Лишь одно омрачало ставший привычным порядок вещей обострившаяся болезнь Лины. Несмотря на уговоры, она не соглашалась лечь в больницу и доверить здоровье профессиональным врачам. Если человек сам не желает чего-либо, то какими бы настойчивыми ни были попытки помочь, они не увенчаются успехом.
Это так глупо строить планы, считать что бы то ни было нерушимым. Наша жизнь самая зыбкая из субстанций. Она умиротворенно улыбнулась. От осознания ее слов меня пробрала дрожь.
Поначалу мы продолжали гулять. Лина настаивала на ежедневном прохождении привычного маршрута четырехкилометровой тропы ко́ры[4], которая петляла меж горных хребтов над монастырем. Мы любовались завораживающими видами, встречали рассвет и провожали день на закате. Смех и чистые неподдельные эмоции исцеляли раненую душу. Но со временем голоса становилась тише, а длительность трекинга и пройденная дистанция неумолимо сокращались.
Однажды солнечным весенним днем Лина созналась, что больше не в состоянии выходить на прогулки. Именно в тот момент я поняла, что это начало конца. Под виновато опущенными ресницами стелилась поволока тоски и стыда за внезапную немощь, словно бы она считала, что подвела меня. Боль разрывала сердце, но сделать что-либо было не в моей власти. Единственное, что я могла просто быть рядом и подбадривать, помогая не утратить веру в лучшее.
Вскоре Лина легла в «госпиталь» при монастыре. Лекарствами здесь не пользовались, об аппаратах МРТ никто и не слышал. Ее окуривали дымом, читая специальные мантры, якобы исцеляющие, поили отварами трав тех самых, что мы, увлеченные процессом, собирали вместе еще совсем недавно. Не помогало ничто. Даже арура дерево, в дословном переводе, «крадущее болезни», которое местные врачеватели наделяли чудотворными свойствами, и «целебная ртуть», призванная усилить лекарственный эффект трав. Увидев, насколько бесполезна нетрадиционная медицина в действии, я всей душой возненавидела проклятые растения.
Так, постепенно мое восхищение монастырской жизнью Непала сменилось осуждением и гневом. Мир грез рухнул, выдав свою тайну он был соткан из хрупкого стекла. Разлетевшиеся осколки обнажили действительность шарлатанство, прикрытое пестрой ширмой морали. Все происходящее обрело в моих глазах подобие секты, адепты которой ортодоксально прославляли фикцию, в то время как жизнь отдельно взятого человека не имела ни малейшей ценности.
Я не боюсь умирать, сказала однажды Лина. Лицо ее было безмятежным, не выражало ни капли тревоги.
Прошу тебя, не говори об этом!
Она улыбнулась и взяла меня за руку:
Это не конец, а лишь начало нового пути. Как дыхание без выдоха не будет вдоха.
Лина! перебила я. Человек должен бороться за жизнь! Почему ты опускаешь руки? Не смей, слышишь?! Я и изо всех сил старалась сохранить контроль над собой и не расплакаться.
Нет смысла бороться, когда все уже предрешено, произнесла она шепотом. Я исполнила свое предназначение. И сейчас отчетливо ощутила это. Знаешь почему?
Объясни мне
Твои слова, Катрин! Ты только что сказала, что человек должен бороться за жизнь! Неужели мне все-таки удалось переубедить тебя?! Выходит, ты не безнадежна. Она попыталась улыбнуться, но уголки губ лишь слабо дрогнули.
Это правда, ты изменила меня к лучшему. А ведь я так редко говорила слова благодарности, часто была груба Прости меня!
Я никогда не обижалась, даже не думай об этом.
Так многое переменилось во мне с тех пор, как мы познакомились. Я начала оживать
Пожалуй, это лучшее, что я могла услышать на прощание. Голос ее звучал слабо, но был преисполнен безмятежности.
Не говори о прощании! Позволь мне помочь! Прошу, Лина! Тебе ведь нужен врач
Нет, торопливо произнесла она, словно отмахиваясь от назойливой букашки. Лучше пообещай мне одну вещь, пожалуйста. Дай слово, что выполнишь просьбу.
Конечно! Разумеется! Я, не раздумывая, согласилась.
