Утром в субботу, 21 июня, Степанида рассказала Ольге про скверный сон. Будто они вышли все голые во двор, а над двором в небе столько ворон каркает, туча! И Катю видела плохо. Она вся в черном, как монашка, и какой-то сверток белый у нее.
И так нам горя хватает, сказала Ольга, подумав о муже. И вспомнила о том, что несколько дней тому назад узнала поразившую ее новость Владлен Полонский сделал предложение дочери директора консерватории. Ольга Ивановна не поверила дошедшим до нее слухам, но потом сама увидела. Он вышел из кабинета директора и, заметив ее, тут же свернул в боковой коридор, выходящий во двор. И не поздоровался Она рассказала об этом Степаниде.
Пустышка. Я его сразу невзлюбила, сказала Степанида. А с лица иконка. Ухлестывал, ухлестывал за Лёной и переметнулся.
Ольга расплакалась. Степанида стала ее утешать.
Марина лежала в соседней комнате и слышала весь разговор тетки с матерью. Она тоже видела Владлена с какой-то девушкой и хотела преподнести сестре эту новость как «сюрприз» в отместку за Миху, когда та вернется с Волги. Теперь же ей стало жаль сестру. Она расплакалась и укоряла себя за то, что так плохо думала о Лёне и собиралась так жестоко ее наказать.
Ей стало жалко и мать, которую она обидела без причины. Разве мать виновна в том, что тот, кого любит Марина, такой несерьезный парень? Перед мамой надо извиниться. «Помирюсь с ней. Ей и так тяжело Какая была красивая женщина, а переживания после ареста отца быстро ее состарили. О Кате тоже переживает. Марине было известно, что старшая сестра ожидает ребенка. Теперь вот Лёнино горе свалилось на плечи матери, а тут еще и я так несправедлива к ней»
И Марина решила сегодня же вечером, как придет мать с работы, просить у нее прощения
Часть вторая
Война
Александр ПушкинИ быстрым понеслись потокомВраги на русские поля.Перед ними мрачна степь лежит во сне глубоком,Дымится кровию земля;И селы мирные, и грады в мгле пылают,И небо заревом оделося вокруг,Леса дремучие бегущих укрывают,И праздный в поле ржавит плуг.
Глава первая
1
Ничто так не сближает людей, как общее горе. Этим общим для всех горем стала война.
Когда осудили полковника Дмитрия Дмитриевича Оболенского, между супругами Гришиными мужем Василием Ильичом и его женой Степанидой Ивановной произошел бурный разговор За ним вскоре последовал разрыв. Она ушла к младшей сестре Ольге и стала жить у нее и помогать, скрашивая ее безрадостное бытие.
Прошло больше трех лет, но Степанида помнит, как они расстались с Василием Ильичом, будто все, что случилось, произошло вчера.
Она прибежала домой от сестры со слезами на глазах, упала на диван и зарыдала. Муж никак не мог ее успокоить, допытываясь, что с ней случилось.
Скажи толком, что с тобой?
Дмитрия осудили, ответила она, вдруг перестав плакать.
Когда?
Вчера. За что такое наказанье? спросила у него Степанида.
Невиновен разберутся и выпустят А натворил чего, ответит перед народом, сухо ответил Василий Ильич.
Ах ты, бездушный чурбан! крикнула она и бросилась из комнаты.
Василий Ильич и не удерживал ее. Баба есть баба, пошумит, покричит у всех нервы! на этом и кончит.
Но Степанида не вернулась в тот день ночевать. Не было ее и на второй, и на третий день. Он уже собрался обратиться за помощью в угрозыск, но вдруг случайно обнаружил письмо в домовой книге, написанное на бумажном клочке неровным, будто поваленный набок забор, почерком: «Между нами все кончено. Ты мне больше не муж. Живи как знаешь. Придешь к сестре выгоню. Так и знай». И корявая подпись: «Степанида».
Не стал он ходить к сестре ее Ольге и выяснять свои отношения с женой
Вот после этого и жил Василий Ильич как знал, одиноким бобылем. Постарел, замкнулся. Его угрюмый вид отпугивал людей, прежде знавших его по заводу.
