся я.
Ты портишь мне настроение своим кислым видом.
А-а
Ты меня любишь? повторила она вопрос, заданный утром дома.
Как не любить люблю!
А ты знаешь, что такое любовь?
Знаю, знаю! Я дышать без тебя не могу, не ем, не сплю, живу только тобой вот что такое любовь!
Тогда найди мне деньги.
Что?!
Я хочу играть. Кино, кафе как это скучно. Посмотри вокруг вот где жизнь! Любовь это азарт!
А если я не найду деньги?
Если любишь найдешь.
Но если не найду?!
Она взглянула на меня со странною усмешкой и встряхнула головой.
Неужели я ошиблась в тебе? Неужели ты такой же неудачник, как тысячи тех там, на улице? Неужели ты не способен на поступок? Разве ты не все сделаешь для меня? Как же я разочарована
Но Вероника!
Ника!
Я умолк и почувствовал, как в душе нарастает незнакомое темное чувство, и глаза у Вероники темнели столь же стремительно. И тут я выпалил фразу, о которой позже не раз жалел и не жалел, а годы спустя тщательно спрятал в глубинах памяти.
Не хотел бы я быть твоим мужем
Ты им и не будешь, усмехнулась она и повернулась к столу, вскинула руку и отвела прядь волос, открывая липкому брюнету розовую мочку.
С тех пор я видел ее только один раз она вышла из темного джипа, роскошная и блестящая, роковая, прошла равнодушно мимо нищего, просившего подаяние, и вошла в храм, меня и не заметив.
Вот что, мой милый друг, навеяла на меня обыденная новость. Переживал ли я? Страдал ли? Я перерыл бумаги и нашел то самое воспоминание. Полагаю, ты все поймешь.
Если б в мире была
лишь бескрайности нить.
Если б мудрость могла
в безграничности жить.
В отрешении зла
протекала б судьба,
И отчаянья мгла
не смогла б наступить.
Я бы встретил тебя
золотою порой.
Встречу в сердце храня,
как залог дорогой,
И отнес бы тот свет
в поднебесную высь
Но услышал лишь: нет,
и увидел корысть.
И в глазах у тебя
потерялась печаль.
Искру счастья гоня,
словно было не жаль.
Блеска золота миг
вдруг затмил все собой.
А твой ангельский лик
почернел бесиной.
Почему же ушла
святость взглядов твоих?
Почему не нашла
ты желаний других?
Почему не взошла
молодая луна?
Все же грань перешла
ты когда-то сама.
Разрубила мечты,
Как и не было их.
Нет уж больше и дней тех -
таких дорогих.
До свидания, мой милый друг!
Письмо четвертое
Провидение
Мой милый друг!
Здравствуй!
Веришь ли ты в божественную милость?
Ты, верно, слышала уже чудовищную весть, она облетела всю страну. Автобус, в котором находилось полтора десятка человек, выехал на переезд и снесен был товарным составом. Несколько человек на месте погибли, а другим повезло выжили каким-то чудом. Только чудо ли это было или чья-то запредельная милость? И если так, то отчего умершим, по какой несправедливости, не досталось ни частицы от нее?
Город наш беду воспринял близко, многие переживали горе, как свое личное и потому оно стало общим, каким-то осязаемым. Оглушило неразрешимым смыслом, внезапностью, неотвратимостью и просто тем, что произошло вот здесь, где-то совсем рядом, под городом, опалило. Страшно и представить, что пережили те люди и, конечно, о чем они думали, видя приближающийся состав и понимая, что ничего не могут сделать, что не успеют и что спасение от них не зависит совершенно.
Весь жизненный опыт, все накопленные силы, знания и умение все это в один беспощадный миг стало бесполезным. И только чья-то милость, чья-то сущая непостижимая и вечная милость способна была вмешаться и кого-то спасти, а от кого-то, увы, она отвернулась.
Печаль породила общую боль, объединила даже тех, кто привык разделять на свое и чужое. Может, в этом и кроется древняя тайна нашего народа, его объединяющая сила? Ему необходимо общее горе, а не общая радость.
Весь город молится теперь за уберегшихся о выздоровлении. Весь город молится и о погибших о покое души.
Ты ведь знаешь, мой милый друг, что я не фаталист, однако и мне порою хочется поверить в рок, в злую или добрую судьбу, в удачу и невезение, в то, что от человека в его собственной жизни зависит немногое и что его будто бы кто-то направляет, всезнающий и всесильный. Говорят, такие мысли делают человека слабым, ибо он перестает верить в себя. Но иные считают, что фатализм способен придать сил, верою и надеждою. Как же это просто, опасно просто верить в то, что помогает тебе сверхъестественное.