Пройди путь ко́ры вокруг Кайласа. Сделай это, Катрин! Я так долго мечтала прикоснуться к святыне, но не успела
Я молча смотрела на ее исхудавшее, но по-прежнему одухотворенное лицо и не могла сдержать слез. Если пациент не стремится к выздоровлению, даже лучшие доктора зачастую оказываются бессильны перед болезнью. Воля человека определяет слишком многое.
Обещаю, заверила я, несмотря на то, что просьба показалась безрассудной. Но как же я без тебя?! А знаешь, что, мы вместе пройдем ко́ру! Тон оказался неубедительным. Слова, в которые я и сама не верила, прозвучали лживо, натянуто.
Конечно. Она слабо кивнула. Я буду рядом.
Боже, Лина Я отвернулась к окну, тщетно пытаясь скрыть отчаяние.
В этом месте ты обретешь судьбу. Не спрашивай, откуда я знаю, просто доверься. В ее голосе и взгляде, в каждой мимолетной интонации и непроизвольном жесте сквозила неиссякаемая убежденность, будто уста изрекали пророчество. И прекращай плакать. Не люблю прощаться на минорной ноте.
* * *
Порой мы встречаем людей, которые не задерживаются надолго, но оставляют за собой шлейф исцеляющей энергии, и он впоследствии тянется красной нитью через всю дальнейшую жизнь. Люди наставники, учителя мудрые, дарующие познание истин, с магической точностью сделав это в нужное время. Они вспыхивают подобно факелу во тьме и освещают путь, указывают дальнейшее направление, в конце которого брезжит свет. И вот когда мы встаем на верную стезю, они тихо уходят, оставляя нас одних посреди дороги жизни с увесистым багажом новых знаний
Лина покинула меня спустя неделю. Ее сердце остановилось во сне. Я терзала и корила себя за то, что не была рядом с ней в момент последнего вздоха. Но одновременно благодарила высшие силы за то, что уход ее не был мучительным и долгим.
Нескольких дней хватило, чтобы возненавидеть все то, что я успела искренне полюбить. Больше ничто не держало меня в монастыре. Возможно, только Лина была связующим звеном между мной и этим обособленным мирком, затерявшемся на просторах необъятного мира.
В день похорон меня не покидала мысль, что именно я стала виновником трагедии, невольно сыграв роль главного злодея.
Я выкачала из нее саму жизнь, обременяя грузом перенесенных невзгод. А у нее ведь хватало собственных
Неправда! уверенно парировал Цэте.
Не могу больше оставаться здесь, прошептала я, уткнувшись в его плечо, словно ища спасения от ветра, который норовил того и гляди сбить с ног, и от боли, что неустанно терзала душу. Казалось, сама природа оплакивала потерю.
В ответ он лишь молча обнял меня, передавая через тактильный контакт частичку своего спокойствия, уверенности и мудрости принятия.
Жизнь быстротечна и мимолетна, как взмах птичьего крыла. Согласно волеизъявлению Лины, ее похороны проходили по традиционному для Непала обычаю. Так называемое небесное погребение, когда монахи читают молитвы из Книги Мертвых, способствуя скорейшему продвижению души сквозь бардо[5], после чего тело отдают на съедение грифам. Воссоединение с небесами на птичьих крыльях. В этом прощальном акте самопожертвования проявляется вся философия буддизма.
Таким образом мы отдаем последние долги. С тибетского языка название обряда переводится как «раздача милостыни птицам», разъяснил Цэте.
Это ужасно! Мое неподготовленное сознание наотрез отказывалось принять чуждую традицию.
Так ли на самом деле важен способ погребения? Он ответил лишь риторическим вопросом.
Нельзя же поступать с человеком, как с падалью! В моем понимании этот обряд настоящее кощунство.
