Всадники всей массой повернули и двинулись обратно в город.
Князь Адам передаёт привет твоей милости! сказал Меховецкий, поехав рядом с Матюшкой, наклонил почтительно голову перед ним, великим князем.
«Да, он-то не оступится, играет хорошо, все тонкости придворных знает! мелькнуло в голове у Матюшки. И он не подведёт меня. А вот поможет крепче сесть в царское седло!.. И с чем-то приехал С чем же? Не случайно ведь сегодня опять моё число!»
В хоромах, уже за столом, Меховецкий сообщил ему, что за ним дня через два придёт полусотня гусар[12], пока всего лишь полусотня. Но в Посполитой о нём уже наслышаны, и гусары собираются опять в поход за царя Димитрия.
Через недели три к тебе придёт от князя Адама пан Валевский, понизив голос, сказал он, чтобы не слышали «ближние» царя.
Кто он такой? спросил Матюшка. Он всё ещё чувствовал себя им, простым Матюшкой, вот перед ним, перед паном Меховецким. Тот, его наставник и поводырь, загнал его, как вбросил, в иной мир, ужасно сложный. Туда он угодил по прихоти его «Вот и пускай, паршивец, спасает или помогает!..»
Ну-у! удивился тот. Его ты, великий князь, ведь должен знать!
Насмешка прозвучала в голосе его, захмелевшего. Он был, конечно же, пьян, но ещё держался крепко мыслями, не позволял себе лишнего болтать.
Гусары в Польше не у дел, продолжил дальше Меховецкий, пряча хитрую усмешку в усах. Соблазни их, царь, походом!
О-о! Как сказал он это слово «ца-арь»! Как в тот момент смотрели его пьяные глаза на него, на Матюшку Что было в них и в голове его? Как знать хотел он всё же это.
Я с Шуйским за престол начну войну! вдруг само собой истерично вырвалось из уст его, того самого Матюшки, на которого какой-то воеводишка нагнал страха ещё совсем недавно вот в этом Стародубе. Ах! Как не хотелось ему вспоминать об этом, травил он это в себе вином
Меховецкий снова усмехнулся, но ничего не сказал. Он стал опять говорить всё о том же Валевском, что тот будет канцлером, как велел князь Адам. И он потряс указательным пальцем перед самым его лицом, как будто отчитывал какого-то мальчишку.
И он, Матюшка, проглотил всё это.
Но Меховецкий всё не унимался. Он был изрядно пьян, и его тянуло царить вот здесь, при его «питомце», при его Матюшке. И он стал поучать сидевших за столом «ближних» царя.
В Литву и Польшу письма рассылайте! Пишите: царь Димитрий жив и набирает войско! И не забудьте указать оклады выше королевских обещает! поднял он вверх руку, как будто грозил кому-то за непослушание. Кто ступит первым ногой на землю Московии получит сверх за четверть золотой!.. Ха-ха! Вот так мы и заманим их!..
И не видел он, пьяный, потрёпанных лиц «ближних» царя. Наутро же, проспавшись, он покрутил больной головой: «Брр!.. И кто только пьёт эту гадость!..» Он опохмелился, оставил свою полусотню гусар Матюшке, сказал, что через месяц вернётся с войском из Посполитой, и уехал обратно за рубеж. Он поехал на Волынь, в замок Вишневец. Он вёз князю Адаму подробный отчёт о том, что сделал и как живёт их ставленник в земле Московской.
Но Валевский, как обещал Меховецкий, не появился в Стародубе. Зато в конце августа там объявился опять сам Меховецкий. Он был возбуждён, при встрече с ним всё время шутил и был весьма доволен чем-то. Но он уже не позволял себе такие штучки, какие ещё проскальзывали у него совсем недавно, при последнем его визите в царские хоромы.
Ты не представляешь себе, какие дела разворачиваются в Польше! Рокош[13] Зебржидовского провалился! Жолкевский разбил под Гузовом рокошан! Об этом я тебе уже говорил в прошлый раз! Так вот: те разбегаются, ищут, к кому бы пристать! У всех рыцарей полно гусар! Но король не доверяет им, не берёт на службу. И они намерены искать в другой войне добычи, золото, оклады!.. И тут, к их радости, среди них разнёсся клич, что ты жив и собираешься в поход! Ха-ха! потирая азартно руки, заходил он по горнице, и сабля постукивала и постукивала его тяжёлыми ножнами по слегка прихрамывающей ноге.
