Бундовцы не преминули заметить в ответ, что данный ход противоречит основам работы в комиссиях и означает на деле «полный крах работ всей комиссии»[145]. М.И. Либер заявил: поляки преподнесли ему и его товарищам «сюрприз, который для меня не является неожиданностью. Я знал, что сделка между п[ольскими] с[оциал] д[емократами] и большевиками состоится, но не знал, каким путем. Оказалось, что как раз сняли свою резолюцию п[ольские] с[оциал] д[емократы] те, которые вчера клеймили других за выгодную сделку»[146].
Именно в ходе подобных дискуссий можно отчасти прояснить механизм выработки решений в комиссиях[147]: узнать, кто что предложил и как разворачивались «черновые дебаты» по ключевым стратегическим и тактическим вопросам.
Основатель «партии нового типа» не жалел на работу в комиссиях ни сил, ни времени как до прихода к власти, когда он на партийных форумах был, по собственному признанию, «завален делом»[148], так и после. Характерно, что на III, чисто большевистском, съезде РСДРП 1905 г. В.И. Ленин был избран в Комиссию резолюций: с выработкой проектов решений форумов он, искушенный в кулуарах мировой социал-демократии, справлялся образцово[149]. Вождь большевиков мог отказаться от работы в конкретной комиссии только в одном случае заведомой невозможности комиссионного решения вопроса.[150]
Даже когда у В.И. Ленина начались серьезнейшие проблемы со здоровьем и он не мог, как встарь, лично готовить черновые варианты большинства проектов, а потому просил Пленум ЦК назначить «дополнительного докладчика от ЦК»[151], вождь не жалел сил на редактирование тезисов, которые должны были составить основу резолюций съездов и конференций.
В.И. Ленин как руководитель партии раскрывается прежде всего в его «надраниях» соратникам, готовившим проекты резолюций форумов. Образцово-показательным следует признать письмо от 16 марта 1922 г. секретарю и члену ЦК В.М. Молотову для членов Политбюро «О тезисах т. Преображенского», подготовленных к XI съезду РКП(б). Вождь большевиков, как прекрасно видно из послания, был категорическим противником длинных вводных частей и агиток, необходимых до революции, но вредных после нее; ругал за «общие места» и «общие фразы», которые только «плод[или и поощряли] бюрократизм»[152], от которых всех «тошнило»[153] и которые, в силу их митингового характера, могли вызвать не иначе, как «смех», и притом вполне «законный»[154]. В.И. Ленин особо ругал за «повторы» общих мест, которые, по его справедливому замечанию, не могли не вызвать «тошноту, скуку [и] злобу против жвачки»[155].
Проекты резолюций по основным вопросам внутренней политики (с внешней все было проще: хоть В.И. Ленин и не был уверен в силе своего организма, вплоть до XI съезда РКП включительно он делал Политические отчеты ЦК на партийных форумах сам, а о работе Коминтерна отчитывался преданный из боязни за собственные позиции во власти Г.Е. Зиновьев), по его убеждению, в условиях построения социалистического общества должны были преимущественно обобщать накопленный опыт в конкретных областях партийного и государственного строительства для организации его практического использования.[156]
Вождь не зря держал руку на пульсе: руководитель Секции по работе в деревне Николай Осинский (В.В. Оболенский), доказывая XI съезду РКП(б) нецелесообразность предложения В.Я. Чубаря «выбросить» из проекта резолюции тезис «об ошибочности воздействия на с.-х. кооперацию», прямо заявил: в рамках подготовки к работе секции «как раз для того и написал» раскритикованный украинским партийцем пункт, чтобы связать руки «слишком ретивым товарищам», лично «т. Ленин»[157].
И.М. Майский, в годы Гражданской войны меньшевик и враг советской власти, в годы Великой Отечественной Чрезвычайный и полномочный посол СССР в Великобритании, затем заместитель наркома иностранных дел СССР, привел в своих воспоминаниях письмо брату, написанное после окончания работы VIII конгресса II Интернационала в Копенгагене (1910).
