Глава II
Санкт-петербург Ташкент. 18931894 гг
1
Евгений Евграфович Баташов, среднего роста, широкоплечий юнкер, отличался не только крепким телосложением, но и терпением, и мужеством, позволявшим ему достойно и с честью переносить все тяготы и лишения военной службы. Широкое лицо его было обрамлено короткими русыми волосами, ниспадающими ровным пробором на крупный лоб, под которым за густыми бровями сияли крупные голубые глаза, в которых блистали гордость и постоянная настороженность настоящего военного. По окончании обучения в кадетском корпусе он поступил в Михайловское артиллерийское училище. Как и в кадетке, Баташов отлично успевал по всем основным предметам обучения. Через год, став портупей-юнкером, уже командовал юнкерским взводом. Однако с молоком матери усвоенное им понятие чести то и дело давало о себе знать, зачастую перечеркивая все его училищные достижения и успехи. Баташов никогда не опускался до того, чтобы унижать слабых и младших. Но если дело касалось его личной чести и достоинства, то он был готов на все. У него было с кого брать пример.
Главным воспитателем и молчаливой грозой училища был командир батареи полковник Чернявский. Основными чертами его духовного облика были поразительное хладнокровие и удивительная ясность ума. Он был всегда ровен в сношениях как с подчиненными, так и с начальством до шефа училища Великого Князя Михаила Николаевича включительно. Одной своей довольно грузной фигурой с правой рукой за бортом сюртука он производил и в стенах училища, и на стрельбе, и особенно на маневрах, какое‐то успокаивающее действие на юнкерские горячие головы. Не производя своей фигурой впечатления изысканной вежливости, полковник Чернявский тем не менее был со всеми очень тактичен. Про эти его качества Баташов был наслышан не только от преподавателей училища, но и от бывших под его началом юнкеров, ставших офицерами. Больше всего ему запомнился случай, произошедший с Великим Князем Сергеем Михайловичем в бытность его юнкером: после первого конного батарейного учения в лагере батарея приезжала в парк, где полковник Чернявский обычно командовал: «Ездовые, слезай»; Великий Князь немедленно же после этого отправился в барак, не ожидая последующей команды. В другой раз полковник Чернявский проделал то же самое и, дав Великому Князю время пройти значительное расстояние по направлению к баракам, скомандовал: «Садись». Великому Князю пришлось бежать обратно к своему коню. Естественно, более не повторялось ничего подобного. Этот инцидент не отразился на добрых отношениях Великого Князя к своему «дядьке», как любовно называл он полковника Чернявского.
Конечно, были в училище и офицеры, которые по ряду причин не пользовались любовью юнкеров, но их было не так много в училище. Однажды портупей-юнкеру Баташову пришлось столкнуться с таким. Офицер училища поручик Лавров, стараясь уязвить портупей-юнкера Баташова, заметно преуспевающего в военном деле, сделал ему несправедливое замечание:
Господин портупей-юнкер, ехидно усмехаясь в усы, промолвил он, вам не кажется, что вы слишком кичитесь своими военными познаниями? И от этого среди своих товарищей выглядите белой вороной.
Лучше быть белой вороной, чем безмозглой курицей, сразу же, не задумываясь о последствиях, парировал Баташов.
Господин портупей-юнкер!.. побелев от бешенства, вскричал поручик и сделал рукой резкое движение, словно намереваясь надавать ему пощечин.
У Баташова не дрогнул на лице ни один мускул. Сохраняя ледяное спокойствие, он опустил руку на эфес шашки, давая понять, что за свою честь намерен стоять до конца.
Видя, что дело принимает неприятный оборот, офицер быстро ретировался. Такого конфуза он Баташову, конечно же, простить не мог и при каждом удобном случае старался ему хоть чем-то насолить. Но это продолжалось недолго. Неуживчивая натура поручика, оскорбительно отозвавшегося об одном из коллег по училищу, однажды привела к дуэли. Лавров был ранен и отправлен в отставку, а вызвавший его на поединок капитан, к огорчению большинства Михайловцев был направлен в Туркестанский военный округ. Наверное, уже тогда в голове Баташова зародилась неожиданная мысль: «Что же это за округ такой, куда ссылаются люди чести?»
Про многие военные округа и воинские части Баташов знал из рассказов отца, ветерана Бородинского сражения, других офицеров, которые продолжали дело своих отцов и дедов и достаточно поколесили по просторам Российской империи. Но никто из них почему-то не вспоминал о Туркестане. И прежде всего, наверное, потому, что большинство из них служили в Санкт-Петербурге или Москве, в крайнем случае на территории европейской части страны, а не в Богом забытых восточных задворках Российской империи.
