СПРАВКА ИСТОРИКА
Когда в 1937 году было образовано Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР по делу группы Тухачевского, туда вошел и новоиспеченный начальник Генштаба РККА командарм 1‐го ранга Б. Шапошников. Именно он, обладавший репутацией высокообразованного и порядочного человека, должен был символизировать беспристрастность суда. На процессе 11 июня 1937 года Шапошников испытывал явные угрызения совести от неприглядного спектакля: говорил о собственных упущениях и политической близорукости, вел себя достойно, несмотря на провокационные выкрики с мест, за весь день не задал подсудимым ни одного вопроса.
Но режим ломал людей не только на скамье подсудимых. Накануне процесса, 10 июня, следователь А. Авсеевич по указанию наркома внутренних дел Н. Ежова заготовил признательные показания одного из обвиняемых, бывшего комкора В. Примакова, о связи Шапошникова и других с военным заговором. Документ находился у председателя Военной коллегии Верховного суда СССР В. Ульриха, председательствовавшего на процессе. Если бы кто-то из судей попытался сорвать представление, он тут же оказался бы на одной скамье с подсудимыми.
Во времена золотых погон такая предусмотрительность была достойна карточного шулера. Но об этом не знал ни Шапошников, ни тем более Карбышев. И когда Дмитрий Михайлович, поддавшись на уговоры жены и благоразумных друзей, вскоре после Финской войны подал заявление в ВКП(б), то за рекомендацией обратился именно к Борису Михайловичу Шапошникову. Тот, хотя и носил на груди святую ладанку, совершил подобную рокировку еще в 1930 году: вступил в партию, будучи начальником штаба РККА. Шапошников подписал ему рекомендацию. Карбышев сказал на прощание: «Когда большевики стали собирать Россию, я понял, что должен быть в их рядах». Шапошников ответил загадочной улыбкой.
* * *
Здесь, в Гродно, если не считать инославной готики, всё напоминало Дмитрию Михайловичу родной с детства Омск: церковные купола и двухэтажные малолюдные улочки, сбегающие к центральной площади, швейцары у дверей ресторанов, извозчики, уличные фонари. А еще вывески, лавки, ларьки, киоски, фаэтоны, афишные тумбы, фонарщики, бродячие шарманщики всё это было из той, исчезнувшей России и тихо грело душу. Выпадал свободный час, и Карбышев, накинув на генеральскую гимнастерку полотняный плащ вольного покроя, отправлялся на прогулку в сторону Старого замка. Неторопливо шагал по мощеным улочкам средневекового города; некоторые были не шире раскрытого зонта, но после разгонных московских просторов в них было особенно уютно. Дмитрий Михайлович с профессиональным интересом разглядывал контрфорсы, кованые стяжки, балки, угловые башенки. И эти крыши, утыканные каминными трубами, словно торт цукатами Однажды примкнул к экскурсионной группе. Пожилая гродненчанка в строгом платье с кружевным воротничком рассказывала своим слушателям:
во второй половине восемнадцатого века Гродно опять становится полноценным королевским городом. Здесь строится большая королевская летняя резиденция Новый замок. Монархи Речи Посполитой Август III, а потом и Станислав Август Понятовский вместе со всем своим двором, министрами и сеймом живут ежегодно в Гродно с мая по октябрь. В это время все монастыри и храмы города получают огромные пожертвования и перестраиваются под образцы лучших европейских построек. Но всё великолепие заканчивается в 1795 году, когда Гродно входит в состав Российской империи
А из Швейцарского сада наплывали звуки духового оркестра полковые музыканты играли польку для двух корнетов. Веселая бездумная музыка зазывала в пляс. Почему-то желающих пройтись вприпрыжку по кругу не находилось, хотя дуэт корнетистов играл виртуозно. Дмитрий Михайлович пожалел, что рядом нет прекрасной попутчицы: уж она бы не устояла на месте.
