Мудрика даже жена, так сказать, родная ненавидела и презирала, которую он, как и детей, в мешковину нарядил. Их соседи так и прозвали, семьёй в мешках. Вот поэтому унаследовавшая аптеку супруга с детьми на похоронах кормильца рыдали как одержимые, от счастья. Чуть с ума не сошли и прям на свежей могиле в пляс не пустились. Прежде всего вдова пожертвовала храму кучу денег, и жрецы засвидетельствовали, что это богам было угодно, чтобы Бухвала ночью с лестницы скатился, шею себе свернул и на длинный ржавый гвоздь затылком напоролся. Жрецы от неслыханной щедрости аптекарской вдовы хотели умершего в святые зачислить, но вовремя опомнились. Ну где это видано, чтобы могилы святых осиновыми кольями обносили и чесноком украшали?
Сам Хейзозер Краснощёк старался поступать правильно, как велят заветы богов. Довольствуйся тем, что у тебя есть. Живи по заработкам своим, не за счёт других. Помощь кому нужна, не откажи тому в помощи по возможности своей. Уважай себя и других. Будь терпелив к чужим недостаткам и безжалостен к своим. Заботься о родных и близких. Будь честен с собой. Вот семь основных заветов, по которым должны бы жить все люди, и тогда на земле наступит блаженный Эженату. Боги дают людям возможность выбора, но выбирают люди.
А боги внимательно наблюдают за тем, какой выбор делают смертные. Хейзозер всегда помнил об этом. И очень хотел добиться большего, чем у него было. Сейчас он помощник каменотеса, но дайте ему шанс, один только шанс. Уж он-то его не упустит, вцепится в шанс овчаркой и покажет всем, что он, Хейзозер Краснощёк, не чучундра огородная и достоин большего, чем доля каменотеса, к ремеслу которого он не испытывал ни малейшей тяги и не выдавал к нему ни капли таланта. Краснощёк хотел доказать, что если жить по заветам богов, так и боги улучшат твою судьбу. Ведь это же логично! Поступай по заветам, чтобы понравиться богам, и они помогут тебе достичь высот, а в дальнейшем, может, будут прощать кое-какие мелкие грешки, если в целом жить правильно.
Но даже праведный Краснощёк про себя, нет-нет, да желал Бухвале Мудрику долгих лет в пекле Энжахиму, в самых жарких точках. Младшая дочка Хейзозера, четырёхлетняя Листа, заболела воспалением лëгких, было необходимо горячее молоко и настойка горькой утрубицы. С молоком проблем не было, но вот с дорогой утрубицей денег хватило только на два пузырька. И у хозяина как нарочно с заказами простой, соответственно, денег платил не особо.
С каждым днём Листе становилось всё хуже. Девочка таяла сгорающей свечой, была так слаба, что каждое слово давалось ей с трудом, губы едва разлеплялись. С лица не сходила бледность, и Листа почти всегда спала или находилась в забытье, будто понемногу возводила между собой и миром некие кольца из прессованной ваты, которые становились всё толще и туже и сжимали грудь девочки осьминожьей хваткой. Детское хрупкое тельце исхудало до предела, иссохшая горячая кожа ежечасно выделяла болезненный склизкий пот, который вытирала жена Хейзозера, Шаулина, что неотрывно находилась у постели дочери. Она сама осунулась от бессонных ночей, почти ничего не ела и украдкой от мужа плакала от собственного бессилия. Продать нечего и денег занять не у кого. Оставалось надеяться на то, что дочь выздоровеет раньше, чем закончится лекарство.
Краснощёк умолял Бухвалу дать настойку утрубицы под расписку, под залог, с какими угодно процентами, однако аптекарь твёрдо заявил, что принципиально не даёт в долг, и принципов менять не собирается. Вас много, сострил Бухвала, а принцип один.
Раньше можно было бы сходить к знахарке или травнику, которых в городе хватало. Теперь же их нет, благодаря закону о том, что торговать оздоровляющими товарами могут только владельцы аптек с кородентской лицензией и соответствующим образованием в кородентском же платном университете, построенном тем же Кластером.
В отчаянии Краснощёк решился на воровство. Ничего, потом, когда Листа выздоровеет, он сдастся властям, во всём признается и понесёт наказание.
