Какие еще звуки? оживился заскучавший было Малинин. Давай-ка поподробнее. Изобразить сможешь?
Даже не знаю, как их описать, товарищ капитан, у меня ж образования не хватает, погрустнел Сопелко. А изобразить и подавно не смогу. Видите ли, товарищ капитан, у меня с детства наблюдается полное отсутствие музыкального слуха. Правда, одна из наблюдательниц наших, интеллигентная такая бабенка, сморщенная, из тех, что «красных» до смерти ненавидят (она даже очки с обычными стеклами вместо линз на кончик носа надевает, для этого самого, как его, для имиджу), так вот она очень точно все описала. Так точно, что и писатель какой-нибудь не смог бы так описать. Позвольте, процитирую ее слова. Я их даже в блокнотик себе записал, я всегда туда мудрые слова записываю. Память у меня какая-то выборочная, тут помню, тут не помню. Меня когда-то из школы за это чуть не выгнали, я таблицу умножения не мог запомнить. Даже к врачу ходил. Он меня подлечил. Теперь таблицу умножения знаю назубок, но с тех пор глупости всякие хорошо помню, а умную мысль быстро забываю. О, вот мой блокнотик. Позвольте зачитать? Спасибочки, в смысле, слушаюсь. Так вот, бабенка интеллигентная сказала, что этот паршивец, простите за выражение, козла дразнит. Это, видимо, по-интеллигентному так называется. Не мог же я допустить такое безобразие, вот и пришлось вмешаться. Заглянул я, значит, за занавесочку, гляжу, а гражданин Шумов уже из кабинки вышел, стоит возле урны и вправду, простите за выражение, козла дразнит. Склонился над ней и дразнит самым громким и непристойным образом. Так я этого негодяя сразу схватил за шиворот и поволок в туалет. Да только не успел пресечь, так сказать, правонарушение. Мерзавец, как оказалось, уже закончил свое черное дело к тому времени, как я его схватил. Товарищ капитан, да если б я знал, если б только мог предположить, что такое может произойти, я бы пресек все на корню, честное слово! Даже на участок бы его не пустил.
Короче! цыкнул на разволновавшегося участкового Малинин. Не нужны мне твои оправдания. Рассказывай, что было дальше?
Отвел я его, значит, сначала в туалет, где он умылся, потом в буфет, продолжил рассказ Сопелко. Там опросил, протокол составил за нарушение общественного порядка, и привел в отделение, словом, все по инструкции сделал. Правда, пришлось этому гаду купить пирожок с капустой, потому что на голодный желудок он отказывался давать показания. А откуда ж желудку полным быть, если такое дело произошло Товарищ капитан, я интересуюсь, нельзя ли стоимость пирожка с капустой, шесть рублей пятнадцать копеек, вернуть мне в виде добавки к зарплате? Я ж не на личные нужды деньги израсходовал, а, так сказать, на благо государства. Нет? Так я и думал, ну да и шут с ним, не обеднею, может, и государство когда обо мне позаботится Так вот, начальник опорного участка, когда я ему все рассказал, мне не поверил и сказал, что я форменный идиот в погонах лейтенанта и что капитанской звездочки мне ждать, как победы сборной России на чемпионате мира по футболу. Потом он решил лично побеседовать с задержанным. Не знаю, о чем они там говорили, только после беседы начальник велел мне срочно доставить гражданина Шумова в РОВД. Сказал, что идиот не только я и спросил, не состоим ли мы с задержанным Шумовым в родственных отношениях. Потом добавил, что дело Шумова пахнет хулиганством, то есть мелкой уголовной статьей, поэтому он свои руки марать не будет. Велел к начальнику райотдела полковнику Герасимову вести. Доложил я, как положено, дежурному, тот Герасимову позвонил, а уже тот приказал гражданином Шумовым ему голову не морочить, а вести сразу к вам, Сопелко с облегчением перевел дух и, приложив ладонь рупором ко рту и чуть подавшись вперед, шепотом доверительно добавил. Дежурный говорит, что дело, возможно, пахнет не хулиганством, а осквернением государственной символики, не говоря уже об экстремизме.