2
3 июля 1941 года на автозаводе собрали коммунистов и ознакомили с постановлением Военного совета округа от 2 июля: «О добровольной мобилизации в дивизии народного ополчения». Гришин подал заявление первым. А через две недели, 16 июля, нескольких старых коммунистов их завода, в том числе и Гришина, вызвали на бюро МК и МГК и зачитали постановление об утверждении заместителями командиров дивизий и полков. Василия Ильича назначили заместителем командира полка по политчасти в 18-ю Ленинградского района ополченскую дивизию.
В красноармейском обмундировании, с солдатским сидором за плечами он и пошел на квартиру Оболенских. «Как бы там ни было, а надо попрощаться. Не в командировку, а на войну, думал он, ссора ссорой, но почти четверть века вместе прожили. Все же она мне жена. Мало ли что может быть на войне? Можем и не увидеться больше»
Гришин неуверенно переступил порог квартиры Оболенских. К нему бросились Марина и Лёна.
О, кто у нас! Степанида Ивановна, поглядите Раздевайтесь, дядя Вася. Садитесь с нами обедать.
Марина сняла солдатский сидор, Лёна взяла у него фуражку защитного цвета.
Но Василий Ильич не решался следовать дальше и топтался на месте, пока ему не сказала Степанида:
Ну, раз пришел, Аника-воин, проходи, садись с нами отобедать. Не ломайся, не невеста, а мы не сваты тебе.
Василий Ильич отпустил пышные усы и был похож чем-то на Буденного. Он положил большие натруженные руки с крупными потрескавшимися пальцами, от которых пахло железом и машинным маслом, на стол.
Степанида, видать, накоротке всплакнула. Вышла с кухни с припухшими, красными глазами, молча поставила перед ним рюмку водки, соленые огурцы и налила всем по тарелке щей.
Василий Ильич молча выпил, закусил огуречной долькой и принялся шумно хлебать щи, изредка поправляя хлебом усы.
Погруженный в свои раздумья, он сидел, ел и, казалось, не замечал никого из тех, кто был с ним за столом. Степанида украдкой косилась на мужа. Отощал заметно без ее заботы. Никогда он не отличался разговорчивостью, а сейчас и вовсе выглядел каким-то угрюмым. «Бирюк бирюком, подумала Степанида. На войну, чай, уходит, мог бы и поговорить о чем-нибудь. Или совсем отвык от меня. Чужая я, понятно, теперь ему».
Притихших, настороженных, молча сидящих за обедом Оболенских всколыхнул появившийся Лиханов.
Поздоровался, кивая головой, и обратился ко всем, будто они могли ему чем-то помочь:
Вы мне скажите, товарищи, существует какая-либо справедливость на белом свете?
Ты о чем? сочувственно поглядела на него Лёна. Тебя что, кто-нибудь обидел?
Хуже Вторую неделю, как подал заявление Чтобы в армию призвали. Ни ответа ни привета. Все ребята вместе подали в один день. Несколько товарищей с факультета и Миха Байрон. Их всех призвали, а я вот перед вами. Миха уже в запасном полку обучается. Вчера открытку прислал. От Андрея тоже получил. Вот. И он протянул Лёне письмо. Призвали и направили в студию Грекова. На днях будет в Москве. А меня Он развел руками. Несправедливо.
«Уехал и не попрощался, подумала Марина о Михе. Обиделся. Мне что, легко?»
Какой ты еще тут справедливости добиваешься? спросила, вздыхая, Степанида. Войну Гитлер против нас открыл, ни у кого ничего не спрашивал. О Господи, перекрестилась она, а ты справедливость отыскиваешь.
У тебя же больна мать, Виталий, сказала Лёна. Куда же ты? Она останется одна.
Мамашу, я договорился, возьмут в больницу. За ней уход особый надо, под наблюдением медиков. Я ей тут плохой помощник, ничего не смыслю в медицине. И Лиханов обратился к Гришину: Василий Ильич, а вас кто назначил?
Московский городской комитет партии утвердил.
Понимаю. По партийной линии, значит, вас. А кем вы, извините за нескромный вопрос?
Комиссаром полка в дивизию ополчения.
Вот бы мне туда. Возьмите меня, Василий Ильич. В ноги вам поклонюсь, возьмите.
Чудной вы, Виталий, право. Нешто я сам подбираю людей? И потом в нашем полку в целом-то пожилой народ, с автозавода нашего добровольцы. Просись через военкомат. Направят, я что, против? Будем в одной дивизии воевать. А я сам, понимаешь, такими правами не наделен.