В Старом замке душа Карбышева и вовсе возликовала то был шедевр старинной фортификации. Со стороны Немана замок прикрывала стена из дикого камня с предвратным мостом, с толково продуманным тет-де-поном[9]. Даже спустя три века замок мог бы послужить хорошим опорным пунктом. Он бы устоял и против танковых атак, и против штурма пехоты, поддержанного огнем полковой артиллерии. Тут бы авиации пришлось немало поработать, прежде чем удалось подавить оборону. Да, без крупнокалиберной артиллерии здесь успеха не добиться Карбышев по привычке мысленно расставлял по бастионам орудия и зенитки, намечал пулеметные гнезда, линии связи, защищенные ходы сообщений. Разумеется, то была всего лишь игра инженерного розмысла, как говорили во времена строительства замка. Вдоволь натешившись этой игрой и налюбовавшись видами с высоты холма, Карбышев спускался к Новому замку, где во времена Екатерины Польский сейм принял решение об окончательном разделе Польши и где в нынешние времена размещался армейский госпиталь. Поодаль, в пивном подвальчике, усаживался он за дубовый стол и не спеша пил пиво или кофе по настроению. Но подобные прогулки случались весьма редко
Глава шестая
Саперный чай
И тут природа вспомнила, что у нее есть север, и сразу же холодные ветры потекли туда, где второй месяц всё изнывало от дикой жары в Мазурское полесье. Командарм-3 генерал-лейтенант Кузнецов промокнул платком взмокшую шею и не поверил адъютанту, который бойко доложил, что после обеда выпадет град.
Какой, к черту, град в такое пекло? возразил Кузнецов поджарому и подвижному, как ртуть, капитану Дымареву. Хорошо бы грозу натянуло. Так парит уж точно перед грозой, не так ли, Дмитрий Михалыч?
Я не метеоролог, усмехнулся Карбышев, но гроза будет.
Последние слова он произнес с особым потаенным смыслом, и Кузнецов его уловил. «Гроза» это кодовое слово, которое в случае войны должно было прилететь из Генерального штаба. Но сейчас адъютант был всерьез озабочен не будущей войной, а обычной летней грозой, предсказанной метеослужбой: небо чернело, будто вздыбленная рояльная дека.
Товарищ командующий, я плащ возьму!
Да, бери! отмахнулся Кузнецов. И о нашем госте позаботься!
Слово «гость» резануло ухо Карбышев не считал здесь себя гостем. Это была его военно-инженерная вотчина, это было его поле боя, которое он готовил к жестоким сражениям. Хотел поправить Кузнецова, да не стал. Уж очень обидчив тезка Чапаева
Адъютант уложил два брезентовых плаща в старомодный портплед (генерал любил старину) и пристроил всё это за спинкой переднего сиденья. Генерал-лейтенанты Кузнецов и Карбышев уселись сзади, и черная эмка двинулась к границе в сопровождении броневика БА-20.
За боковым окном мелькали придорожные ракиты и вётлы, проносились рощи, переходящие то в краснолесье в сосновые ленточные боры, то в белоствольные кущи березняков. Так они и тянулись, великолепные бело-бронзовые леса. И эти стройные, словно барабанные палочки, стволы, мельтеша в глазах, отбивали тревожные дроби
Впереди броневика ехал мотоцикл с пулеметом на коляске. По здешним дорогам, особенно лесным, передвигаться налегке было рискованно: стрелки Армии крайовой, «аковцы», не дремали, а в последние две недели и вовсе ожесточились, как осенние мухи. Но небо голубело так безмятежно, а солнечная бронза сосновых стволов сияла так радостно, что просто не верилось, что с опушки этого картинного бора могут ударить выстрелы. Здесь, на самых западных рубежах страны, жили и служили почти во фронтовой обстановке, даром что войска держали пока что в лагерях да казармах.
Не доезжая местечка Снядово, генеральский кортеж притормозил. Дорогу преградила забрызганная известью лошаденка, впряженная в телегу с железными бочками. Завидев служебную легковую машину, к эмке подбежал черноволосый коренастый капитан. Он лихо взял под козырек и четко представился:
Командир отдельного саперного батальона капитан Шибарский.
Кузнецов строго глянул на сапоги комбата со следами глины на голенищах, на ладонь, густо покрытую цементной пылью, но, вспомнив, что перед ним сапер, строитель, удержался от замечаний и только спросил:
Чем заняты люди?
Третья рота снимает опалубку с артиллерийского дота номер сто десять. Вторая и третья находятся на стройплощадках в районе Сапоцкина и Ломжи. Четвертая рота в Витебске.