2
Закончив дополнительный курс училища, что дало приоритет при распределении на службу и погоны подпоручика, Баташов задумался. Перед ним открылась перспектива службы в гвардии или в столичном военном округе, однако он, на удивление сокурсников, выбрал Туркестанский военный округ и получил назначение в одну из батарей Туркестанской артиллерийской бригады. Служба проходила в самых экстремальных условиях. Снабжение войск было налажено из рук вон плохо, и офицерам частенько приходилось жертвовать своими деньгами для того, чтобы воинская часть была в постоянной боевой готовности. Кроме повседневных занятий и караулов, Баташов находил время для того, чтобы заниматься самообразованием, изучением восточных языков и просвещением солдат. Для пытливого ума подпоручика каждый выезд в Алайскую долину на рекогносцировку являлся незабываемой встречей с ранее неведомым миром Востока и потому был для него достаточно познавательным.
Изучая языки и обычаи инородцев, он мог подолгу слушать повествования горцев о снежных вершинах и цветущих долинах их горной страны. Но в последнее время вместо горделивых рассказов о своей подоблачной родине подпоручику все чаще и чаще приходилось слышать их горестные стенания.
Один из жителей гор запомнился Баташову надолго. Он познакомился с ним, когда его батарея, отстрелявшись на дальнем полигоне, возвращалась в гарнизон. Это был оборванец, одетый в какие-то старые лохмотья, сквозь которые проглядывало бронзовое от загара истощенное тело. Взглянув на офицера голодным взглядом, горец на удивление не стал просить милостыни, как это обычно делали нищие, а с достоинством поклонившись, промолвил, коверкая русские слова:
Русски карашо! Русски и таджики карашо!
Не совсем понимая, что хотел сказать незнакомец, Баташов спросил на фарси:
Что вы, уважаемый, хотели мне сказать?
Горец, услышав родную речь, радостно всплеснул руками, вскочил и, сделав несколько торопливых шагов к офицеру, вдруг упал на колени, стараясь схватить полу его шинели и поцеловать.
О таксыр! торопливо заговорил он. Вы себе и представить не можете, что приходится переносить нам от захватчиков афганцев. Это лютые звери, которые жгут наши дома, убивают детей и насилуют жен. Мы лишены возможности оградить свои семейства от такого великого несчастья
У таджика потекли слезы. Вид его был ужасен. Черная борода, усы и нависшие над костлявыми глазницами брови были всклокочены и казались серыми от густого слоя пыли, а его босые ноги, сбитые дальней дорогой, были сплошь покрыты кровоточащей коркой. Как потом оказалось, это был не простой таджик, а родственник правителя Шунганского княжества, за голову которого завоеватели назначили довольно высокую цену. Он бежал из захваченного афганцами княжества, надеясь найти убежище и помощь в России.
Убедившись в том, что батарея, расположившись в широкой седловине перевала, находится под бдительной охраной часовых, а свободные от службы солдаты наспех варганили походный кулеш, Баташов пригласил путника к своему импровизированному столу, который был устроен его предприимчивым денщиком из двух снарядных ящиков. Видя, что шунганец, насытившись, поставил пиалу вверх дном, подпоручик, стараясь унять свое искреннее любопытство, спросил:
Что же послужило поводом к подобному варварству афганцев?
Прежде всего то, что шунганцы всегда были свободным народом! Еще с незапамятного времени мы почитали кокандских ханов и платили им подати. Позднее наши ханы правили уже совершенно самостоятельно. Но четверть века назад на наши земли пришли захватчики во главе с афганским эмиром Дост-Магомедом, и тогда многие Памирские ханства пали, несмотря на геройское сопротивление жителей. Мы оказались в полном рабстве у афганцев и терпеливо переносили это бедствие, посланное на нас Аллахом за грехи наши тяжкие. Но однажды в Афганистане вспыхнуло восстание. Брат афганского эмира Абдурахмана Ис-хак решил отвоевать престол. Он бросил клич о том, что все, кто станет под его знамена, будут свободными. Воспользовавшись слабостью афганской власти, правители Шугнана, Рошана и Бадахшана, а также Вахана, скрывавшиеся до этого в пределах Бухары, вновь вступили в свои владения, стремясь восстановить и удержать свою прежнюю власть. Но войска Абдурахмана, разделавшись с восставшими, в ярости прошли по нашим землям, сжигая и уничтожая все на своем пути. В короткий срок слабые, разрозненные силы князей были разбиты, имущество сожжено, а жены и дети отведены в Афганистан и проданы в рабство. Большинство из уцелевших бросились в Россию и Китай через суровый Памир, где многие погибли от голода и холода, а другие попались в руки памирского разбойника Сахиб-Назара и были выданы афганцам. Только немногом счастливчикам удалось благополучно добраться до Ферганской долины. Во время восстания я командовал конным отрядом, но как бы хорошо я ни воевал, дело наше было обречено на неудачу. Снова завоевав непокорные княжества, афганцы ввели свои порядки и законы, в крепостях оставили войска во главе со своими офицерами, которые безнаказанно творят все, что хотят. У меня афганский офицер взял себе в наложницы двух дочерей, а жену мою, которая в мое отсутствие защищала бедных девочек, приказал зарезать. Когда в прошлом году на Памире появился русский полковник с вооруженным отрядом, мы обрадовались, думали, что русские, видя наше бедственное положение, решили заступиться за нас, и за одну ночь, когда отряд стоял на границе Шунгана, вырезали всех афганцев, солдат и офицеров, бесчинствовавших в нашем ханстве. Афганцы побоялись тогда мстить нам за смерть своих соплеменников, полагая, что русский отряд двигается для нашего освобождения, но мы ошиблись. Отряд ушел, и как только афганцы узнали об этом, то с неистовым ожесточением бросились на моих несчастных соплеменников, и кровь рекой полилась по долине реки Бортанга. Нашей мирной жизни пришел конец, и теперь сотни таджикских семейств бегут в Россию просить заступничества Ак-Паши Белого Царя
Рассказчик глубоко, с надрывом вздохнул и неторопливо поправил свалившийся с плеч ободранный халат, причем грудь его и правая рука оголились. Баташов с любопытством взглянул на его худую, но довольно мускулистую грудь, на которой виднелись две большие белые круглые метки, величиной с копейку, резко выделявшиеся на бронзовом фоне тела.