Экстремизме? задумчиво переспросил Малинин, снова уткнувшись взглядом в протокол. Чудненько, гражданин Шумов, напакостивший в урну, опасный экстремист. Очередной И откуда они только берутся на мою голову? На прошлой неделе один экстремист на клумбу у райадминистрации в шесть утра помочился, теперь этот Н-да, замечательная досталась мне работенка, да еще в воскресенье, да еще в чудесный мартовский вечер Ну и почему я в свое время в военное училище не пошел? Воевал бы сейчас где-нибудь себе спокойно, тушенку бы армейскую алюминиевой ложкой лопал, из автомата б стрелял, э-эх Лейтенант, а где сейчас этот Шумов?
Так мы его временно под замок поместили, чтоб под ногами не путался. А шо, не надо было? Что прикажете делать, товарищ капитан?
Что делать? А ничего. Веди сюда этого избирателя. Послушаем его версию.
***
В то время как между двумя бравыми блюстителями закона и правопорядка шел этот разговор, виновник торжества, действительно, томился в заключении. Из задержанного Шумова еще не выветрились алкогольные пары. А потому он пребывал в прекрасном расположении духа, несмотря на то, что свободу его передвижения временно ограничивало мрачное, сырое помещение площадью в шестнадцать квадратных метров, снабженное крепкой металлической дверью. У стен в два яруса стояли нары, представлявшие собой четыре кровати, сваренные из крепких металлических труб. В углу у двери за вылинявшей шторкой имелись сток и отверстие, от которых так несло хлоркой и нечистотами, что у Шумова не возникло сомнений относительно их функционального предназначения. Уходящий дневной свет тускло пробивался в камеру из единственного зарешеченного окошка, выдолбленного почти у самого потолка.
В камере Шумов был не один. На нижней кровати с правой от входа стороны неподвижно лежал человек неопределенного возраста в старой черной телогрейке, из прорех на которой кое-где клочьями торчала грязная вата. На нем также были ватные штаны и стоптанные кирзовые сапоги со стершимися почти до основания каблуками. Странный арестант лежал лицом к стене и с тех пор, как Шумов переступил порог камеры, ни разу не шевельнулся. С его стороны не доносилось даже звука дыхания, что не могло не настораживать. Шумов по опыту знал, что опасность чаще всего исходит от того, от кого ее совсем не ожидаешь: от людей, которые кажутся безобидными, выглядят беспомощными, смотрят на тебя лучистыми глазами агнца, улыбаются тебе во весь рот и не скупятся на лесть в твой адрес в твоем присутствии. Такие, обычно, держат ушки на макушке, и как раз из них и получаются самые лучшие предатели и доносчики. Отец так ему и говорил на земле все люди добрые, но многие из них добрые лишь, когда спят зубами к стенке.
А он, случайно, не умер? любознательно осведомился Шумов у второго сокамерника, ткнув пальцем в неподвижного.
В отличие от неподвижного, второй арестант проявлял завидную прыть. Он без устали ходил взад-вперед по камере, меряя ее быстрыми шагами. При этом он делал круглые глаза, страдальчески заламывал руки к потолку и без остановки бормотал что-то неразборчивое себе под нос, иногда отчаянно грозя кому-то в поднебесье кулаком. На вид ему было лет тридцать пять, хотя на деле могло быть и больше. Одежда выдавала в нем типичного городского жителя, а лихорадочный взгляд вспыльчивый и решительный характер.
Данный господин любил, чтобы его называли не иначе, как политиком. Особенно он настаивал на этом в захудалых забегаловках, где частенько бывал и где частенько страдал за свое поведение по поводу и без: нередко ему «чистили» лицо не за политику, как он потом всем рассказывал, а за банальные пьяные приставания к официанткам и случайным барышням. Впрочем, задержанный Шумов об этом, конечно, понятия не имел и даже не подозревал, что перед ним бегает натуральный политик во всей своей неповторимой красе. Людей этой неблагодарной и нервной профессии он представлял себе исключительно по телевизионной картинке, вечно слегка подпорченной отцом тот любил поплевать на экран во время политических ток-шоу или теледебатов, споря с самим собой на бутылку пива о том, в кого из участников шоу он попадет большее количество раз. Ко всему прочему, энергичный господин был неестественно тощ для политика. В связи с этим Шумов смотрел на своего товарища по несчастью как на нормального человека, а не как на представителя политической среды.