Карбышев без лишних церемоний протянул руку ладно скроенному капитану и пожал ладонь со следами засохшего бетона.
Покажите свое хозяйство.
Шибарский провел генерал-лейтенанта, на чьих черных петлицах серебрились такие же, как у него, эмблемы скрещенные топорики, в только что отлитый из свежего бетона дот. Бойцы-саперы снимали опалубку, открывая мощные железобетонные стены с глубокими щелевидными амбразурами. Карбышев вошел в сквозник[10], осмотрел пустые проемы для бронедверей.
Двери пока не доставили, пояснил капитан. И броневые короба тоже.
И в ближайшие недели не ждите, предупредил генерал, промышленность подводит. Политбюро приняло специальное постановление по этому поводу, но постановлением амбразуры не закроешь. Поэтому, капитан, мой вам настоятельный совет Впрочем, считайте, что это приказ: забивайте все проемы деревом, балками, досками, опалубкой. Какое-никакое, а всё же прикрытие. Придет оборудование дерево выбьете, поставите броню.
И тут громыхнуло, полыхнуло началась гроза. Кривопалой звездой воссияла молния. Гроза ударила с внезапной яростью с градом, воем, со свистом Помертвели березы в грозовом сумраке. Ветер согнул их в белые луки. Ливень обрушился почти что по расписанию, предсказанному адъютантом. Повсюду запрыгали-заскакали белые горошины града, сбивая пушистые головки одуванчиков. С мерным шумом заработал ткацкий станок дождя.
Комбат вместе с комиссаром батальона старшим политруком Ефремовым провел гостя в каземат. Карбышев выглянул в орудийную амбразуру она была пуста, но сектор обстрела вырублен и выкошен.
Молодцы! одобрил генерал. Дело знаете. Откуда вы родом, товарищ капитан?
Ярославские мы. А призывался в Подмосковье. Комиссар наш, Александр Петрович, туляк. А вы из каких мест?
Я из Омска. Из сибирских казаков.
Чайку не хотите? Чай у нас саперный, из местных трав с чабрецом, душицей и зубровкой.
Ну, если только саперный! усмехнулся Карбышев. Шибарский кликнул старшину-татарина, и тот принес черный от копоти, явно снятый с костра полуведерный чугунный чайник.
Рэхмет, хээрле сугышчы! поблагодарил его генерал на родном языке. Старшина от удивления чуть не выронил чайник.
Сэламэтлек ечен! Телебезне каян беләсез? (На доброе здоровье! Откуда наш язык знаете?)
Мин узем татар!
О, бисмилляги рахим!
Комиссар перехватил у опешившего старшины чайник и разлил по солдатским кружкам дымное крепкое варево, больше похожее на знахарское зелье, чем на чай, а затем выразительно взболтнул своей фляжкой:
Разрешите, товарищ генерал, облагородить чай?!
А что там у тебя?
Настойка местной травы зубровки. Ее очень зубры любят. Противопростудное средство.
Генерала спаиваете? усмехнулся Карбышев, принимая из рук Шибарского кружку с ароматным чаем.
Никак нет, товарищ генерал! Здоровье вам поправляем, чтобы не простудились.
Добро. Облагораживай, разрешил Карбышев, и Ефремов добавил во все кружки толику «противопростудного средства».
С дымком, оценил высокий гость, и с травами. Эх, когда-то мы здесь тоже такой варили. Лет семнадцать назад Я тогда тоже был капитаном и командовал под Брестом саперной ротой. Но только телеграфно-кабельной. И варили мы чаек, как говорят казаки, на стожарке.
А мы здесь буржуйку поставили. Заодно и бетон сушит, и чайком можно побаловаться.
Капитан Шибарский провел генерала в смежный каземат. В командном посту, прямо под шахтой еще не установленного перископа, стояла бочка из-под соляра со всеми нужными прорезями. Труба ее была выведена в потолочное отверстие и тянула так, что ветер глухо завывал в шахте, словно в печной трубе.
Всё правильно. В солдате прежде всего надо видеть человека, произнес Карбышев свое любимое изречение. Дельно придумали, надо ваш опыт другим передать. Да чаи-то особенно гонять некогда. Немцы напружились, вот-вот нагрянут. А нам тут еще строить и строить Я еще раз прошу уяснить такую здравую мысль: если начнутся бои, то принимать их придется с тем, что есть. Поэтому не ждите, когда привезут броняшку, а обустраивайте гарнизоны тем, что есть в наличии. Потом поменяете, если останется время.