* * *
И вот наконец-то наступил тот самый Сёмин день. А перед тем у него, у Матюшки, была кошмарной ночь. Наутро же всё было по-прежнему: ночь новостей не принесла.
«Чёрт бы его побрал!» уже не раз мысленно ругал Матюшка этот срок; он ждал его, отсчитывал мгновения со страхом.
День наступил, прошёл, закончился. И весь этот день Матюшка терзался, но не показывал ничего перед тем же Меховецким. А тот каждый день таскался к нему в хоромы и всё нудил про войско и что вот, мол, казна нужна большая.
А где её взять?! загорячился он как-то, не выдержав его нытья. Города что за деньги-то шлют? Как будто там лишь доят! И только отписками одними кормят! Вот, дескать, царём признаём, но серебришка взять негде! Кабацкую казну поразорили, и книги те, многие, куда-то затерялись! Мол, неизвестно с кого и сколько раньше брали!.. Пахомка пишет им: приноровясь по-старому! А они в ответ: десятую деньгу собрать не можем!..
Так мучился он весь этот день. К тому же его донимали дьяки какими-то мелкими делами. И он едва дождался конца дня, чтобы понять, что в этот день ничего не случилось «Что? Наврали числа!.. Не может быть!..» Он в них, в эти числа, верил, как в Бога никто не верил до него «Но почему же до сих пор сходилось всё? Обман, ошибка в счёте, загадка? А может, я зря учитывал те, дьявольские дни?.. Тогда, выходит, мне нужно ждать ещё три года! Да нет даже четыре! А что будет через четыре? То я не просчитывал совсем!»
Государь, тут есть девка, вошёл к нему в горницу Пахомка и заикнулся о том, чем всегда готов был услужить ему, и сейчас почувствовал, что эта служба нужна. У неё всё на месте, всё при ней
Пахомка исполнял у него сразу две обязанности: ведал приказом Большого прихода и был его комнатным дьяком.
Давай, согласился Матюшка. Ему не нужна была вторая ночь кошмаров.
Пахомка вернулся в дворецкую и вызвал к себе девку Агашку. Та недавно завелась в хоромах и была в теле, мила лицом, а по глазам было заметно, что сконфузить её не так-то просто было. Он распорядился. И бабы помыли Агашку в баньке, расчесали ей волосы, надели на неё белоснежную рубашку и опять передали с рук на руки ему. Он ещё раз проверил всё придирчиво и поджал тонкие губы при виде сочной девки. Озорные мыслишки, ненужные сейчас, забегали в его голове и ломотой отдались в теле Он крякнул для крепости, чтобы устоять перед соблазном дьявольским, и стал по-деловому наставлять её.
Иди к царю! Сама знаешь, как утешить его!.. Хм! Вроде баба, а ведешь себя как девка! заметил он её блестевшие смущением глаза
Агашка робко вошла в царскую горницу и остановилась у порога.
Как тебя зовут, а? спросил Матюшка девку, стоявшую у двери не поднимая глаз, хотя было заметно, что она не стеснялась его.
Агашка, промолвила та.
Он провёл её в горницу, раздел и осмотрел Все заботы и тревоги о каком-то дне, сейчас ненужном, свалились в иной мир, и он погрузился в бездумную муть
Иди, иди к себе! прогнал он её, когда всё было кончено, а он почувствовал, что она не помогла, что угодил в похмелье совсем иное.
Она поднялась с постели, в тусклом свете ночника мелькнули большие белые формы, прошлёпала босыми ногами до лавки, надела рубашку и сарафан и бесшумно выскользнула из горницы.
Он остался один, и снова в его голове заползали всё те же мысли. Он встал, нашёл на столе кувшин с медовухой, который распорядился принести сюда Пахомка специально для них. Припав к нему, он глотнул, но лишку, и закашлялся И тотчас же проснулся каморник, что спал подле его двери, охраняя, как верный пёс, его сон. Он напился, снова лёг в постель и ещё долго ворочался, глядел, как на поставце у двери блестит одиноко кувшин с медовым питием, к которому так и не притронулась Агашка Заснул он уже под самое утро, даже не заметил, когда и заснул.