Документ содержит бесценные сведения о закулисной стороне съездов и конференций как дореволюционных, так и советских времен: «Очень поразил меня метод работы конгресса. Раньше я себе представлял, что все делается на пленарных заседаниях конгресса. Я знал, конечно, что в ходе работы таких конгрессов создаются комиссии и подкомиссии, но мне казалось, что они являются подсобными техническими органами. Теперь я увидел, что сильно ошибался. На самом деле вся основная [разрядка Майского. С.В.] работа конгресса проделывается в комиссиях, здесь именно разыгрывается настоящая борьба мнений (если на очереди стоит спорный вопрос) и здесь определяется характер принимаемых решений А пленум? Пленум, как правило, лишь утверждает выводы комиссий да служит ареной для состязания различных златоустов [а-ля Рязанов. С.В.] в красноречии»[158].
Давнее письмо Майский сопроводил в своих воспоминаниях следующим комментарием: «Из такого метода вытекали и некоторые практические последствия. Я заметил, что все более активные люди среди делегатов, все те, кто хотел оказать действительное влияние на решения конгресса, а не только блеснуть красноречием [] шли в комиссии, выбирая для себя ту комиссию или те комиссии, которые они считали особенно важными»[159].
В.И. Ленин, придя к власти, накопил огромный опыт закулисного решения вопросов, который очень ему пригодился при подготовке и проведении большевистских форумов в годы Гражданской войны. Приведенный нами фрагмент воспоминаний И.М. Майского также ключ к пониманию причин все возрастающего политического веса Секретариата ЦК РСДРП(б) РКП(б) ВКП(б) с одновременным укреплением властных позиций основных его руководителей: члена ЦК Я.М. Свердлова, секретаря (ответственного секретаря) и члена ЦК Н.Н. Крестинского, секретаря (генерального секретаря) и члена ЦК И.В. Сталина.[160]
Материалы комиссий раскрывают механику принятия ключевых решений на партийных форумах, без них невозможно изучение «горячих дискуссий [] в кулуарах [] среди делегатов»[161].
В первый (и, впрочем, последний) раз просьба партийного меньшинства о назначении съездом комиссии по организационному вопросу была отклонена только в 1925 г. Отрицательное решение по вопросу вызвало бурю негодования и дало Новой оппозиции основания для перехода к нелегальным формам борьбы со ссылкой на нарушение большинством ЦК зафиксированных в партийном Уставе норм «внутрипартийной демократии»[162].
Примечательно, что после серии зиновьевских обвинений большинство ЦК, передоверив с «единогласного» благословения съезда обсуждение предварительного доклада об изменениях в партийном Уставе «широкой комиссии или секции»[163] с последующим заслушанием вопроса на пленарном заседании, в издевательство провело в состав этой «широкой комиссии» единичных представителей Новой оппозиции причем наименее искушенных в политике[164].
Впрочем, материалы и этой комиссии содержат ценные сведения о самоидентификации «ленинской» партии, о взаимоотношениях в большевистской верхушке и о судьбе «внутрипартийной демократии».
К сожалению, протоколы заседаний комиссий съездов и конференций велись не всегда, что затрудняет исследование партийной «кухни». Так, Объединительный съезд РСДРП 1906 г. подавляющим большинством отклонил предложение «протоколировать заседания Мандатной комиссии»[165], правда, с оговоркой: «вести протоколы тех заседаний, во время которых оспариваются чьи-либо мандаты»[166]. Как следствие, наилучшим образом мы осведомлены о фракционных разногласиях в комиссиях, тем более что они выносились на непосредственное разрешение партийных форумов.
В годы Гражданской войны и военной интервенции особо опасными для большевистской власти в случае разглашения были заседания военных секций, поэтому часть из них вообще не стенографировалась, а часть протоколов отложилась в секретном делопроизводстве и не подлежала передаче в печать.