Что это такое? спросил он таджика.
Шунганец опустил голову и, ткнув пальцем в один из знаков, вскинул на офицера свои огромные голубые глаза, в которых вдруг вспыхнул злобный огонек, потом сказал:
Это? Это пули, которые я получил, сражаясь с афганцами.
Дав путнику на дорогу хлеба и немного денег, Баташов скомандовал батарее продолжать движение, намереваясь к вечеру добраться до гарнизона.
Доложив командиру артиллерийской бригады полковнику Егорову об успешно проведенных стрельбах, Баташов рассказал ему и о встрече с шунганцем, о трагедии, постигшей его народ.
Я уже не раз слышал о притеснениях афганцев. Жаль горцев, конечно, с сожалением сказал полковник, но, несмотря на неоднократные просьбы инородцев о помощи, из Санкт-Петербурга идут лишь успокоительные отписки.
Господин полковник, неожиданно обратился к Егорову адъютант, явно услышавший рассказ Баташова, только что получена телеграмма об откомандировании конно-горной батареи в распоряжение экспедиционного отряда, который формируется из подразделений Туркестанского военного округа для похода на Памир.
Ну, наконец-то! сказал удовлетворенно Егоров. Положительно радостное известие. Уж засиделись мы, пора и пороху понюхать. А кого в поход отправим? спросил тут же он, задумчиво глядя на адъютанта.
Разрешите мне! сразу же, не раздумывая, предложил Баташов.
Ну, что ж, удовлетворенно произнес полковник, я не возражаю. Ваша батарея одна из лучших в бригаде. Да и офицеры у вас подобрались один к одному. Я думаю, командование отряда будет вами довольно. Как вы думаете, штабс-капитан?
Адъютант, явно польщенный доверием командира артиллерийской бригады, выпалил:
Подпоручик Баташов хороший командир, способный принимать самостоятельные решения. Вот только Штабс-капитан замялся.
Ну, договаривайте же скорей, нетерпеливо произнес Егоров.
Господин полковник, нас в штабе округа не поймут, если мы отправим командиром отдельной конно-горной батареи подпоручика.
Так в чем же дело? Подготовьте мне сегодня же представление на Баташова. Пора ему быть поручиком. Заслужил!
Благодарю, господин полковник! искренне произнес Баташов. Я оправдаю ваше доверие.
Не мне служи, голубчик, а родному Отечеству своему. И как говаривал царственный батюшка наш Петр Алексеевич: «Бог высоко, а Царь далеко; однако у первого молитва, а у другого служба не пропадают!» Готовьте батарею к походу.
Отряд, который возглавил генерального штаба полковник Константин Павлович Пустошин, был сформирован из полубатальона 2‐го Туркестанского линейного батальона, полубатальона, скомплектованного из охотничьих команд всех батальонов Ферганской области, казачьего Оренбургского полка, конно-горной батареи, саперной команды, а также отделения телеграфистов военного телеграфного парка.
Когда все подразделения прибыли к месту сбора в городок Маргелан, полковник Пустошин собрал всех командиров подразделений.
Господа офицеры, начал Пустошин, перед нами стоит ответственная и, прямо скажу, довольно нелегкая задача: пройти по самым труднодоступным перевалам и долинам Памира, в коих местах даже не ступала нога православного. Зачем, спросите вы. Да затем, чтобы своим личным присутствием утвердить пределы Российской империи на Востоке. Вы, наверное, уже не раз слышали о том, что афганцы постоянно нарушают договоры о границах и выставляют свои посты на нашу территорию далеко за пограничную линию. Подстрекаемые англичанами, они заняли Кафиристан и Канджут, а кроме того, владеют совершенно незаконно никогда не принадлежавшими им ханствами: Шунган, Рошан и Вахан, грабят и насилуют горцев, угоняют в полон русских подданных. Китайцы, видя бесчинства афганцев, от них не отстают, производя беспорядки со стороны кашгарской границы. Я прошу господ офицеров подойти поближе.
Стоя у стола, все поле которого занимала карта, Пустошин очертил указкой пределы владений Российской империи на Востоке. Более подробно он остановился на маршруте следования отряда.