В полдень же на царском дворе поднялась суматоха и какой-то шум, вскрики
Он выглянул в окно из терема и увидел, что во двор влетели на замордованных конях два его гонца. Они спрыгнули на землю, кинулись к крыльцу и стали торопливо подниматься вверх по лестнице.
«Да что же ещё случилось-то?!» неприятной мыслью заскребло внутри у него; да он ждал одно, а вдруг там, эти числа, ему подсунули какую-нибудь пакость
Через минуту в его комнату вошёл Пахомка с гонцами. Гонцы остановились у порога, а Пахомка прошёл вперёд к нему и почему-то заговорил тихо, как будто боялся, что кто-то подслушает его:
Государь, сюда идёт полк гусар пана Будило, мозырского хорунжего[14]
«Ах, эта манера разводить тайны там, где не нужно!» чуть не вспылил он, хотя весть была радостной.
И тут же в горницу заскочил Меховецкий, лицо блестит, и громкий, во всё горло, вскрик чуть не оглушил Матюшку: «Будило Оська идёт! Я же говорил тебе, что он придёт и к сроку!»
«К какому ещё сроку?!» мелькнуло удивлённо у Матюшки; он никогда не открывался перед Меховецким. Но всё это моментально вылетело у него из головы при одной только мысли, что подтвердилось последнее его предсказание Да, те числа не обманули!..
А-а! протянул он равнодушно, совсем как «Немой» Алёшка, и так, что даже Меховецкий подозрительно глянул на него.
В тот день Осип Будило подошёл с полком к городу, расположился станом под ним и тотчас же явился в хоромы, чтобы представиться царю. У крыльца хором его встретил Меховецкий и проводил в горницу. Там на троне сидел царь, а подле него стояли рынды, в два ряда сидели бояре из ближней его думы.
Меховецкий ввёл в горницу хорунжего и объявил его: «Государь и великий князь Димитрий Иванович, тебе, государю, челом бьёт хорунжий войска польского, вольный человек Осип Будило!»
Будило поклонился Матюшке, подошёл к трону и коснулся губами его руки.
Матюшка посмотрел на Меховецкого, который уверенно торчал перед троном, и спросил взглядом его, мол, правильно ли я веду себя. Заметив одобрение на его лице, он подал знак ему, чтобы он сказал речь.
Государь и царь Димитрий, выступил вперёд и заговорил Меховецкий, обращаясь к хорунжему, имеет великую радость от прибытия вольных гусар для помощи ему в деле освобождения его наследного трона от Шуйского, который воровством захватил его
В тот день Матюшка задержал хорунжего у себя в хоромах. И за столом долго шла весёлая пирушка. Так что Будило уже никуда не уехал из хором, там же и уснул на лавке в горнице, куда его свели под руки царские холопы.
Два дня затем ушли на переговоры с Будило о жалованье его гусарам. И вот на третий день он опять приехал с утра в царские хоромы. В горнице у царя уже был Меховецкий и ещё какие-то русские. И там Будило снова завёл разговор об окладах. Пахомка же, когда всё это затянулось и все стали нервничать, приказал холопам подать к столу вино и медовуху. Все выпили и подобрели, беседа сразу оживилась.
В разгар застолья слегка скрипнула и приоткрылась дверь в горницу. И в щели сначала показался пробор, расчёсанный надвое и смазанный маслом. Затем показались круглые глаза, появилась вся голова подьячего. И, так застыв, она промямлила робким голосом: «Государь, из Тулы атаман пришёл Отважный и красивый!.. Хм!» поперхнулась она от собственной же смелости.
Будило громко хохотнул: «Хо-хо!» Взглянув же на царя, он вздохнул, повёл бровями: мол, что поделаешь, если у тебя такие трусливые холопы.
Димитрий подал знак подьячему: «Пусти! Узнаем, что принёс гонец!»
Постой, государь! поднялся с лавки Меховецкий. Дай-ка я выйду к нему!
Ему почему-то стало беспокойно, с лица сползла улыбка. Не дожидаясь согласия Матюшки, он вышел из горницы, пробежал сенями, выскочил на теремное крыльцо и посмотрел вниз.
Во дворе царских хором на карауле прохаживались, как обычно, стародубские городовые стрельцы. У коновязей торчала большая группа жолнеров[15] и гусар. Они держали наготове лошадей так, что было ясно: царь принимает у себя знатных польских гостей. У самого же крыльца стояли два донских казака. По одежде и по выправке было заметно, что это не простые казаки.