В отдельных случаях на заседаниях большевистских форумов велся поиск виновных в катастрофах, неизбежно сопутствовавших боевому пути Красной армии. Особенно показательны в этом отношении материалы военной секции VIII съезда РКП(б) 1919 г. (анализ ситуации на фронтах, и в т. ч. противостояние С.К. Минина и К.Е. Ворошилова, а также И.В. Сталина с Л.Д. Троцким в Царицыне, на Южном фронте и на Украине, а кроме того, «Пермская катастрофа», ставшая испытанием на прочность для членов ЦК Я.М. Свердлова и Л.Д. Троцкого[167]) и IX конференции РКП(б) 1920 г. (выяснение персональной ответственности лидеров партии за поражение в советско-польской войне) [168].
К этому надо прибавить, что военный вопрос был засекречен и на Х съезде РКП(б) 1921 г., на котором всерьез обсуждались сокращение Красной армии и переход к милиционной системе. Утреннее и вечернее заседания 12 марта и утреннее заседание 13 марта, посвященные дискуссии по военному вопросу, были закрытыми, и протоколов по ним не велось. Известно точно, что с докладом выступил Л.Д. Троцкий[169].
По утверждению Л.Д. Троцкого, на заседаниях И.В. Сталин припомнил поражение в Польше в 1920 г. кандидату в члены ЦК РКП(б) И.Т. Смилге[170], однако ни подтвердить, ни опровергнуть его свидетельство возможным не представляется. После заголовка в постановлении «По военному вопросу» стояли слова: «Не для опубликования», а в правом углу на первой странице: «Совершенно секретно»; резолюция первоначально не предназначалась для печати и в первое издание стенографического отчета Х съезда не вошла[171].
На XI съезде РКП(б) Л.Д. Троцкий гостеприимно пригласил желающих делегатов на «завтрашнее (30 марта 1922 г. С.В.) совещание военных работников, где мы будем обсуждать и, может быть, спорить в ведомственном кругу, но куда, разумеется, всякий делегат имеет свободный доступ»[172]. Начало межвоенного периода дало о себе знать: Троцкий поведал, что речь пойдет «о т. н. «единой военной доктрине»[173], однако совещание, как водится, не стенографировалось. Более того, «постановления, принятые на совещании военных делегатов XI партийного съезда» были впервые опубликованы только во втором издании 1936 года[174].
Документы съездов за 1920‐е гг., как и за предшествующий период, опубликованы лишь частично. Так, из материалов XII съезда РКП(б) 1923 г. полностью приводятся стенографические отчеты, однако далеко не во всех случаях напечатаны первостепенной важности документы, без анализа которых изучение истории руководящего партийного ядра в полном объеме невозможно. Например, из протоколов президиума XII съезда РКП(б) опубликован только 2[175]; 1[176] и 3[177] находятся в архивном фонде съезда. Механизм голосования не многим изменился со времен II съезда РСДРП 1903 г., постановившего «при неполучении абсолютного большинства за одну из резолюций производить перебаллотировку, результаты которой» считать «решающими во всяком случае»[178].
В новейшей историографии отмечено, что материалы партийных конференций и Пленумов ЦК, по существу, однотипны материалам съездов, хотя компетенция этих органов и была различной[179]; Пленум ЦК «оказался тем реальным своеобразным «советским парламентом», где в результате дискуссий принимались решения по разнообразным вопросам государственной жизни»[180].
На наш взгляд, такое положение вещей сложилось отнюдь не сразу. Изначально компетенция партийной конференции была значительно более скромной, чем съезда, что было во многом задано весомым вкладом в организацию РСДРП в 1898 г. Бунда, в котором конференции созывались не периодически, а резолюции их не считались обязательными[181]. Положение в ленинской «партии нового типа» отчасти подкорректировал III, большевистский, съезд РСДРП 1905 г., который меньшевики признавали не более, чем партийной конференцией, и радикально изменила Пражская конференция РСДРП(большевиков) 1912 г. К 1920 г. все уже позабыли, что съезд и конференция не всегда были равнозначны: к примеру, Г.Е. Зиновьев в первом же абзаце тезисов «Задачи партии в связи с решениями всесоюзной партконференции. Партия без Ильича» (1925) указал: «Конференция = равнялась съезду»[182].