Не каждому дано такое понимание, такая вера. Сегодня жизнь моя представляется мне прекрасной, я счастлив и наслаждаюсь юным летом, а что будет со мною завтра? Признаюсь, что грустно становится от подобных мыслей, сил мне они не придают, и я гоню их прочь, стараюсь забыть о них, затолкнуть в самые мрачные глубины сознания, но они все равно нет-нет да выползают, скребут когтями и гложут душу.
Мой милый друг, мне вспомнилась одна история. Рассказал ее пару лет назад знакомый, с которым встретились мы на совещании, давно уж растворенном временем. Он был хмур и задумчив, лицо его было мертвенно бледным и осунулось, вероятно, от бессонных ночей. Его тревожили сокрытые думы, и почему он решил доверить их мне, не пойму до сих пор.
Мы вышли с ним из мэрии, да-да теперь припоминаю, что были мы в мэрии, и какое-то время шли по улице вместе, к остановке. Беседовали о пустом, путь скоротать, и когда уже близки были к конечной цели, он вдруг остановился, взял меня под локоть и предложил зайти в кафе. Нет, что ты, попросил! С мольбою заглянул в глаза, и я не смог ему отказать.
Мы разместились за столиком у окна, громадного окна, которое начиналось у пола и уходило под потолок. Улица предстала перед нами, отделенная только стеклом, и непривычно было наблюдать за тем, как снуют прохожие в считанных метрах от нас, хоть руку протяни. Мы заказали кофе. Знакомый долго молчал, уже и заказ принесли, а он все смотрел в окно.
Здесь я увидел ее впервые, внезапно нарушил он молчание, снова помолчал и добавил. Здесь же увидел и в последний раз.
Он быстро взглянул на меня, горько усмехнулся, перевел взгляд за окно и больше не поворачивался, рассказывал, словно самому себе, иногда качая головой.
«Так же, как и мы с вами, сидел я вот здесь, за этим же столиком, пил кофе, размышлял о работе, о каких-то делах, а о чем именно теперь и не припомню. Глядел рассеянно на прохожих, погода тогда была не то, что сейчас. Надвигалась глубокая осень, шли острые дожди, и большинство прохожих пряталось под зонтами. Наверное, я и обратил внимание на нее потому, что шла она без зонта, с непокрытой головою, и волосы ее потемневшими от влаги спутанными нитями липли к лицу.
Я сразу обратил внимание на то, как она красива, и подумал о том, что красота ее от дождя, верно, стала еще ярче. Лицо ее было сосредоточено, губы сжаты, изогнутые брови сведены, руки она держала в карманах перепоясанного плаща, красного, а на плече висела сумочка. Она быстро прошла мимо, в сапожках на высоком каблуке, в виднеющейся из-под плаща темной юбке, не заметив меня и не повернув головы, и я потом вспоминал о ней, как о дивном видении. Скажу, что надежды вновь увидеть ее у меня не было, как не было и помыслов об этом. Сколько людей так же встречаем мы в нашем городе однажды, а после не видим никогда.
Но так уж получилось, что дня через три я оказался в том же кафе, примерно в такое же время, устроился за тем же столиком и снова увидел ее. Дождя тогда не было, однако небо хмурилось, стелилось серо и низко. На ней был знакомый красный плащ, и лицо ее было все так же серьезно, только руки она не держала в карманах. Правою плавно покачивала в такт походке, левою придерживала сумочку и была так невероятно женственна и прелестна, что я восхищенно ахнул.
Вы наверное не знаете, но за полгода до того я пережил трудный развод и не задумывался о новых отношениях. Она же поразила меня настолько, что вернувшись домой, я начал припоминать картину до мельчайших деталей. Закрывал глаза и видел темные блестящие глаза, волнующую руку, длинные нити светлых волос. Корил себя за то, что не разглядел, было ли обручальное кольцо на ее безымянном пальце, потом хвалил себя за это же и снова корил. Вспоминал и раз за разом прокручивал в голове заново те несколько секунд, в течение которых видел ее.
На следующий день я, как вы понимаете, опять был в кафе. На ум мне пришло, что она, возможно, работает где-то поблизости и проходит мимо в одно и то же время. Ожидания мои, конечно, оправдались. Она появилась почти в ту же минуту, что и раньше, только теперь была в джинсах и легкой куртке из коричневой кожи. Волосы ее, раньше всегда распущенные, были стянуты хвостом. Сердце мое заколотилось, а руки задрожали так, что я вынужден был поставить чашку с кофе на блюдце.
Да, это было странное и восхитительное чувство, не поверите, но я вдруг ощутил себя робким подростком, страшно застеснялся этого чувства и даже воровато оглядывался не заметил ли кто моего состояния? Однако нет, никто в кафе, вроде бы, не обращал на меня внимания, и я успокоился.