«Атаманы!» подумал Меховецкий и быстро спустился вниз. Приглядевшись к одному из них, он удивился.
Атаман, я видел тебя где-то уже!.. А-а! Ты у Корелы ходил подручником! Так ли это? Заруцкий!
Да, это был Заруцкий, атаман донских казаков, ещё молодой, лет двадцати пяти, высокий ростом, статный и красивый, как говорил подьячий.
Да, ответил Заруцкий и вспомнил, что видел Меховецкого в свите Димитрия в Москве среди его польских сторонников. И он был весьма близок к царю, судя по тому, как часто мелькал подле него.
А ну-ка, отойдём в сторонку, оттащил Меховецкий его от крыльца, чтобы никто не слышал их. Атаман, мы сейчас будем у царя. Так ты ничему не удивляйся. Корела говорил, малый ты сообразительный. Всё поймёшь сам.
Заруцкий молча пожал плечами: дескать, что заранее-то говорить, увидим, что к чему.
В хоромы казаки зашли вслед за Меховецким. Тот провёл их в горницу, где находилось несколько человек. Среди них Заруцкий сразу же узнал мозырского хорунжего пана Будило. Другой заметной личностью в горнице был среднего роста человек, мужиковатого вида, с мясистым носом. А на лавке, кривляясь в углу под образами, сидел горбатый человечек в пёстром шутовском наряде. Да ещё в горнице торчал невзрачного вида дьяк. Его Заруцкий видел, кажется, в Москве.
Ваша светлость! обратился Меховецкий к мужиковатому и почтительно наклонил голову. От Болотникова атаман!
Заруцкий шагнул вперёд и поклонился новому царю: «Государь, позволь передать грамоту от твоего большого воеводы Ивана Исаевича Болотникова!»
Димитрий подошёл к нему, сам взял у него грамоту и подтолкнул его к лавке: «Садись, атаман!»
Он небрежно сорвал печать и подал грамоту дьяку: «Читай!»
И Пахомка зачитал послание Болотникова: «И молим мы, холопы твои, тебя, государь, о помощи войском наспех брату твоему, царевичу и великому князю Петру Ивановичу. А сидим в осаде уже два месяца, и голод и нужду терпим немалую во имя твоего царствования. И многие приступы врагов твоих, государь, отбивать силы на исходе»
Молодец, атаман! сказал Димитрий, после того как зачитали грамоту и ещё выслушали самого Заруцкого. На помощь Болотникову пойдём! Соберём полки и пойдём! А тебе бы поспешить на Дон. Приводить под мою руку вольных казаков: служить государю истинному, природному, за великие оклады!
* * *
Матюшка решил устроить схватку, размяться, от попоек отдохнуть, чтобы рука почувствовала вновь увесистую тяжесть клинка. Желал покрасоваться тоже он, недурно владея саблей, как он считал, и в чём его уверил Меховецкий. Тот натаскал его по этой части.
Потешный бой, для крепости руки, смутил весь царский двор. Закрыли на конюшне лошадей, иных повыводили со двора, убрали козлы, чурбаки какие-то и всякий хлам, что попадался под ноги. Телеги и повозки выкатили за ворота: расчистили площадку для сражения.
Сошлись пятеро на пятерых. Матюшка отобрал себе в напарники стрельцов, Заруцкий же своих, привычных к драке казаков.
И пошло, пошло!.. Матюшка сразу же насел на атамана: жёстко, тесно, вплотную к нему, впритык Вот так, вот так его учил пан Меховецкий.
Тот и сейчас стоял поодаль с Будило и наблюдал, как его «выкормыш» прилаживается к клинку и ловко крутит им, разогревая руку.
«А вдруг! тревожно стало полковнику с чего-то. Да нет не может быть!.. Ему ещё не время умирать! Ещё не всё исполнил он! Хм!» ехидно ухмыльнулся он каким-то своим мыслям.
Раз, раз!.. Клинки мелькают, как злые змеи. День серым был, и небо хмурилось. Прохладный ветерок студил, не остужая, разгорячённые тела бойцов. Кругом работа мышц и напряжение, стихия, натиск Крутил, крутил Матюшка свой клинок, чтоб сбить противника обычной неизвестностью. Он в этом, пуская тайны дымовой завесой, весьма уже поднаторел. А сам следил он, настороженно следил за каждым движением клинка Заруцкого.