Ночью он прокрался к чёрному входу аптеки, расположенному на заднем дворе, куда вела с улицы арка, с намерением подкараулить сторожа, когда тот выйдет по нужде, и, проломив ему череп камнем, выкрасть пузырьки с утрубицей. И вот, после долгого ожидания, показавшегося бесконечным, дверь чёрного входа открылась и сторож, высоченная детина, вышел проветриться. Хейзозер, вконец измучившись от нервного напряжения и внутренней борьбы, сам почти окаменевший с ног до головы, с покривившимся в судороге ртом и гулко бьющимся сердцем выронил камень в снег и зашагал прочь. Руки тряслись от волнения и перехватывало дыхание. Он сделал свой выбор.
Нет, это испытание, дарованное ему богами, как и все прочие тяготы и лишения. Толку-то, что он во всём признается? А если сторож умрёт? Важнее наказания за преступление предотвращение самого преступления. Боги увидят его духовную чистоту и крепость моральных устоев и помогут его дочери, его маленькой красавице Листе, выздороветь, ведь она дитя, она ничем не провинилась и не заслужила столь скорой смерти. К тому же он, её отец, регулярно жертвует храму Клитофрунати на благочестивые дела и живёт согласно своей совести и своим доходам. Конечно, Хейзозеру приходила мысль, что тягот и лишений было бы значительно меньше, не жертвуй он столь много храму, но он отмёл это соображение как признак слабости.
Однако как ни старались родители Листы растянуть два пузырька с настойкой утрубицы, лекарство кончилось. Листа умерла.
Даже когда напавшие через пять лет на Радруг маги-рыцари, закованные в алую броню так, что и глаз не видать, принялись убивать всех подряд, растворяя людей жуткими лучами белого ослепительного света и прожигая огненными сгустками, даже когда они испепелили его жену и его самого, Хейзозер Краснощёк не переставал верить, что всё происходящее есть испытания, дарованные ему богами. Именно дарованные. Боги таким образом для себя определяют, у кого из смертных наиболее стойкий и крепкий дух, и помогают лучшим из лучших. Даже когда драконы, разбросанные по всему кладбищу в количестве семи штук, так и остались грязными холодными изваяниями, хотя должны были стряхнуть каменную шкуру, расправить крылья и унести душу Хейзозера в страшную Энжахиму, где вечный туман и холод и чудовища охотятся на павшие души, или в прекрасную Эженату, где воспрявшие души пребывают в вечном блаженстве (ну конечно в Эженату, ведь он вёл такую праведную, такую правильную жизнь! Ведь он был так послушен и смирен!). Даже когда Хейзозер уже в качестве призрака безупречного молочно-голубоватого цвета с холодно-синими глазами оказался обречён в компании таких же неприкаянных духов на скитания по Кладбищенскому острову, который почему-то не хотел их отпускать, даже тогда Хейзозер долго ещё верил, что это очередное испытание, быть может, последнее и самое трудное.
Но спустя какое-то время загробного существования Хейзозер окончательно понял, что драконы никогда не оживут и не унесут его куда бы там ни было. И тогда он возненавидел богов чернейшей ненавистью, на какую только способен человек, которого водили за нос всё его существование. Возненавидел жрецов за то, что они используют веру для личного обогащения, себя за наивность и доверие богам, которым, как оказалось, совершенно плевать на те жертвы, что приносят им люди, по причине своего несуществования. А заодно и всех живых за то, что он уже умер, а у них ещё есть шанс наладить свою жизнь и исправить совершённые ошибки. Но как, как же боги могли оставить его, отказавшегося совершить преступление даже ради спасения своей дочери?! Пустота и чёрная злоба отныне и навеки поселились внутри Хейзозера, заменив собой веру и стремление жить правильно. Нет, он не перестал верить в богов. Он перестал верить богам. И ещё им прочно завладела жажда мести магцарям, убившим его жену и его самого. Но обо всём по порядку.
1. Хейзозер Краснощёк.
Смерть это ещё не конец.
После пробуждения на Кладбищенском острове Хейзозер Краснощёк в прострации блуждал по кладбищу, не понимая, что с ним произошло и в кого он превратился, а превратился он в нечто эфемерное, с очертаниями его бывшего тела, но голубовато-белого цвета. И это нечто умело леветировало и вполне сносно проходило через материю, как сквозь воздух.