А где ваш сборный пункт? не унимался Виталий.
Это, голубчик, тайна, усмехнулся Гришин. Военная тайна.
Ты садись обедать с нами, пригласила Виталия Степанида. Из всех друзей Лёны она почему-то особенно была расположена к Виталию. Военкомат твой от тебя не убежит.
Нет, нет Спасибо, Степанида Ивановна. Василий Ильич, спасибо вам, что подсказали правильный путь. Сейчас напишу заявление, что желаю добровольцем, и тогда на душе у меня будет спокойно. У нас в институте одни калеки и я остались.
Но у тебя же плохое зрение, Виталий, очки носишь, сказала Лёна. Может, поэтому и не берут?
У меня небольшая близорукость. А так я на десятки километров вижу прекрасно Извините, товарищи, приятного вам аппетита. И Виталий тут же исчез за дверью.
И чего они все рвутся в пекло? сказала Степанида. Ну, кого призвали, понятно. Помешались на войне. С Марией, моей приятельницей, вчерась в церкви встретились, так сказывала, что двух старших сыновей у нее в армию забрали, а младший, еще в девятом учился, так с ними убег. Добил-таки мать сыночек. Слегла от расстройства. Мальчишка, а туда же, на войну Видно, всех война не минует. Слыхал, Василий, ты ближе к начальству таки, вчерась соседка сказывала, будто всех баб старых и школьников под ружье призовут? Чего же мы там можем? Тоже, вояки! Всю жизнь на кухне воевали с ухватами, горшками, сковородками да с ребятишками своими.
Брешет соседка Ни под какое ружье. Хватает и мужиков покудова, сказал Василий Ильич. Другая забота имеется. То на оборонительные работы мобилизуют. А еще под Москвой окопы рыть баб, комсомол, школьников, что до армии не доросли
3
Пошла четвертая неделя войны, а капитан Василий Тенгин все еще числился в резерве с тысячами других командиров, ожидающих отправки на фронт.
Ежедневные сводки с фронтов Великой Отечественной войны приносили безрадостные вести. С каждым днем положение ухудшалось.
В середине июля немецко-фашистские армии прорвали фронт обороны на центральном участке. Двумя танковыми дивизиями они вышли севернее города Ярцева, а частями моторизованной дивизии заняли Демидов. Нависла непосредственная угроза над Смоленском и войсками, оборонявшими город.
Немецким войскам, наступающим на Смоленск с юго-запада, после упорных боев удалось захватить южную часть города.
Войска Юго-Западного фронта вели ожесточенные бои с противником, начавшим наступление на фронте от Бердичева до реки Днестр. Противник здесь хотел окружить наши 6-ю и 12-ю армии.
Все командиры, в эти дни ожидающие назначения, непрерывно обращались к командованию, к кадровикам, писали рапорты с просьбой поскорее отправить их на фронт. Но почему-то уезжало мало. И похоже, что на рапорты никто серьезно не обращал внимания, а делали так, как считали необходимым.
Тенгин подал третий рапорт, хотя сам мало верил, что он что-либо изменит в его судьбе.
12 июля Государственный Комитет Обороны принял решение о строительстве Можайской линии обороны в 120130 километрах от Москвы.
В то утро к командирам-резервистам приехал в московские казармы полковник из отдела кадров Московского военного округа. Он знакомился с личными делами и вызывал на беседу. Был у него и капитан Тенгин.
Это немного ободрило Тенгина. «Неужели лед тронулся?» Он обратил внимание на то, что все десять человек, вызванных к полковнику, были «академики» командиры, окончившие Академию имени М. В. Фрунзе в мае этого года. «Теперь нет сомнения на фронт», с радостью думал он.
После обеда капитана Тенгина снова вызвал полковник из штаба и объявил, что он направляется в распоряжение Московского военного округа. «Вот тебе и фронт», с досадой подумал Тенгин. В тот же день он прибыл в штаб округа, где ему объявили, что он назначен на должность старшего офицера Оперативного управления. Ожидая в коридоре, когда его вызовет новый начальник, Тенгин встретил друга детства Ивана Лазаренко, с которым вместе окончил среднюю школу. Потом судьба разбросала их. Иван служил на Дальнем Востоке, а Василий в Северо-Кавказском военном округе. Василий окончил Военную академию имени Фрунзе, а Иван служил и учился заочно в Военно-политической академии имени Ленина. И вот судьба снова свела их на службе в одном штабе.