Все имеет тенденцию к разрушению и завершению. Принцип безукоризненно работает во всех аспектах бытия, не говоря уж о такой хрупкой субстанции, как жизнь отдельно взятого существа. Вы на западе выстраиваете кладбища целые города мертвых, подобно древнему Некрополю, тщательно блюдете могилы, ставите дорогостоящие памятники. Цэте рассуждал с добродушной усмешкой, на мой взгляд, совершенно неподобающей ситуации. Вам кажется, что, водрузив мраморную плиту колоссальных размеров, вы искупите грехи перед тем, кто упокоен под ней. Но умерший не оценит стараний, тогда как одно доброе слово, услышанное при жизни, способно продлить драгоценные годы. Важно только то, что происходит, пока бьется сердце. В отличие от вечной души, тело бренно. Время стирает лица, заставляет забыть имена и даты. Остаются лишь плоды совершенных поступков.
Однажды я осознаю правоту слов мудрого Учителя. Но не в тот злосчастный день, когда разум отказывался воспринимать любые доводы, какими бы убедительными они ни были.
Я получила от этого места все, что оно могло мне дать. Каждый берет ровно столько, сколько способен унести. Кто-то обрел бы здесь свой дом, другой уехал бы, не выдержав, через неделю. Мне же хватило семи месяцев, чтобы понять я усвоила урок и теперь пришла пора двигаться дальше по пути, предначертанном судьбой. Кто знает, что уготовил новый день. Тем и занимательна жизнь нам не дано предугадать, что откроется взору за очередным поворотом.
Глава II
Путь вверх и путь вниз один и тот же путь.
Гераклит
Тибетский городок Дарчен встретил меня пронизывающим до мозга костей ветром, несмолкающим шумом машин и суетой, разыгравшейся на невымощенных тротуарах. Происходящее здесь казалось неуютным и враждебным, впрочем, как и в монастыре первое время. Величайшая сила привычки! Каждый раз перемены пугали меня, и руки невольно начинали опускаться, движимые импульсом страха: «Я так не смогу». Но деваться было некуда обстоятельства вынуждали адаптироваться к меняющимся условиям.
Дарчен отправная точка пути для тех, кто желает совершить ко́ру вокруг священной горы Кайлас, овеянной легендами и тайнами. Я обещала Лине, что выполню ее просьбу, и была настроена решительно.
Ранним утром, когда солнце только поднялось из-за горизонта, я начала свой путь. За три дня мне предстояло пройти пятьдесят три километра, дважды ночуя в кемпингах, оборудованных при местных монастырях специально для путешественников и паломников. Погода стояла промозглая и хмурая, но пейзаж радовал взор, завораживал фундаментальной мощью. Здесь почти не было растительности: ни деревьев, ни кустарников, ни цветов. Лишь небольшие островки иссохших стелящихся трав жестких и колючих только такие могли выжить в суровом горном климате и не сломиться под натиском ветра.
Я не тосковала по жизни в Непале. Но с глубокой нежностью вспоминала Цэте человека, гостеприимно впустившего меня строптивую чужачку в свой удивительный мир. Как ребенок, родившись, первой видит мать, так я, оказавшись у стен монастыря в тот далекий дождливый день, изнывающая от усталости и горной болезни, взглянула в его добродушное морщинистое лицо и пошла за ним покорно, ни на миг не усомнившись.
Не нужно грустить о расставании, с едва заметной улыбкой сказал он, провожая меня в грядущее странствие. Помимо материального мира, существует и область глубинного восприятия метафизическое пространство, где нет расстояний и границ, где не властны земные законы. Мы встретимся там во время медитации, просто подумай обо мне, позови, и я приду.
Спасибо за все, что сделали для меня!
Я ничего не сделал. Он добродушно пожал плечами. Лишь дал тебе крышу над головой и был честен в наших беседах.
И то и другое было мне необходимо.
За хрупкой внешностью я вижу сильный дух. Ты кажешься слабой, но только снаружи. Ты выносливая, настоящий борец.
Скорее самурай, поспешивший с харакири, усмехнулась я.
Ты справишься! А если что, помни я всегда рядом.
Мы обнялись на прощание, стоя на том самом месте, где встретились впервые. Символично, небо было точно так же затянуто тучами, которые роняли на землю мелкие ледяные капли Круг замкнулся, пройдя сквозь врата вечности.
* * *
Спустя около получаса пути с момента начала ко́ры, я оказалась у небольшого чортена[6] с остроконечной вершиной, построенного прямо посреди каменистой, протоптанной множеством ног, дороги. Узкий проем, завешенный амулетами и оберегами символ начала новой жизни, повторного рождения.