Краснощёковое нутро ощетинилось сосульками страха. Да там вырос целый престол из сосулек страха (на престоле со спинкой из всяких острых штуковин усидеть нелегко, но усидеть на престоле из сосулек внутри пищеварительного тракта ещё труднее, хотя бы из-за его неизбежного таяния). Уж не в кошмарную ли Энжахиму он попал, где души служат жратвой и ханкой для чудищ со всеми вытекающими и выходящими последствиями?! (Малая ханка грешники малой руки, большая ханка грешники большой руки.) Но он не мог попасть в Энжахиму, он же ш жил правильно, по заветам! Да нет, это Кладбищенский остров. Оградки вот, местность знакомая. Он бывал здесь, когда хоронил родителей а потом и дочь. Вон и Воротник чернеет.
Тогда куда подевалась обычно назойливая болотная вонь? Хейзозер принюхался и не услышал вообще никаких запахов, как если бы нюхал чистую воду, которую ему никогда нюхать не доводилось. В лучшем случае, это было нечистое пиво. Впрочем запахи сейчас не главная проблема, опасность одна: живым на Кладбищенском острове нельзя долго находиться, иначе можно заснуть и никогда не проснуться, угодив раньше срока в юдоль тоскующих мертвецов. Покойники, как известно, скучают по жизни, она манит их, как и свежие истории из мира живых, а рассказчиков всегда так не хватает. Краснощёк покрылся бы испариной, если бы по-прежнему обладал своим привычным телом, а не этим не пойми чем.
Они с Шаулиной несколько суток прятались в темноте погреба, страшась высунуться наружу. Снаружи трещал и ревел городской пожар, устроенный захватчиками. От бушующего вокруг пламени холодное обычно подполье их каменного дома полнилось горячим воздухом. Иногда сквозь дверные щели заходил ветер и приносил клочья горького дыма. Становилось тяжело дышать и слезились глаза, к тому же жажда и голод ждать не заставили, и Хейзозер предложил, как стемнеет, бежать из города, а там, в лесу и безопасности, придумать, куда идти дальше. Ночью они покинули убежище. Чёрная от золы улица едва узнавалась. Плоть многих зданий пожрал ненасытный огонь, обглодав их до костей остова. Повсюду обугленные трупы. Закопчённый и задымленный Радруг едко смердел жжёным мясом и горелым деревом. А из подворотни напротив вышли два мага-рыцаря в своей красной броне, заляпанной угольными пятнами и разводами так густо, что красное едва различалось. Точно караулили их. И Краснощёк с Шаулиной побежали. А затем его жена вскрикнула, пронзительно, режуще, словно бритва, коротко, как миг. Хейзозер не обернулся. Хейзозер струсил, как струсили бы многие, если не все. Впрочем, бег продолжался недолго. Жуткая боль молнией сковала спину и парализовала его.
А потом он как-то оказался на Кладбищенском острове.
Подавленный и растерянный, Хейзозер Краснощёк плыл среди надгробий, как среди каменного леса, посаженного измельчавшими волотами, пока не увидел ещё одно такое же нечто, прозрачно-белое, с голубоватым отливом. Толстое и согбенное, оно сидело, прислонившись спиной к берёзе.
Хейзозер не знал, радоваться ли подобной встрече, но за неимением чего-то другого подплыл поближе. К его изумлению, голубовато-белым согбенным толстяком оказался никто иной, как аптекарь Бухвала Мудрик. По крайне мере, лицо с фигурой его. В льдисто-синих глазах краснели едва заметные искорки.
И ты здесь! выдохнул Хейзозер.
Бухвала с кряхтением поднялся. Конечно, привидения не кряхтят, им это ни к чему, но Бухвала по привычке изображал из себя несчастного страдающего расстройством желудка и сахарным диабетом провизора.
Я здесь? переспросил загробный аптекарь, стараясь узнать говорящего. Я здесь, да. И давненько. Теперь и ты здесь.
Ты, повторил Хейзозер и замолчал.
Ему отчаянно хотелось наброситься на Бухвалу с кулаками и избить его в кровь. Хейзозера аж всего заколотило. Но перед ним стеной выросли три соображения.
Первое, если боги помогали обрести достойную жизнь лучшим из лучших, а в понимании Хейзозера достойной была непременно богатая жизнь, получается, и Мудрик относился к лучшим из лучших.