Лишь в первой половине 1930‐х гг. Пленум ЦК признавался представителями первого эшелона сталинской партаппаратной верхушки «самой большой, самой ответственной трибуной», т. е. таким же партийным форумом, каким в РСДРП изначально являлся партийный съезд, а потом стала и партийная конференция если на западный манер: некоторым аналогом буржуазного парламента.
Протоколы заседаний высших органов и их «узких» коллегий «единой» РСДРП не полны, что затрудняло оперативную деятельность высшего партийного руководства и накладывает отпечаток на современные исторические исследования. Еще на III съезде РСДРП 1905 г. В.И. Ленин заявил: член ЦК Л.Б. Красин «как будто что-то вспоминает об утверждении Казанского и Кубанского комитетов, но так как архив утерян, то не может установить этого, а потому фактического значения его воспоминание не имеет»[183]. Подобных «источниковых лакун» за дореволюционный период более чем достаточно, что требует привлечения дополнительных источников.
Протоколы заседаний ЦК РСДРП(б) РКП(б) и его Бюро (помимо публикаций РГАСПИ, ф. 17, оп. 2) содержат информацию об основных направлениях деятельности высшего большевистского руководства, в ряде случаев о взаимоотношениях вождей партии. К сожалению, в большинстве протоколов не зафиксирован даже состав участников заседаний.
Наши знания о работе высшего органа партии становятся абсолютно предметными после появления стенографических отчетов цековских Пленумов (1924). Именно этим объясняется тот факт, что в массовом историческом сознании внутрипартийная борьба в 1920‐е гг. до сих пор противопоставляется безоблачному «единству» руководящего ядра РКП(б) организатора побед Красной армии над внутренними врагами и интервентами в годы Гражданской войны. В 1920‐е гг. на пленарных заседаниях большевистского Центрального комитета его члены постоянно обращались к событиям ленинского этапа партийной истории, поэтому стенограммы заседаний 1924 и последующего годов ценный источник по истории внутрипартийной жизни более раннего периода.
Протоколы заседаний ЦК РСДРП(б); ЦК РКП(б) ВКП(б), его Политбюро, Оргбюро, Секретариата[184], Центральной контрольной комиссии и отчасти Центральной ревизионной комиссии и приложения к ним[185], а также материалы «особой папки» Политбюро как документы высшей формы секретности представляют собой массивный корпус источников, содержащий информацию о персональном составе высшего большевистского руководства и многогранной деятельности этого руководства.
Из дошедших до нас стенограмм заседаний высших органов РКП(б) ВКП(б) и их узких коллегий основным источником по изучению истории большевистской верхушки являются, естественно, стенограммы заседаний ЦК и его Политбюро, поскольку заседания Оргбюро начали изредка стенографировать в то время, когда этот орган превратился в бюрократическую ширму сталинского Секретариата, ЦКК так и не превратилась в «настоящую [курсив наш. С.В.] контрольную комиссию» и так и не стала проверять, «действительно ли ЦК» был проводником «в жизнь всех постановлений съезда»[186], а Ревизионную комиссию не пускали не то что на заседания Политбюро, но даже на пленарные заседания Центрального комитета. Только в 1922 г. В.П. Ногин (человек, которого в 1917 г. Г.Е. Зиновьев назвал «основателем нашей партии», принадлежавшим «к пионерам ее»[187]) и его товарищи по Ревизионной комиссии не без труда выторговали себе право присутствовать на заседаниях Оргбюро ЦК).[188]