Немцы в последние дни очень оживились. Нам тут хорошо слышно, да и видно в бинокль тоже. Но вот с четверга они все притихли. Как-то не по себе от такой тишины поежился комбат.
Да уж, не к добру такое затишье согласился Карбышев. Вы оружие-то с собой взяли? Или только одни лопаты?
Штатное оружие оставили по месту постоянной дислокации в Витебске. А здесь только винтовки для караульной службы.
С таким арсеналом много не навоюешь
У нас вот с комиссаром еще наганы есть! невесело усмехнулся Шибарский. Да ведь оборону тут будут держать пульбаты, а мы восвояси вернемся.
Восвояси еще вернуться надо. Это раз. И потом в прифронтовой полосе саперам тоже немало дел найдется. Это два. С оружием вы, ребята, промахнулись.
Так начальство распорядилось, товарищ генерал, пожал плечами Ефремов, приказали оставить всё в ружейных комнатах и опечатать.
Да-а Начальство хмуро протянул Карбышев и снова обратился к Шибарскому: На Финской не воевали?
Никак нет. Не довелось.
Будет время, будет отпуск, не пожалейте пару дней, побывайте на Карельском перешейке, посмотрите, как выглядят доты после хорошего боя. Это готовый полигон для нашего брата-сапера.
Отпуск еще не скоро, товарищ генерал, но обязательно побываю. Спасибо за совет.
Фамилия у вас интересная. Польская?
Никак нет, самая что ни на есть русская. От слова «шибарь» боец, ухарь, который и зашибить может.
Ну тогда по Сеньке и шапка!
Гром рычал уже сам по себе, без молний и ливня.
Дождь, похоже, кончается засобирался Карбышев. Провожать не надо. Желаю вам, товарищ Шибарский, зашибить любого противника. И спасибо за саперный чай!
Гром старательно погромыхивал, прогоняя за лес, за Буг стадо лиловых туч. Карбышев вернулся в машину. Кузнецов восхищался градом:
Такая шрапнель лупила, думал, стекла побьет. От такой напасти только в дотах и укрываться!
По дотам, не дай бог, другая шрапнель шарахнет. Настоящая, передернул плечами Карбышев. И не шрапнель, а фугасы.
Капитан Шибарский долго не выходил у него из головы. Стоят они, солдатушки, бравы ребятушки, на краю пропасти, на виду у врага. Других прикрывают, а сами безоружные. Ненароком припомнилось и собственное капитанство. Оно тоже проходило в этих же местах, только чуть южнее под Брестом. Всё было почти так же: в воздухе висела угроза большой войны с Германией и Австро-Венгрией И так же Генеральный штаб силился укрепить западные границы России, только вместо дотов возводили новые форты что вокруг Брестской крепости, что вокруг Гродненской, что вокруг Осовецкой
Эх, были когда-то и мы рысаками, то бишь капитанами Да еще и при тонких щегольских усах! И он в новеньких штабс-капитанских погонах с четырьмя звездочками на каждом, вот так же, как и этот советский капитан Шибарский, день-деньской пропадал в котлованах, рвах, на стройплощадках, где почти такие же, как сегодня, солдаты таскали на носилках кирпичи и землю, трамбовали бетон, возводили насыпи эскарпов и траверсов. Эх, знать бы тогда, что все эти хлопоты окажутся сизифовым трудом, что почти все крепости западного порубежья придется самим же и взрывать перед сдачей врагу что Брестскую, что Осовецкую, что ту же Гродненскую Горько было, обидно, непостижимо. Но пережили. Октябрьский большевистский переворот затмил потом все эти потери другими, еще более горшими и большими. А сегодня как бы и этому бравому капитану Шибарскому не пришлось переживать то же самое разочарование, что пережил и он, штабс-капитан Карбышев. Да что разочарование ядовитую горечь военного разгрома Как бы ему самому уцелеть в этой понадвинувшейся кровавой грозе? Такой вот он, этот саперный чаек, с горькими полевыми травами