«Пусть все изменится», прошептала я без особой надежды, проходя это место, священное для приверженцев сразу четырех религий: буддизма, индуизма, джайнизма и шаманского бон.
Среди паломников прижилась традиция оставлять здесь что-то из своих вещей. Обряд призван помочь не отягощать новую жизнь грузом прежних ошибок. Недолго думая, я достала из рюкзака альбом для рисования. Окинув критическим взглядом акварельный пейзаж родного города, без сожалений вырвала лист и положила поверх многочисленных атрибутов прошлого, оставленных здесь другими путешественниками: предметов одежды, украшений, игрушек, книг, блокнотов, страницы которых бесстыдно перебирал ветер. Мой взгляд задержался на фотографии молодого человека в мантии и академической шапочке. С гордым видом будущего профессора он позировал с дипломом в одной руке и бокалом шампанского в другой. То была лишь часть снимка. Вторая половина, небрежно оторванная, отсутствовала. Судя по всему, рядом с этим высоким жизнерадостным юношей был кто-то еще. Кто-то, кто таким образом решил проститься с давним другом.
«Что заставило так поступить с памятным фото?» размышляла я, продолжая прерванный путь.
Тропа была по большей части пологой, без крутых подъемов и спусков, но идти оказалось непросто. Многочисленные слои теплой одежды сковывали движения, встречный ветер замедлял скорость, горная болезнь отбирала последние силы. Было тяжело и больно дышать, словно легкие наполнил засушливый грунт, что покрывал здешние земли. Пройдя всего пару часов, я уже изнемогала от усталости. То и дело останавливалась, чтобы отдышаться, присаживалась на острые камни, враждебные и строптивые, не желавшие чувствовать на своих плечах груз человеческого тела.
Солнце уже начало неотвратимый путь за горизонт, когда я добралась до небольшого гостевого дома при монастыре, в котором мне предстояло провести ночь и восстановиться перед новым походом.
Помещение оказалось неотапливаемым, горячая вода отсутствовала. Я рухнула на жесткую кровать, закуталась в тонкое, не дающее тепла одеяло и сквозь полумрак разглядела пар, выходящий из ноздрей на выдохе.
«О каком духовном просветлении может идти речь, когда все мысли сосредоточены на желании отдохнуть и согреться?!»
Мне снилось, что я тону в крови. И лицо Лины с нежной, кроткой улыбкой, излучавшей свет. Она окунула ладонь в алую вязкую жидкость, и вскоре та превратилась в воду прозрачную, сияющую небесной голубизной. Лина смотрела мне в глаза, пока ее силуэт медленно растворялся в воздухе, и одобрительно кивала. Мое тело постепенно обретало легкость, дыхание выравнивалось. Так я осталась лежать на поверхности кристальной глади озера, терзаемая чувством сожаления за содеянное и сильнейшим желанием жить.
* * *
Новый день начался с часуймы[7]. Напиток оказался не из приятных, зато он подействовал куда мощнее, чем привычный кофе: придал бодрости духу и наполнил силами тело. После скромного завтрака я взяла свой потрепанный рюкзак, решительно распахнула дверь и вышла на тропу. Первозданная красота завораживала, пейзажи, казалось, перенесли меня на многие тысячелетия в прошлое, когда не существовало ничего из того, что теперь является основой нашей жизни. Была лишь сама жизнь прекрасная в своей божественной сути, сотканная из миллиардов частиц Космоса.
Маршрут второго дня по праву считается самым тяжелым за время ко́ры. Организм не успевает адаптироваться к разреженному воздуху и перепаду давления, в крови катастрофически снижается уровень кислорода. На себе я в полной мере прочувствовала справедливость этого утверждения.
Склон был крутым, а тропу покрывал слой снега, под которым образовалась наледь. Попытки подняться оборачивались сокрушительным поражением, словно сама природа бросала мне вызов. Холод усиливался. Пальцы, сжимавшие рукояти трекинговых палок, потеряли чувствительность. Осознание, что предстоит пройти еще львиную долю намеченной дистанции, отнимало последние силы.