Линялые джинсы, кроссовки, свитер с высоким воротом и светлая куртка-ветровка энергичного господина резко контрастировали с темным ватным одеянием неподвижного арестанта. Шумов сразу отметил это обстоятельство и с грустным вздохом заявил дескать, по телевизору говорили сущую правду о том, что социальное расслоение в отечественном обществе растет незаметно, но стабильно и устойчиво. Далее, напрягая память, Шумов почти дословно процитировал слова ведущего, кстати, с тех пор по каким-то причинам больше не появлявшегося на телеэкране: если раньше расслоение было заметно даже на примере обычных рынков и магазинов, то в последнее время бедность и богатство сталкиваются нос к носу все реже и только в строго определенных местах.
В тюрьме, например, да и то очень редко, закончил глубокую мысль Шумов. Говорят, что в наших тюрьмах на одного богача приходится по десять тысяч бедняков. Не то, что в Америке. Там богачей в тюрьмах очень много, поэтому им до нас далеко. А еще говорят, что богачей у нас становится все больше, а бедняки вымирают. Вот я и думаю, где взять столько бедняков, чтобы посадить их в тюрьму и не испортить пропорцию? Наверное, поэтому богачей у нас стараются не сажать, чтобы Америка не догнала.
Энергичный господин резко затормозил и на миг замер, взглянув на Шумова с нескрываемым презрением. Он редко выходил за пределы круга общения с себе подобными. На его взгляд, этот странный парень в сером штопанном-перештопанном костюмчике с отцовского плеча и стоптанных рабочих ботинках выглядел крайне подозрительно. По его мнению, простой работяга так выглядеть не мог, так мог выглядеть только секретный сотрудник милиции, который хочет всеми силами сойти за провинциального простака.
А Шумов и не подозревал о том, что за мысли крутятся в голове у его товарища по несчастью. Он спокойно сидел на нижней кровати с левой от входа стороны, смиренно сложив руки на груди и скрестив ноги, и с интересом следил за возобновившимися перемещениями сокамерника. Ему остро хотелось курить, но он не решался лезть за сигаретами, будучи не уверенным в том, что в подобной компании это будет воспринято благосклонно. Особенно он волновался за неподвижного: вдруг тот за решеткой давно, и болен каким-нибудь запущенным туберкулезом? Тогда табачный дым может его окончательно доконать. А за это могут и посерьезней статью «пришить», поди потом докажи, что к смерти сокамерника не имеешь отношения.
К тому же бессмысленное хождение по кругу энергичного господина вызвало у него отдаленную, но забавную ассоциацию с ситуацией, в которую некогда попал он сам. Шумов припомнил, естественно, вслух, что однажды в пионерском лагере был посажен в карцер за то, что подглядывал за пионервожатой во время ее переодевания в кабинке на речном пляже. Специализированного карцера в лагере не было, и за первое в жизни посещение стриптиза Костю Шумова изолировали от общества в сарае, где местный завхоз в тайнике, ловко устроенном в стене, прятал украденные деньги. Администрация выдавала ему их на хозяйственные нужды. Но завхоз работал в лагере давно и знал множество способов, как сэкономить финансы, попутно набив собственный карман.
Он мог при помощи одной банки краски выкрасить стометровый забор, и еще на калитку бы хватило, поклялся здоровьем своей умершей двоюродной бабки Шумов.
Так как делать в сарае особенно было нечего, юный заключенный потратил время ареста на то, чтобы изучить место, куда попал. Шалопай логично рассудил, что может угодить в сарай еще не раз, и заранее решил простучать стены и расшатать пару досок в стене, чтобы потом можно было незаметно убегать из-под стражи. Результатом бурной деятельности стала неожиданная находка тайника. Чтобы не вызывать подозрений у завхоза, Шумов не стал трогать всю сумму, и из хранившейся там объемистой стопки взял лишь несколько купюр.