Второе, Мудрик был известным и уважаемым лицом в Радруге и, вдобавок, одним из приглашённых за кородентский стол в последний день рождения Кластера. То был единственный случай, когда обычное тряпьё провизор сменял на палевые жюстокор и кюлоты, украшенные узорными нитями красного шпинеля и зелёного сапфира, и жёлтые телячьи башмаки с золотыми пряжками. Мудрик мудро решил, что лучше отдать кучу денег за наряд, приличествующий кородентскому дню рождения, чем бесплатно отдать голову палачу.
А в третьих, четыре года назад аптекарь внезапно помер и был похоронен здесь же, на Кладбищенском острове.
Ты из Радруга? лениво полюбопытствовал ныне покойный Бухвала.
Да, пробормотал Хейзозер, неуверенно вглядываясь в очертания собеседника. А ты ты ведь Бухвала Мудрик, аптекарь с улицы Сумрачномуравьедной?
Ага, оттуда я, кивнул Бухвала. Только вот не был я на улице Сумрачномуравьедной вот уже четыре года. Спасибо жёнушке. Укокошила меня жёнушка, тварь неблагодарная. Я для неё и детей всё делал, как вол пахал, все деньги в развитие аптеки и только в неё вкладывал, а в итоге получил ржавым гвоздём в затылок. Ржавым!.. Дождалась мерзавка, когда аптека моя прославится на весь Радруг благодаря моим непосильным трудам, от знатных клиентов отбоя не будет, и сам кородент на свой день рождения станет меня приглашать, взяла, паскуда такая, и тайно гвоздь мне в затылок воткнула. Ржавый!.. И с лестницы сбросила. Нарочно ведь ржавый-то мне в голову всадила, чтобы обидней было. А ведь умело удар нанесла, на поражение. Наверняка тренировалась. На стенке сарая. Унизила, так унизила И всё ей с рук спало, разгуливает на свободе, скользит, как утка по воде. А ты кто?
Небольшое уточнение: отчасти аптека прославилась именно образу преуспевающего провизора в нищенских лохмотьях и после его смерти некоторые аптекари тоже стали одеваться, как нищие, но успеха Мудрика не возымели, а кто-то схлопотал штраф за внешний вид, не соответствующий уровню заведения, недавно придуманный славным кородентом Кластером, вообще, надо сказать, мастаком по части штрафов и налогообложения.
Как, ты меня не узнаёшь?! поразился Хейзозер, хотя другому обстоятельству он поразился куда больше. Но ведь ты умер!!
Аптекарь мотнул головой в сторону надгробий.
Ну да. Поблизости и могилка моя есть, та самая, с оградой из осиновых кольев. Любящая у меня жёнушка, а? Но какова кобра! с ядовитым сарказмом воскликнул Мудрик. И это за труды мои ради неё и детей, за талант мой торговый В первый год нарочно приходила, чеснок на мою могилку клала. Сам видел. Думал, удушить её вместе с детьми-предателями или ещё чего над ними сотворить, да не смог люблю я их забвенно и всё прощаю Теперь, правда, не приходит. Окончательно забыла, упыриха проклятая. Или чеснок подорожал.
Погоди, получается, и я умер? не выдержал и перебил Хейзозер. Очень уж острый вопросительный знак оказался у вопроса жизни и смерти, так и въевшийся ему в позвоночник. Не в прямом смысле, разумеется.
Так ты ещё не понял? Чем же ты объяснил наш причудливый облик? с какой-то зловещей радостью хохотнул Мудрик. С чего ещё людям синеть и таять до прозрачности? Я мёртв и ты мёртв. Оба мы мертвы. Оба мы теперь лишь души самих себя. Застряли на этом треклятом Кладбищенском острове невесть на скока И остались нам одни разговоры. А, ты думал, драконы оживут и понесут тебя на своих спинах в загробные царства? Нет, не понесут. Хрен тебе, а не загробные царства. Сдался ты драконам, чтобы ради тебя оживать. Лично я в богов никогда не верил. Я не баран, мне пастух не нужен. Всё в этой жизни зависит только от людей, от человека, от тебя самого. Много мне помогали боги? Нет! Это я, я сам, всего добился. Деньги, вот от чего зависит, будет у тебя достойная жизнь или нет, и только от них. Но не от богов. Богов придумали жрецы для слабовольных дуралеев, чтобы поудобнее было набивать карманы чужими деньгами. И попробуй порыпайся. Придут к тебе посреди ночи с кандалами, как начнут тебе спину чесать горячим железом. А драконы, гляди, каменные. Четыре года уже как каменные. Идолы есть идолы.