Ты куда, Вася, назначен?
В Оперативное.
Стратег, значит?
А ты?
Я Иван несколько замялся. Подошел ближе и сказал вполголоса: Порученцем у члена Военного совета.
Ого! Да ты у самого руля! С тобой не шути. Руководство!
А ты как думал! подмигнул Иван.
4
В это раннее июльское утро Василий Тенгин шел по улицам военной Москвы и мысленно повторял: «Москва! Москва! Люблю тебя, как сын» «Вот она Москва военная Город стал солдатом. Город-фронт», торопливо шагая, думал Тенгин.
Два месяца назад он покинул Москву, уехал в небольшой городишко в резерв штаба округа и вот, вернувшись опять в столицу, не узнавал ее.
Москва была объявлена на военном положении. На улицах мало людей, много грузовых машин. Они шли целыми колоннами по улице Горького, Ленинградскому шоссе. Видно, на фронт к Волоколамскому шоссе. У ворот и подъездов жилых домов дружинники местной противовоздушной обороны. Они в пилотках, с противогазными сумками через плечо и кирзовых сапогах.
На улицах часто встречались военные и милицейские патрули, которые, проходя мимо, внимательным взглядом осматривали всех прохожих.
Тенгин обратил внимание, что в Москве много зенитной артиллерии. Она заняла огневые позиции на бульварах, в скверах, у площадей Маяковского, Пушкина и даже на крыше гостиницы «Москва».
Стволы зениток и счетверенных пулеметов настороженно устремлены в небо. На белых шелковых стропах медленно опускались к земле огромные серебристые сардельки аэростатов заграждения. Вот и дом Оболенских
Раскрыты настежь заклеенные крест-накрест белыми полосками окна квартир. До слуха Василия донеслась мелодия песни из оперы «Тихий Дон» «От края и до края».
Тенгин выкроил часок, чтобы забежать к Оболенским сказать о назначении и что пока он будет здесь, в Москве. Главная цель его визита была повидать Лёну Но его ждало разочарование. Лёны не было На пианино играла Марина. Она была одна и очень обрадовалась, увидев Тенгина. Улыбка озарила ее лицо.
Вот хорошо, что хоть вы здесь, Василий Петрович. А я хотела посоветоваться, и не с кем. Вы на фронт?
К сожалению, Марина, нет. Я назначен служить здесь, в Москве.
Я вижу, вы недовольны. Напрасно. Это так хорошо, что хоть вы здесь. Всех друзей и товарищей разбросала война.
Марина усадила Тенгина в любимое кресло отца и Лёны.
Давайте, Василий Петрович, садитесь к столу. Я сейчас. И она тут же исчезла.
Тенгин хотел было отказаться, но, подумав, принял предложение: «Узнаю семейные новости». Марина не такая уж девочка с косичками, как показалась ему тогда, на дне рождения Лёны. Что-то в ней появилось новое, а что он не мог сразу определить. За эти два месяца, с тех пор как он ее не видел, Марина повзрослела и стала еще более интересной девушкой. Он улыбнулся, вспомнив о том, как назвал ее довольно странным именем Миха Байрон Пудиция.
Марина вошла с подносом, уставленным тарелками и стаканами.
«Вот три сестры родные и разные во всем», подумал Тенгин. По внешности, характеру и даже манере говорить. У Кати нет-нет, а проскальзывает такой мужской характерец. И голос твердый, грубоватый, мужской, хотя выглядит она очень женственно. Лёна та хрупкая, застенчивая, с мягкими манерами воплощение нежности и какой-то меняющейся красоты; кроткое, задумчивое выражение лица, плавные и легкие движения рук, величавая походка. Когда она сидит, откинув на плечо красивую косу, Тенгин видит порывистые движения ее рук, тонкие пальцы, быстро бегающие по клавишам пианино. Марина та вся характером в отца. Говорит она быстро, словно торопится, что не успеет сказать того, что хочет. Старшая и средняя больше похожи на мать. Тенгин задержался взглядом на Марине, отыскивая изменившие ее внешне приметы.