Он повторял трюк чуть ли не ежедневно, проявляя чудеса изобретательности, чтобы вновь и вновь попадать в карцер за разные провинности подбрасывал пойманных в реке жаб в кастрюлю с супом, бездарно дудел в горн во время тихого часа, прилюдно сморкался в юбку вожатой и подрисовывал усы ударникам, чьи фотографии висели на специальном стенде лагерной гордости. Все это помогло юному, но уже в то время находчивому и предприимчивому Косте Шумову стибрить остаток денег у не знавшего о его арестах и потому постепенно сходившего с ума завхоза в самый подходящий момент в последний день смены.
Говорят, что потом это спасло его от неприятностей, не без гордости добавил Шумов. Директор лагеря давно хотел вывести завхоза на чистую воду. Но так как денег не нашли, доказать ничего не удалось. Правда, после ревизии завхоз разломал все сараи в лагере. Его поймали, когда он сидел в засаде с фоторужьем и кричал, что не умрет, пока не застрелит расхитителя социалистической собственности. Наверное, так бы и не умер до сих пор, если бы его тогда не отвезли в дурдом.
Отмотавший к этому моменту никак не менее трех километров со средней скоростью восемь километров в час энергичный господин резко затормозил, вновь с подозрением взглянул на Шумова и вдруг одним большим прыжком подскочил к нему, сунув худой кулак с остро выпирающими костяшками ему под нос.
Ты чего ко мне пристал?! взвился к потолку его баритон. Ты подсадная утка, что ли? Так я и знал, сразу тебя раскусил, как только ты вошел. Говори, это они тебя подослали, да? Хотят информацию из меня выудить? Накось выкуси, ничего не узнаете. Так своим и передай, понял?!
Ладно, передам, послушно кивнул Шумов, настороженно понюхав тощий кулак у своего носа.
Так-то оно лучше, сразу успокоился энергичный господин и отошел от «сексота» к дальней стене, величаво застыв под окном, словно статуя. Его длинный нос гордо вздернулся к свету и замер, и только острый кадык судорожно бегал вверх-вниз, словно взбесившийся лифт.
Шумов из любопытства тоже сложил пальцы в кулак и по памяти определил, что его кулак больше, чем та штука, которой энергичный господин махал у его носа. Эта мысль прибавила Шумову положительных эмоций. Он пришел к выводу, что в случае заварухи почти наверняка сможет доказать свою правоту, какими бы железными аргументами не оперировал его оппонент. Впрочем, настроение у него было настолько хорошим, что не было никакого желания ссориться и ввязываться в драку.
Эй, друг, а ты здесь за что? благоразумно выждав паузу, спросил Шумов.
Ты опять? обернувшись, грозно просипел энергичный господин и вновь продемонстрировал свой тощий, остроугольный кулак, угрожающе помахав им в воздухе. В морду, что ли, получить хочешь?
Не хочу, многозначительно хихикнув, совершенно искренне признался Шумов. Хочу поговорить. Подумал, вдруг тебе скучно.
Скучно? саркастически усмехнулся энергичный господин и обвел ненавистным взглядом камеру. Разве здесь может быть скучно? Да ты, товарищ, видно, плохо понимаешь, куда попал. Здесь тебе соскучиться не дадут Хочешь, раскрою секрет? Здесь за тобой все время наблюдают.
Кто? испугался Шумов.
Они, загадочно ответил энергичный господин, интригующе и постепенно понижая голос до шепота. Служители Системы. Они наблюдают за тобой, потому что им важно держать тебя под полным и постоянным контролем. У них тут все нашпиговано электроникой. Камеры слежения, «жучки» и прочая подобная спутниковая дребедень, уж я-то знаю.
Интересно, зачем им тратить на меня электронику? удивился Шумов. И электричество? Я и без того им дорого обхожусь. Я ж, типа, налогоплательщик